Там, где была тишина - Страница 3

«Кто же это?» — краснея, оглядывается Макаров. Маруся! Вот чертовка! Он взбегает на песчаный бугор и еще раз окидывает глазом стройку. «Задержался, я здесь, — думает он. — Интересно, который час?» Макаров роется в одном кармане, в другом. Но все напрасно. Часы его исчезли…

…Низкое глинобитное строение. На перекосившихся источенных дверях выведено углем «Дорстрой».

Макаров перешагивает через порог и испуганно отшатывается, Прямо перед ним на грязном глиняном полу стоит грубо сколоченный гроб. В гробу лежит человек с реденькой бородкой, добрым, пухлым лицом.

В комнате полумрак. Приглядевшись, Макаров замечает Наталью и Николая. Возле дверей, прислонившись, к стенке, сидит на корточках старик-туркмен в большой бараньей шапке и халате.

— Сторож, — кивает на него Николай. — Ну и обстановочка!..

Наталья встает и, прижимая к груди руки, подходит к Макарову.

— Что же делать?

— Нужно приготовить все к погребению, — стараясь не глядеть на покойника, говорит Макаров. — Ты, может быть, знаешь, как все это делается?

— Знаю, — опускает глаза Наталья. — Я сделаю…

— А старик вам поможет.

Он положил руку на плечо сидящего на корточках сторожа.

— Нужно отрыть могилу. Понятно?

Старик медленно встает.

— Душтым[2], — отвечает он. — Меня зовут Аман Дурдыев.

— Ну, вот и хорошо, Дурдыев, — обрадовался Макаров. — Немедленно похоронить помбуха. — Он оборачивается к Николаю. — А что десятники?

Тот, отвернувшись, машет рукой.

— Аллилуя поют. Вот уж действительно шарашкина контора!

Макаров выходит из конторы и направляется к стоящему невдалеке такому же невзрачному глиняному зданию. Еще издали до него доносится гнусавое, протяжное пение.

— Аллилуя, аллилуя! Господу помолимся!

Он с силой дергает дверь и входит. В накуренной комнате за деревянным, неотесанным столом сидят трое. Посреди стола несколько бутылок водки, чурек, брынза, лук, куски холодной баранины.

Пение сразу же обрывается.

— Здравствуйте! — Макаров присматривается: кто же из них Федоров?

— Здравия желаю, — отвечает за всех высокий, русоволосый, со светлыми глазами и кирпичного цвета лицом мужчина, сидящий на красном месте. Он, видимо, был недоволен неожиданным вторжением Макарова.

— Мне нужен прораб Федоров, — сухо произносит Макаров.

— Я за него, — поднимается русоволосый. Рубашка его расстегнута, в вырезе видна татуировка — синяя русалка с огромной грудью…

— Старший десятник Родионов, — представляется он и протягивает большую жилистую руку. — Федоров уехал в банк, за деньгами. С кем имею честь?

— Техник Макаров. Приехал принимать дорогу.

Лица всех вытягиваются. Родионов изумленно переглядывается со своими товарищами.

— Ну, что ж, — говорит он после минутного колебания. — Знакомьтесь.

Из-за стола неловко поднимаются остальные и поочередно представляются.

— Назаров, Сидор Иванович.

Сидор Иванович изрядно наклюкался. У него седые, коротко подстриженные волосы, лицо в глубоких морщинах и такой алый нос, что кажется — подуй на него посильней, и он сразу вспыхнет горячим пламенем.

Вслед за ним к Макарову подходит молодой парнишка с лихим чубом в красной футбольной майке.

— Симка, — внушительно произносит он.

Все несколько смущены и встревожены происходящим.

— Прошу садиться, — придвигает Родионов пустой деревянный ящик. — Поминаем товарища. Боевого помбуха Емельянова.

— Сейчас не время, — отклоняет приглашение Макаров. — Прошу всех на дорогу. И давайте сразу же договоримся: в рабочее время ни проводов, ни поминок не устраивать.

— Нужно же соблюдать обычай, — изумленно смотрит на Макарова Назаров. — Как же это так?

— По обычаю это делается после похорон, — сухо парирует Макаров. — Да это вы и сами великолепно знаете. — Он направляется к двери. — Прошу за мной!

Родионов широко раскрытыми глазами, как будто не понимая происходящего, смотрит на Макарова. Глаза его темнеют, лицо становится совсем бурым. Но он сдерживает себя, машет рукой и бросает:

— Пошли, братва!

Пошатываясь и спотыкаясь, они выходят и бредут вслед за Макаровым по направлению к дороге.

— Молодо, зелено, — ворчит Назаров и вдруг запевает: «Вот приедет барин, барин нас рассудит!»

— Шагай, старый верблюд, — злобно рычит на него Родионов. — Распелся в рабочее время!

…Вечером, когда Макаров вернулся в контору, он был приятно поражен. Окна были вымыты, стены побелены, стол выскоблен и накрыт чистой газетой, пол подметен и побрызган.

— Это все Наталья, — кивает в угол Николай, склонившийся у стола над проектом. — Дорожка! Тридцать два километра по такиру и пятнадцать в горах. Серпантины. Зубы обломаешь. Три миллиона рублей. Ты представляешь себе, Виктор?

Макаров вытирает потный лоб.

— Вот мне эти тридцать два километра по такиру и не нравятся, — устало произносит он.

— Почему? — удивляется Назаров. — Идеальная прямая.

Макаров некоторое время молчит.

— Я здесь другом одним обзавелся, — медленно произносит он. — Мамедом звать. Чудесный человек. Я уж его к нам на работу пригласил — он эту местность здорово знает. Так вот он говорит, что по этому такиру весной ни пройти ни проехать.

— А как же изыскатели? — снова удивляется Николай. — Ведь они-то об этом тоже думали…

— Они думали, а нам строить, — криво усмехается Макаров. — Ну, да ладно. Будем как-то выпутываться.

Наталья меж тем возится за стареньким шкафом с папками, которым она отделила себе дальний угол в комнате. Слышно, как она что-то там приколачивает молоточком.

Наступают сумерки. В комнате темнеет. Из окна видно, как над горами сгущается фиолетовая темень, и они постепенно исчезают в ней.

— Нужно туда, в горы идти, — продолжает Макаров. — Там самый ответственный участок. А людей нет. Я вот думаю, Николай, придется тебе этим делом заняться.

— Каким делом? — изумленно поднимает брови тот.

— Вербовкой, — как бы не замечает его удивления Макаров. — Все это сейчас крайне важно — и кадры, и снабжение. А то ведь здесь даже паршивой столовки не открыли. Позор!

— Ты что же, думаешь меня в снабженца, в интенданта превратить? — голос Николая дрожит. Лицо его побледнело. Он комкает лежащие перед ним листы проекта и медленно встает.

Макаров тоже поднимается.

— Знаешь что, Николай? — с трудом произносит он. — Нам нужно с самого начала…

За шкафом кто-то вскрикивает. Это Наталья. Видно, промахнулась и угодила по пальцу. Там разливается какое-то сияние. Наталья тут же выходит из своего угла и направляется к ним, держа в руках большую керосиновую лампу со стеклом.

— Чудо! — восклицает Макаров, забыв обо всем. — Я же весь день думал об этой проклятой лампе. И как ты догадалась?

Наталья краснеет.

— Ты еще про эту лампу в Ашхабаде нам все уши прожужжал, — тихо произносит она. — Все вы, мужчины, такие бесхозяйственные.

Девушка поправляет газету, сползшую со стола, опускается на табуретку. Часто моргает — это ее давняя привычка, от которой она никак не может избавиться.

— А может быть, я этим делом займусь? — ни к кому не обращаясь спрашивает она. — А?

— Каким делом? — не понимает Макаров.

— Да вот вербовкой, снабжением. Это же, действительно, очень нужно.

Николай опускает глаза.

— Да ты что? — глухо произносит он. — Мы уже обо всем договорились.

Лампа горит ровным и ярким светом. Вокруг вместе с ее сиянием разливается теплота, уют.

— Ты бы отдохнул немного, — участливо говорит Наталья Макарову. — Набегался сегодня. Пойдем.

Макаров послушно встает и идет вслед за Натальей в отгороженный ею угол. Здесь уже стоит топчан, застеленный чистой простыней и одеялом.

— Как же я?.. — смущенно останавливается Макаров.