Тайный заговор - Страница 9

Несколько минут Бродка бушевал, как ненормальный. Когда, измучившись вконец, он остановился и увидел, что натворил в своих четырех стенах, то упал на стул, поставил локти на колени и обхватил голову руками.

Бродка плакал – то были слезы беспомощности, вызванные тем, что он позволил себе впасть в отчаяние. Казалось, он не узнавал себя. Проклятие, ведь в остальном он был довольно крепким орешком; он должен был быть таким, чтобы преуспеть в своей профессии. Без осознания собственной силы он никогда не добился бы таких высот.

Кто же, черт возьми, затеял эту дьявольскую игру? Какую цель преследовал этот человек – или эти люди? И что за причины были у них – загонять его в столь узкую щель?

На следующий день в начале восьмого Бродка пришел к Коллинам на ужин. Чтобы в беседе за ужином не возникло каких-либо неловкостей, они с Жюльетт заранее обсудили все наиболее важные моменты, решив при этом, что по большей части Бродке лучше говорить правду. Конечно, они должны обращаться друг к другу на «вы», что в их ситуации будет не так-то просто.

Бродка вручил Жюльетт букет цветов и поцеловал протянутую руку.

Профессор, казалось, преобразился. Ни следа от того жалкого, отталкивающего существа, которого Бродка видел два дня назад. Коллин был не только одет с иголочки, он искрился хорошим настроением и даже не пытался приукрасить ту неприятную ситуацию, в которой они познакомились.

– Знаете, – сказал он, когда Жюльетт внесла закуску, фаршированные авокадо, – иногда я просто кусок дерьма, уж простите мне столь грубое выражение. Пьян и разнуздан. Это те моменты в моей жизни, о которых мне хотелось бы забыть навсегда. Но имеет смысл задуматься об этом. Алкоголик останется алкоголиком. Надеюсь, я не слишком шокировал вас, господин Бродка?

– Что вы. Я просто удивлен тем, с какой деловитостью вы говорите об этой проблеме. Большинство алкоголиков пытаются скрыть свою зависимость. По меньшей мере ищут ей объяснение.

Коллин поднял обе руки.

– Друг мой, тут нечего приукрашивать и объяснять. Зависимость есть зависимость. – Он откашлялся. – Я только хочу попросить вас об одной вещи. Вам, вероятно, известно, что я, как хирург, возглавляю уважаемую частную клинику. Если общественности станет известно, что я – алкоголик…

– Я понимаю, – сказал Бродка. – И уверяю вас, что это останется строго между нами.

До сих пор Жюльетт вела себя сдержанно, но теперь заметила:

– Не могли бы мы поговорить о чем-нибудь более приятном?

– Да, конечно же, – откликнулся профессор, – я только хотел, чтобы наша встреча не была напряженной. Пусть наш гость знает, что эта тема для нас не табу. В любом случае я благодарен вам за помощь, которую вы мне оказали.

Профессор поднял свой бокал и выпил за здоровье Бродки.

Тот с ужасом увидел, что бокал наполнен красным вином, и подумал, что вечер, возможно, опять обернется катастрофой.

– Это же само собой разумеется, господин профессор.

– Само собой разумеется? О нет, мой досточтимый друг, это абсолютно не так. Вспомните, сколько гостей позавчера было в галерее? Сто? Сто пятьдесят? Но только один из них, увидев человека в столь жалком состоянии, вызвался отвезти его домой.

– Я попросила об этом господина Бродку, – попыталась вставить Жюльетт. – Я знаю его уже давно.

Бродка искоса взглянул на Жюльетт. Ему показалось, что она забыла об осторожности. Одновременно он заметил, что на лице профессора появилась ухмылка.

Потянувшись через стол, Коллин схватил Жюльетт за руку.

– Иметь жену, которая все это терпит, – сказал он, – тоже не само собой разумеющееся.

Удивительно, но смотрел он почему-то на своего гостя.

Бродке стало неприятно, и он отвел взгляд.

– Вы не женаты? – спросил Коллин, нехотя отпустив руку Жюльетт.

– Разведен, – ответил Бродка, – вот уже десять лет. С моей профессией трудно жить в браке. Кроме того, мы поженились слишком рано.

– Господин Бродка – фотограф и фоторепортер, – пояснила Жюльетт. – Снимает хорошеньких девушек для глянцевых журналов, делает крупные фоторепортажи в Бали, Кейптауне, Нью-Йорке… по всему земному шару. Не так ли, господин Бродка?

Бродка кивнул, а профессор заметил:

– Интересно. Вероятно, вы принадлежите к тому небольшому числу людей, которые любят свою профессию.

– О да, – сказал Бродка, – я ни на секунду не пожалел о том, что стал фотографом. Правда, у большинства людей имеется превратное представление о моей профессии. Быть фотографом – значит много работать, хотя на первый взгляд этого не скажешь. Мои усилия всегда измеряют результатом, как и во всех остальных профессиях, а ведь результат зависит не только от меня.

Профессор с отсутствующим видом посмотрел в свой бокал и, не поднимая глаз, заявил:

– Большинство людей свою работу ненавидят и хотели бы как можно скорее заняться чем-нибудь другим.

– Но не вы, господин профессор, – вежливо произнес Бродка.

Коллин бросил на него недоуменный взгляд.

– С чего вы это взяли, господин Бродка?

– Ну, ваше профессиональное умение широко признано. Вы считаетесь корифеем в своей области.

– Пустое… – В голосе профессора послышалось едва ли не раздражение. – Что значит корифей? Хирургов ценят за их мужество, а не за знания или умения. Теоретически любой из моих ассистентов мог бы провести операцию на сердце, но им не хватает мужества. А как набраться мужества? Только долго наблюдая и ассистируя, пока операция не станет обычным делом, чем-то настолько привычным, что у вас внутри все притупится и в бьющемся сердце вы будете видеть только мышцу величиной с кулак, которая подвержена многочисленным дисфункциям и закупоркам – как мотор в автомобиле. Так вот, я повторяю, когда вы забудете, что перед вами человек, который доверяет свою жизнь вашему врачебному умению, когда ваши чувства максимально притупятся, только тогда у вас есть шанс стать хорошим хирургом.

Профессор взял свой бокал и опрокинул в себя очередную порцию вина. После паузы он добавил:

– Не сомневайтесь, друг мой, из нас двоих вы играете свою партию лучше.

Бродка казался смущенным, а Жюльетт, которой была известна причина алкоголизма Коллина, попыталась сменить тему:

– Не стоит нагружать господина Бродку своими проблемами. Думаю, его больше интересует искусство, чем хирургия.

– Конечно, конечно, – извиняющимся тоном произнес профессор. – Я просто боюсь, что не смогу принять участие в разговоре. Уж простите меня, но в искусстве я не понимаю ничего, ровным счетом ничего. Знаете, мне кажется, что сегодняшнее искусство есть совершенство бессилия. Я придерживаюсь мнения, что настоящее произведение – это нечто большее, чем нагромождение щепок, рельс и телевизоров или манипулирование жиром, нерастопленным салом, кровью и металлоломом. Я ни в коем случае не набожный человек, но полагаю, что богохульство и порнография не являются знаком качества потенции в искусстве.

Жюльетт, рассмеявшись, воскликнула:

– И вот за такого мужчину я вышла замуж! Если бы все было так, как рассуждает Гинрих, то всем художникам пришлось бы брать пример с Рембрандта, а скульпторам – с Микеланджело. Но об этом мы с ним уже неоднократно спорили под угрозой развода и дуэли.

Теперь засмеялся и Коллин, впервые за этот вечер. Затем он повернулся к Бродке:

– У вас с моей женой деловые отношения, господин Бродка? Жюльетт поспешила ответить вместо Александра:

– Если под этим подразумевается вопрос о том, покупал ли господин Бродка у меня произведения искусства, то ответ будет «да». Он – страстный коллекционер графических работ немецких экспрессионистов.

Бродка усмехнулся и в подтверждение кивнул, а затем, прежде чем профессор успел расспросить его о предполагаемом пристрастии поподробнее, сам обратился к Коллину:

– А вы, профессор? У вас разве нет пристрастий?

– Конечно, у меня тоже есть свое пристрастие…

– Я, – с улыбкой перебила его Жюльетт, но Бродке показалось, что она хотела помешать Коллину договорить.