Такая работа. Задержать на рассвете - Страница 23

Барков и по его просьбе Егоров дважды проходили по коридору мимо кабинета автоинспектора, чтобы еще раз взглянуть на Урина и решить, с кем Баркову придется иметь дело. Потом у Баркова появилась одна идея.

В нижнем ящике его стола давно уже лежал возвращенный Гуреевым однотомник Шейнина. Он вынул книгу, нашел рассказ «Ночной пациент» — о враче, оказавшем первую помощь раненому бандиту, заложил его листком бумаги и в очередной раз, проходя мимо Урина, тоном гостеприимного хозяина сказал:

— Придется еще минут десять посидеть. Вы не спешите?

— Нет, — сказал Урин, — десять минут можно.

— Могу вам дать пока почитать… Хороший рассказ.

Взглянув на название рассказа, Урин чуть заметно вздрогнул, но потом спокойно вернул книгу Баркову.

— Не читал. Честно говоря, не люблю такие рассказы…

— Я тоже, — признался Барков, — я больше люблю научную фантастику. У меня, — он помедлил, — есть к вам небольшой разговор. Пойдемте ко мне, пока автоинспектор придет.

Урин коротко вздохнул и пошел за Барковым.

— Дело такого рода, — сказал Герман, пододвигая Урину стул, — у меня ваш рецепт.

— Какой рецепт?

— Это ведь ваша подпись? — Барков протянул рецепт, обнаруженный у Варнавина.

— Моя.

— Расскажите, кому вы выписали его и в связи с чем.

— Не могу себе представить.

— А вы постарайтесь вспомнить.

— Мне нужно посмотреть карточку больного…

— Этот больной к вам через больницу не обращался.

— Тогда не помню.

Наступила пауза, которую Урин, видимо, не намеревался прервать первым. Пришлось снова начинать Баркову:

— Давайте не будем ссориться.

Урин пожал плечами.

— Надолго к нам?

— На недельку, к отцу…

— Послушайте меня внимательно. Этот пациент в больницу не обращался. Вы в феврале в больнице не работали. Может, он обращался к вам частным образом? Я не облздрав, не инспектор финотдела. Поговорим откровенно.

Урин посмотрел на часы.

— Не помню.

— Вот что, — сказал Барков. — Я поверил бы вам, если бы не знал, что пациентов у вас не так уж много…

Урин молчал.

«Пожалуй, это как раз тот случай, когда чем больше аргументов, тем хуже, — думал Барков, — нужно менее официально…»

— Ты на Колхозной давно живешь?

Вошел Тамулис. Он несколько минут слушал этот разговор, потом взял карманный фонарик и от нечего делать стал его разбирать: на сегодня его рабочий день закончился. Он вывинтил ручку, высыпал на стол батарейки и стал копаться в корпусе. Герман в это время рассказывал явно скучавшему Урину об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Он снова перешел на официальный тон.

Тамулис поставил батарейки на место, завинтил ручку и щелкнул выключателем. Лампочка не загоралась. Тамулис еще дважды разобрал и собрал фонарик. Света не было. Урин искоса поглядывал на его манипуляции с фонарем. Потом Баркова вызвал к себе Егоров, и Тамулис остался с Уриным. Он снова вынул батарейки.

— Вы нажмите там чем-нибудь снизу вверх на пластинку, — сказал вдруг Урин.

Тамулис передал ему фонарик.

— Где?

Они провозились с фонарем минут десять. А когда лампочка, наконец, зажглась, невольно рассмеялись — все дело было в парафиновой смазке батарей. Тамулис вытащил из кармана сигареты.

— Волчару давно знаешь?

Урин удивился:

— Какого Волчару?

— Ну, которому ты рецепт написал. Кто он тебе?

— Мне он никто. Я его, в сущности, и не знаю.

— Чего же ты тянешь?

— Тут с другим связано, с личным, — Урин поднял на Тамулиса свои светло-серые большие глаза, и Тамулис вдруг подумал, что молчание и нежелание отвечать Баркову дались Урину совсем не так легко, как тот думал. — Я потерял документы. А может, их у меня просто вытащили в магазине вместе с бумажником. Денег в бумажнике не было — одни документы: паспорт, комсомольский, студенческий. Конечно, настроение тяжелое: отец болеет, а тут — сразу все документы. Но я никому ни слова, ни в милицию, ни в райком. Некрасивая история. Я и сейчас поэтому не хотел говорить…

Вошел Барков, сел в сторонке. Урин повернулся к нему.

— И вдруг приносят домой. Один мужчина нашел и принес. И говорит: «Раз ты медик, услужи тоже: кореш у меня заболел…» Ну, я с радости и разговаривать не стал — на мотороллер, он сзади. Приехали к его другу. Поздоровались. Друг лежит, закрыт одеялом по пояс. Тот, который со мной приехал, говорит ему: «Показывай, не бойсь!» Он откинул одеяло — на голени повязка, нога вспухла. Я посмотрел: рана касательная, огнестрельная, с близкого расстояния… Судебную медицину я знаю. Я опять на мотороллер — в аптеку. Вернулся, сделал обработку, укол… Выписал пенициллин… Вот этот рецепт.

— Не спрашивал, что с ним?

Барков поднялся и пересел к столу.

— Они говорили — на охоте, хотели лося шлепнуть. Поэтому он и в больницу не обращался.

— Рана серьезная?

— Да нет. Пустяки, зажила через несколько дней. Как он только умудрился так выстрелить — вдоль ноги?

Тамулис подал Урину фотоальбом.

— Этот, — сказал Урин, увидев фотографию Волчары. — Только он тогда небритый лежал, желтый…

Фотографии второго в альбоме не было.

— Какой он из себя, тот, который привел к больному?

— Черный, высокий, в сапогах…

— Очень высокий?

— Нет, ниже меня.

— Значит, черный, среднего роста, в сапогах… Телосложение какое?

Барков вытащил из альбома несколько неподклеенных фотографий, достал еще одну из кармана пиджака, показал их Урину.

— Вот этот похож, — сказал Урин.

На столе лежал робот[1], изготовленный художниками…

— Пошли к Ратанову, — сказал Барков.

Тамулис крепко стиснул локоть Урина.

…Еще утром им казалось, что сделано уже все, что дальше дороги нет, что они совсем выдохлись, заблудились. Но маленький, еле заметный огонек блеснул вдалеке. Что это? Пламя далекого костра, деревушка? Или просто так померещилось переднему, когда он перекидывал тяжелый рюкзак с одного плеча на другое и случайно поднял голову? Но уже бодрее и легче стучат сапоги, и рюкзак не так тянет плечо…

— Значит, кражи из квартиры связаны с другом Волчары, — медленно, словно боясь вспугнуть свою мысль, сказал Ратанов.

— Возраст, одежда, — подхватил Тамулис радостно, — приметы!

— Судя по всему, — сказал Егоров, — Волчара был ранен в день кражи из универмага, а так как такое совпадение само по себе подозрительно, возможно, что оба факта связаны между собой.

— Хорошо ли осмотрели тогда универмаг? — спросил Ратанов.

Гуреев поднялся:

— Осматривал и я и следователь, в присутствии майора Веретенникова…

— Извините, — сказал Ратанов. — Тамулис, срочно книгу суточных рапортов от дежурного. Посмотрим, что у нас еще было тогда за сутки…

— Я помню тот день, — начал Тамулис, — больше ничего не было.

— Не ленись, — Барков нацелился на освобождающееся на диване место, — тащи книгу…

— Барков, — сказал Ратанов, — позвони дежурному по области, узнай, что у него было в тот день…

Тамулис и Барков вышли.

В тот морозный февральский день по городу и по области других происшествий зарегистрировано не было.

— Скорее всего это случайный выстрел во время или после кражи, — негромко сказал Егоров. — Раньше, я помню, Варнавин ходил на кражи с пистолетом.

— Завтра мы тщательнейшим образом осмотрим универмаг, — безапелляционно произнес Ратанов. — Я думаю вот о чем: не опознает ли этого робота свидетель Сабо? Представляете: универмаг — убийство — квартирные кражи…

Гуреев, несмотря на поздний час, сидел с тестем на кухне. Спать не хотелось.

— Веретенников под Ратанова копает. Если его снимут, кто остается? Я да Егоров, ну и мальчишки. Все они недавно пришли. Веретенников — за меня, Шальнов — тоже. Могут, правда, заставить на следующий год пойти в Высшую школу… Это ничего…

Он налил себе настой чайного гриба, и рот обожгло кислотой. Видимо, жена забыла добавить сахару. С минуту следил, как колышется в банке рыхлая масса.