Тайный заговор - Страница 4

Квадратная комната была заставлена антикварной мебелью. Каждый предмет был ценен сам по себе, но из-за нагроможденности комната скорее напоминала склад. Левый угол у окна занимал высокий, до самого потолка стеллаж. Перед ним стоял секретер «Бидермейер» из вишневого дерева, украшенный черными полуколоннами. Между окон Бродка увидел витрину со старыми бокалами; поскольку она была шире, чем стенной промежуток, углы витрины выступали за него.

На противоположной от двери стене висела огромная итальянская картина в стиле барокко: обнаженная богиня Диана на повозке, запряженной лебедями. Под ней – диван «Бидермейер» с розовыми и бирюзовыми полосками, к слову, единственная вещь, понравившаяся Бродке. Слева от него – маленький столик с горящей лампой, справа – изящный сундук, а на нем – ваза с засохшими розами. Перед сундуком – большой круглый стол и два кресла.

Между дверью, которая вела в прихожую, и еще одной за которой находилась кладовая, стоял комод в стиле барокко с позолоченной оковкой, на нем – всяческий хлам, какие-то вазочки, древняя Библия и две фотографии в серебряных рамках, вызвавшие интерес Бродки.

Он подошел поближе и на мгновение испугался, когда в венецианском зеркале в разукрашенной раме, которое висело над комодом, увидел собственное лицо. Затем он взял одну из фотографий, на которой был запечатлен маленький мальчик, сидевший на руках матери. И пусть Бродка никогда не видел этого фото, он сразу же понял, что ребенок на снимке – это он сам.

Вторая фотография была ему знакома. Со снимка на него смотрела статная пожилая женщина в броском костюме и черной шляпе с широкими загнутыми полями – его мать, какой он ее запомнил.

Равнодушно, без всякой цели Бродка принялся открывать дверцы и выдвигать ящики, словно искал прошлое своей матери, прошлое, которое было ему абсолютно чуждо. Конечно же, у каждого человека есть своя тайная жизнь, стена, за которой он прячется но жизнь матери казалась ему всегда настолько же загадочной и непостижимой, как работа компьютера.

Александр часто задавался вопросом, откуда у матери были деньги на то, чтобы послать его, еще совсем маленького мальчика, в дорогой интернат. Позже, когда проявился его талант, он стал учиться в техническом институте фотографии. Когда однажды он спросил мать, не слишком ли тяготят ее затраты на его обучение, она ответила, что ему не стоит беспокоиться по этому поводу – именно так она выразилась.

Мать Бродки была женщиной без прошлого – даже в том возрасте, когда прошлое приобретает все большее и большее значение. Насколько помнил Бродка, мать никогда не обременяла себя постоянной работой. Единственное, что было постоянным в ее жизни, – это курсы лечения, которые она проходила весной и осенью каждого года и к которым относилась со всей серьезностью.

Когда Бродка открыл секретер, его внешняя панель превратилась в письменный стол и оттуда вывалилась куча бумаг: выписки из банковских счетов, акции, квитанции и какие-то справки. Бродка никогда не сомневался в том, что его мать была зажиточной женщиной, но теперь, увидев счета и справки, он понял, что она была богата, а может, даже очень богата.

В одном из маленьких ящичков Бродку ждал сюрприз, наполнивший его ужасом и удивлением: «Вальтер ППК» калибра 7,65 и двадцать патронов к нему.

Осторожно вынув оружие из ящика и так же осторожно переложив его из руки в руку, Бродка внезапно рассмеялся. Его почти трясло от смеха, пока он наконец не откашлялся, заставив себя успокоиться. Он задумчиво прошелся от секретера к двери и обратно. Надо же, его мать с пистолетом в руке!

В этот момент раздался звонок в дверь.

Бродка резко остановился, словно проснувшись.

Открыл двери.

На лестничной площадке стояла пожилая, хорошо одетая женщина со светлыми тонкими волосами, уложенными в высокую прическу.

– Вы, наверное, сын, – произнесла она несколько высокомерно, и при этом ее черные подкрашенные брови чуть поднялись.

– А вы кто?

– Моя фамилия фон Вельтховен. Я… была соседкой вашей матушки. – Она повернулась и кивнула на противоположную дверь.

Бродка хотел протянуть незнакомке руку, но в правой руке у него по-прежнему был пистолет. Переложив оружие в левую руку и спрятав его за спиной, он пригласил женщину в квартиру.

– Я знала, что у Клер было оружие, – заметила госпожа фон Вельтховен и, выдержав небольшую паузу, продолжила: – Хотя, вообще-то, я не очень много о ней знала. Думаю, во всем мире не было человека, который знал бы ее хорошо.

– Вы дружили?

– Дружили? Как вы могли подумать! Клер всегда жила отчужденно, словно отгородившись от мира таинственной стеной. Она называла меня по имени, но мы всегда обращались друг к другу на «вы». Я знала о Клер очень мало. Разве что… что у нее есть сын. – Женщина указала на фотографию в рамке, стоявшую на комоде.

Бродка молчал.

– Думаю, она жила в постоянном страхе, – задумчиво произнесла соседка и огляделась по сторонам, словно что-то искала. – Тяжело свыкнуться с мыслью, что она умерла. – Внезапно госпожа фон Вельтховен посмотрела на Бродку. – Я знаю, ваши отношения с матерью были не самыми лучшими.

Бродка пожал плечами.

– Честно говоря, у моего горя есть границы. Я едва знал свою мать, ибо каждый из нас жил своей собственной жизнью. Она непостижимым образом умудрялась держать меня на расстоянии. – Он помедлил, прежде чем продолжить: – У меня такое ощущение, будто я узнаю ее только сейчас… чем больше ящичков и дверей открываю.

Госпожа фон Вельтховен кивнула. А потом вдруг спросила:

– Вам известно, как умерла ваша мать?

– В бумагах написано «остановка сердца».

– Клер пригласила меня на чашку чая, что случалось довольно редко. Мы сидели здесь, друг против друга. Вдруг она стала хватать ртом воздух и безмолвно обмякла в кресле. Врач пришел всего через десять минут… но было уже слишком поздно. На похоронах была я одна.

– Значит, это вы разыскали меня в Америке?

– Нет, – ответила госпожа Вельтховен, – наверное, это работа чиновников.

– А как объяснить охапки цветов на могиле?

– Я посчитала, что они от вас.

– Вы ошиблись. Когда я узнал о смерти матери, она была уже в земле.

Похоже, слова Бродки смутили гостью. Она нахмурилась.

– Должна сказать, – заметила она после продолжительной паузы, – вашу мать никогда не посещали гости, но на следующий день после ее смерти пришли двое представительных, хорошо одетых мужчин и попросили, чтобы я впустила их в квартиру.

– И что? Вы их впустили?

– Конечно нет, умоляю вас. Хотя они представились и стали утверждать, что являются родственниками покойной, у меня не было никакого права впускать их в квартиру вашей матери. Надеюсь, я поступила правильно. Вы знаете, кто могли быть эти господа?

Бродка пожал плечами.

– Не имею ни малейшего понятия. Могу только поблагодарить вас за то, что вы поступили именно так.

Снова возникла пауза. Оба собеседника оглядывались по сторонам, словно искали ответы на свои вопросы. Когда их взгляды наконец встретились, Бродка, не сумев скрыть смущения, спросил напрямик:

– Что вы имели в виду, когда сказали, что моя мать жила в постоянном страхе?

– Честно говоря, я вряд ли сумею объяснить это. Просто у меня было такое ощущение. Конечно, некоторые женщины по своей природе пугливы, но поведение Клер не укладывалось в привычные рамки и свидетельствовало о другом страхе. Она была крайне впечатлительна, недоверчива, я бы сказала, уклончива… даже по отношению ко мне. А когда я об этом с ней заговаривала, она пряталась в свою раковину и могла бесконечно отмалчиваться, словно желая наказать меня за нескромный вопрос. Но теперь вы должны меня извинить. – Госпожа фон Вельтховен протянула на прощание руку и исчезла.

Прикосновение ее мягкой руки показалось Бродке неприятным. Почему-то у него возникло ощущение, что за внешней жеманностью этой женщины скрывались расчет и лукавство. Но возможно, дело было в необычной атмосфере квартиры.