Талисман - Страница 24

– Что вы имеете в виду?

– Тссс! – Капитан еще сильнее сжал и без того онемевшую руку Джека. Они проходили мимо широкой двери, скрытой за занавеской. Сплетенная из джутовых веревок, широкая и грубая, она была похожа на сеть. Даже кольца, на которых она висела, были не металлическими, а костяными.

– Теперь кричи! – выдохнул Капитан Джеку в ухо.

Он отодвинул занавеску и втолкнул Джека в огромную кухню, благоухающую сотней ароматов (запах мяса преобладал) и наполненную дымом и паром. Джек увидел огнедышащие пасти жаровен, каменные столбы дымоходов, женские лица под белыми колышущимися косынками. Несколько из них склонились над длинным железным корытом на деревянных подпорках и терли горшки, кастрюли и прочую кухонную утварь. Их лица были красными и мокрыми от пота. Другие стояли у длинного стола, протянувшегося из одного конца кухни в другой, и чистили, разделывали, резали, шинковали. Одна женщина ставила в духовку пироги. Все они уставились на Джека и Капитана.

– И чтобы это было в последний раз! – взорвался Капитан, тряся Джека, как кот трясет мышь, в то же время не переставая толкать его через всю кухню к дверям в противоположной стене. – Последний раз, слышишь меня! Если ты еще раз когда-нибудь не сделаешь то, что тебе велено, я спущу с тебя шкуру и сделаю отбивную!

Шепотом Капитан добавил:

– Они все запомнят и про все разболтают, так что кричи, кричи громче!

И в миг, когда Капитан со шрамом волок его через жаркую кухню за воротник и руку, Джека посетило ужасное видение. Он увидел свою мать, лежащую на смертном одре, накрытую белой прозрачной тканью. Она лежала в гробу, одетая, как героиня фильма «Сдают тормоза»; ее лицо все четче и четче вырисовывалось в сознании Джека, и он заметил, что в ушах у нее – тонкие позолоченные сережки, которые он подарил ей к Рождеству два года назад. Потом лицо изменилось, подбородок округлился, а нос заострился, волосы приобрели более светлый оттенок и стали волнистыми. Теперь в гробу лежала Лаура де Луизиан. И сам гроб уже не был обычным траурным ложем. Он напоминал старинную деревянную домовину викингов (на самом деле Джек не имел понятия о том, как выглядит домовина и как викинги хоронили своих покойников). Такой гроб легче было представить окруженным множеством факелов, чем зарытым в землю.

Лаура де Луизиан была одета в белое платье его мамы, платье из фильма «Сдают тормоза». И в ушах у нее были сережки, те самые, которые дядя Томми помогал ему выбрать в магазине в «Беверли-Хиллз».

Внезапно слезы горячим и плотным потоком залили его лицо – самые настоящие, непритворные слезы. Он плакал не только по матери, но по обеим ушедшим женщинам, умершим в разных концах Вселенной, но связанных невидимой нитью, которой никогда не суждено порваться.

Сквозь слезы он разглядел высокую мужскую фигуру в белом. Фигура двигалась прямо к нему. На голове у мужчины вместо шляпы был завязан красный платок. Джек решил, что платок – нечто вроде знака отличия главного повара от остальных. Повар опасно размахивал деревянной трезубой вилкой.

– Фон отсюта! – кричал он. Голос повара звучал как из огромной пустой бочки. Это был голос бездельника, который учит жить работяг.

Женщины крутились вокруг него и кудахтали словно курицы. Та, что ставила пироги, уронила один из них на пол, издав при этом пронзительный вопль. Клубничное варенье растеклось по полу, яркое и красное, как кровь.

– Фон ис моей кухня! Слисняки! Это фам не прохотной тфор! Это есть моя кухня, и если фы не ф состоянии это понять, я расорфу фаши сатнитсы!

Он потряс перед ними вилкой, ужасно вращая глазами. Капитан убрал руку с ворота Джека и плавно, как ему показалось, вынес ее вперед. Миг спустя двухметровая громада повара валялась на полу, а вилка отлетела в лужу клубничного варенья. Повар вертелся на полу, схватившись за правый бок, и завывал своим раскатистым голосом: он умер, Капитан его убил («упил», как это звучало в его выговоре: у повара был сильный «тефтонский» акцент), а если ему и удастся выжить, то все равно он навеки останется убогим – жестокий и бессердечный Капитан королевской стражи сломал ему правую руку, покалечив на всю жизнь и обрекая его на нищенское существование, Капитан причинил ему ужасную боль, невероятную и невыносимую…

– Заткнись! – не выдержал Капитан, и повар заткнулся. Он лежал на полу, как дитя-переросток, правой рукой прикрыв лицо; красный платок съехал набок, обнажив маленькую жемчужину в ухе; толстые щеки нервно подрагивали.

Женщины вертелись и кудахтали вокруг своего поверженного начальника, великана-людоеда, побежденного Капитаном в душной пещере, где они томились много дней и ночей.

Джек, все еще не переставший плакать, поймал взгляд черного (коричневого!) мальчика, стоявшего около огромного стола. Его рот был приоткрыт в потешном изумлении, в руках покачивалась берцовая кость коровы или быка. Лицо негритенка казалось багровым в мерцании раскаленных углей жаровни.

– А теперь послушай, что я тебе скажу, – сказал Капитан, склонившись над лежащим поваром так, что их носы почти соприкасались. Все это время его хватка на руке Джека, уже ничего не чувствующей, не ослаблялась ни на миг. – Этого ты не найдешь в Библии. Никогда больше, понял? Никогда больше не нападай на человека с ножом, или с вилкой, или с чем угодно, что может убить! Я понимаю, у тебя такой характер. Но никакой характер не дает тебе права нападать на Капитана королевской стражи! Усвоил?

Повар слезливо промычал что-то воинственное. Его акцент стал еще ужаснее, но Джек явственно услышал что-то про мать Капитана.

– Может быть, – ответил тот как можно спокойнее. – Я ничего не знаю о своей матери. Но ты не ответил на мой вопрос.

Он пнул повара сапогом. Пинок был легким, но жертва завопила во всю глотку, как будто Капитан отбил ему все потроха. Женское кудахтанье возобновилось с новой силой.

– Итак, капитаны и повара больше не в обиде друг на друга? Если что, я могу объяснить еще нагляднее…

– Не в обиде! Не в обиде! Не в обиде!

– Ну вот и прекрасно! Потому что у меня сегодня немало дел более важных, чем обучение тебя хорошим манерам. – Он потрепал Джека по голове. – Не правда ли, мальчик? – И Капитан так сильно сжал ему руку, что Джек не выдержал и громко вскрикнул. – Я думаю, это все, что он может сказать! Простак!

Капитан обвел кухню взглядом.

– Счастливо, кумушки! Бог вам в помощь!

– И вам того же, добрый господин, – ответила старшая из поварих и сделала неуклюжий реверанс. Остальные последовали ее примеру.

Капитан потащил Джека дальше. От внезапного рывка тот упал и сильно ударился о край железного корыта. Горячая вода выплеснулась наружу и обожгла ему руку. А ведь эти женщины всегда имеют дело с кипятком, подумал Джек. Как они выдерживают?

Капитан втащил его еще в одну дверь за такой же занавеской, как и предыдущая.

– Фу! – скривился он. – Ну и вонь!

Налево, направо, опять направо. Джек почувствовал, что они проходят вдоль внешних стен дворца. Через несколько минут они вновь оказались на улице. Яркое полуденное солнце после полумрака коридоров ослепило Джека, и он зажмурился от резкой боли в глазах.

Капитан шел и шел не останавливаясь. Грязь хлюпала и чавкала под ногами. Пахло сеном, лошадьми и навозом. Джек открыл глаза и увидел справа деревянное строение, похожее на конюшню или амбар. Где-то невдалеке весело попискивали цыплята.

Худой человек, совершенно голый, если не считать грязной набедренной повязки и рваных сандалий, забрасывал сено в открытое стойло, ловко орудуя деревянными вилами. В стойле стояла лошадь размером ненамного больше шотландского пони и угрюмо глазела на мир четырьмя большими глазами.

Они отошли уже достаточно далеко, когда Джек наконец-то сообразил, что же он увидел: у лошади было две головы!

– Эй! – воскликнул он. – Давайте вернемся на минутку! У этой…

– Некогда!

– Но у этой лошади…