Такая работа. Задержать на рассвете - Страница 35

Гаршин внимательно посмотрел на него.

— В этом доме квартира четыреста одиннадцать? — в открытое окно машины спрашивал одиноких прохожих Кравченко.

Наконец ему показали. Молодой оперативник из ближайшего отделения милиции нетерпеливо ожидал их в подъезде.

— Шатько живут на третьем этаже втроем. Мать и дочь в отъезде, дома бывает только хозяин, писатель. Он детские книжки пишет. Свидетелей пока не нашел: дом большой, на первом этаже контора треста, тут знаете сколько людей проходит… Квартира Шатько запиралась на два замка и щеколду. Все открыли!

— Много взято?

— Да уж… Облигации, одежда, деньги… Даже ковер снят со стены! — в голосе оперативника слышалась растерянность. — Вот и хозяин идет.

Вниз по лестнице быстро спускался очень полный неопределенного возраста лысый человек в широких домашних сатиновых шароварах и вельветовой куртке. Он сразу же признал в Гаршине старшего и улыбнулся ему.

— Я уже начал беспокоиться…

По этой открытой, несколько наивной улыбке Гаршин догадался, что писатель совсем не стар и что кража не выбила его из колеи и не лишила природного оптимизма.

— Вы кого-нибудь подозреваете? — спросил Гаршин.

— Не я. Лифтерша. В соседнем дворе есть один… бесенок. Полюбилось ему лазить по пожарной лестнице. Лифтерша дважды замечала. Лезет и смотрит в окна.

Кравченко поперхнулся.

— Бесенята не берут облигации и ковры, — сказал Гаршин, легко поднимаясь по лестнице. — Саша! Выдержите ли вы второй осмотр? А, Александр?

— Постараюсь, — эксперт протирал очки. Его лицо без привычной массивной оправы выглядело удивительно незащищенным и простоватым.

— Надо отпустить Калистратова, — напомнил Кравченко.

— Какого Калистратова?

— Шофера.

В квартире Шатько оказалось жарко и пахло каким-то особым приятным лесным запахом. Хозяин увлекался столярным делом и, видно, любил дерево: оригинальные, полукругом, — ручки у дверей, стеллажи, торшер, чернильные приборы — все это было сделано из дерева, может быть, даже особой породы, потому что Гаршин не мог уловить, что за лесной запах наполнял квартиру.

На подоконниках стояли растения и цветы в разнокалиберных горшочках, больших и крошечных, величиной с коньячную рюмку. Гаршин узнал черенки редких узамбарских фиалок, драцены, бегонии реке.

Зажгли все лампы, люстры, даже ночники, но никаких следов на полу не заметили: кража у писателя произошла, видимо, еще утром. Гаршин перешел к тщательному обследованию каждого предмета, однако и это не дало результатов.

— Скажите, в последние дни к вам не заходил мужчина небольшого роста? — спросил Кравченко у Шатько.

— Нет, не припоминаю.

— Телефонист, газовщик, водопроводчик?

— Нет, нет.

— У вас на кухне поставлен новый кран, — сказал Кравченко.

— А, да… Водопроводчик был. Но он выше нас всех, под потолок…

— Одну минутку! — позвал вдруг Саша. На его мятых капитанских погонах сверкали блики огромной двухсотсвечовой электролампы. — Это вы так ставите книги?!

На средней полке открытого стеллажа, прибитого к стенке над тахтой, часть книг лежала в беспорядке, тогда как рядом книги стояли корешок к корешку.

— Нет, не я… Я не мог их так поставить… Категорически!

— Тогда преступники определенно просматривали эти книги.

— Кто спит на тахте, под этим стеллажом? — спросил Кравченко. Его знобило от напряжения — сильные плечи атлета непрерывно двигались под пиджаком.

— Я. Жена и дочь в той комнате…

Они осмотрели книги в соседней комнате и убедились, что там все в порядке. Пыль, которая тонким слоем легла на верхушки переплетов, была нетронутой. Снова перешли к полке над тахтой.

— «Дело о смерти капитана Гиджеу, С.-Петербург, 1890 год. Паровая скоропечатня Яблонского», — прочел Гаршин на титульном листе. — Видно, очень редкая книга…

— Я давно уже собираю редкие книги, — с еле уловимой гордостью коллекционера сказал Шатько, — об этом даже можно было прочитать в газете…

— Когда? — Гаршин насторожился.

— В «Советской России» года три с половиной тому назад…

— Гм… А это как сюда попало?

У входных дверей сбоку, рядом со старыми галошами и прочей обувью, лежал свернутый трубочкой листок плотной бумаги. Трубочка была наподобие той, из которой городские дети, за отсутствием соломок, пускают мыльные пузыри.

— Понятия не имею, — сказал Шатько. — В прошлую субботу я приглашал уборщицу мыть полы — здесь было все чисто…

— Позвольте! — эксперт снял очки и поднес трубочку к глазам. — Когда вернемся в лабораторию я ее обработаю нингидрином…

— Скажите, товарищ Шатько, вам никогда не приходилось встречаться с актрисой Ветланиной? — уже уходя, поинтересовался Гаршин.

— Только на спектаклях… Одностороннее знакомство.

— Видите ли, сегодня у нес тоже была кража. После вашей.

— Любопытно! А я, между прочим, думал, что так и проживу, не узнав, что такое угрозыск. Значит, кражи, убийства, грабежи — все это на самом деле? Все это есть?

— Да.

— Неразумно это устроено…

Эксперт вздохнул.

— Еще секунду, — сказал Гаршин, морща лоб. — У вас нет привычки прятать что-нибудь среди книг? Например, деньги?

— Есть, — Шатько стыдливо улыбнулся. — Точнее, была. Я откладывал там деньги на покупку букинистических редкостей. Больше не буду…

— Хорошо, — сказал Гаршин. — Завтра мы еще заедем. Посмотрим все при дневном свете. Постарайтесь ничего не изменять в обстановке. До свиданья.

Дверь в кабинет Гаршина, где майор разговаривал с оперативниками, внезапно отворилась, и огромная плотная фигура в смушковой папахе возникла на пороге.

— Накурили! — сказал полковник Данилов, косясь на пятно серо-голубого дыма, высвеченное матовым стеклянным абажуром лампы. — Сидите все! Не вставайте! — Он подошел к окну и широко распахнул форточку. — Только помните, друзья, в этом кабинете мы кражи не раскроем. Волка ноги кормят! А сыщика — тем более. На сегодня всё? Не надо тогда терять времени. Все по домам!

Оперативники поднялись и пошли к двери.

— Ферчук, — задержал Данилов одного из них, — утром проверь по картотеке, кто у нас совершал кражи с поиском ценностей среди книг… Не каждый жулик так… Жаль, что я сам не смог попасть на место…

Тихий, незаметный Ферчук, в сером костюме, с серым, нездоровым цветом лица, кивнул и исчез, словно растворился.

— Нам с тобой, Гаршин, нужно решить вопрос, — сказал Данилов, когда они с Гаршиным остались одни. — Кого все-таки будешь выдвигать старшим оперуполномоченным?

— Я предложил кадрам Налегина.

— Из Шедшемы? А не промахнемся?

На большое, с жесткими складочками лицо Данилова, как-то сразу сменив оживление, пала тень озабоченности. Несколько секунд он жестко потирал ладонью подбородок, приоткрыв энергично очерченный рот и показывая собеседнику два ряда безупречных зубов.

— Ничего он парень? Ты, Гаршин, и кандидат, наук, и все мы тебя, конечно, уважаем, а я смотрю, в людях не очень-то… Взять этого косенького… Эксперта из Белоруссии. Скуратовича. Ну какой из него работник органов?! Не внушает! Особенно посторонним… И генерал об него вечно спотыкается в коридоре. Я бы на твоем месте набрал молодых ребят, энергичных, вроде Спартака Шубина — везучих. Я помню, как сам вертелся в его годы… Ух, разворотлив был!.. Молодость должна в человеке кипеть…

— Налегин, он тоже молод, — сказал Гаршин, подходя к вешалке за пальто. — В Шедшеме был незаменим. И студент был хороший, я его в институте заметил. Хороший студент — он и хороший работник.

Данилов его не слышал.

— Я работал, помню, на юге, дел было много: только поспевай — то карманная кража, то в магазин залезут. Киоски эти, палатки — табачные, продовольственные; мы на них и внимания не обращали, времени не было. Только уж если под руку подвернутся… А то некогда! Начальником отделения был у нас Салтыков, деятельный мужик, потом управлением командовал…