Тайные тропы (илл. С. Бродского) - Страница 30
– Не помню, – спокойно ответил Леонид и, чтобы подтвердить свое равнодушие, обвел глазами стены и потолок комнаты.
– Что?!
– Не помню, – тем же тоном повторил Изволин.
– Не валяй дурака!
Изволин промолчал.
– Я тебя в земле сгною, живьем! – гестаповец вскочил с места.
– Это не особенно страшно: земля своя, родная.
– Отвечай только на мои вопросы! – крикнул гестаповец и занес кулак над головой Леонида. – Я тебя согну в бараний рог.
– Не все гнется, господин фриц, – кое-что ломается. А я не должен быть сломлен. Вам надо очень многое узнать от меня. Не так ли?
– Ты назовешь себя?!
– Нет!
– Назовешь?!
– Нет!
Гестаповец подошел к Леониду и, схватив арестованного, с силой ударил его головой о стену.
Леонид очнулся снова на холодном каменном полу.
– Как в могиле, – невольно пробормотал он и, с трудом поднявшись, стал обследовать мрачную камеру.
Она была очень мала, с низким, не дающим возможности выпрямиться, потолком, со скользкими, мокрыми стенами. В углу настойчиво скреблись и противно попискивали крысы. Леонид кашлянул. Крысы смолкли. Но через минуту они снова принялись скрести, еще сильнее, упорнее…
На второй допрос Изволина привели к другому следователю – полному, коренастому мужчине лет сорока. Голова с короткими волосами, торчащие усы, круглые глаза – все в гестаповце напоминало Леониду откормленного кота. Даже движения у него были мягкие, кошачьи.
Следователь распорядился накормить арестованного, но Леонид от еды отказался.
– Сыты? – спросил гестаповец с любезной улыбкой.
– По горло.
– Вчера вы сказали моему помощнику, что хорошо знаете свое будущее?
Леонид утвердительно кивнул головой.
– Свое и даже ваше, – добавил он.
– Вы оракул! – и гестаповец поднял вверх указательный палец.
Леонид улыбнулся.
– Прошу вас, говорите все, что чувствуете, и требуйте, что хотите. Это неотъемлемое право любого арестованного. И лишить вас этого права ни я, ни кто другой не в силах. Закон есть закон. Не стесняйтесь.
– И не думаю, – ответил Леонид. – Вас интересует будущее? Вы господина Родэ, надеюсь, знали?
– Да, знал.
– Вот и хорошо. Многих из вас ожидает такая же участь.
– Не в вашем положении говорить об этом, – холодно произнес гестаповец. – Вы упустили из виду одну маленькую деталь. Германская армия не только в России, но и еще кое-где. В наших руках Чехословакия, Австрия, Бельгия, Польша, Франция – почти вся Европа.
– Ну, из России-то вы, положим, еле уносите ноги. На Россию замков вам не надеть – ни замков, ни наручников, ни намордников…
– Мы отклонились от темы, – спокойно заметил следователь.
– От какой? – удивленно спросил Леонид.
– От главной. Меня зовут Роберт Габбе. Как называть вас?
Леонид усмехнулся:
– Не выйдет.
– Что не выйдет?
– Насчет знакомства.
Следователь пожал плечами и склонил голову набок.
– Напрасно вы так себя ведете. Совершенно напрасно. Это не оправдывающая себя тактика. Я советую вам изменить линию поведения. Все зависит от вас.
– Уговаривать бесполезно. Да и насколько мне известно, гестаповцы меньше всего способны на уговоры.
– В мою обязанность входит объяснить вам, что ваша жизнь зависит от вас же, от вашего поведения во время следствия. Так, например, в погребе, где вас арестовали, был обнаружен вот этот списочек. В нем четырнадцать фамилий. Вам он знаком?
Изволин утвердительно кивнул головой.
– Вот и замечательно! Я считал и считаю вас человеком рассудительным. Я глубоко уверен, что мы найдем общий язык.
– Попытаемся, – в голосе Леонида прозвучала ирония.
– Это подлинные фамилии или вымышленные?
– А как вы думаете?
– Я? Я думаю, что это подпольные клички.
– Похвальная сообразительность.
– А кто такой «Грозный»?
– «Грозный»?
– Да-да.
– «Грозный», наверно, человек и патриот.
– А звать его как?
– Это военная тайна. Этого никому знать не положено.
Следователь резко поднялся со стула и заходил по комнате.
– Оказывается, я ошибся: с вами нельзя сговориться.
Он шумно выдохнул из лёгких воздух и, приблизившись к Изволину, положил ему на плечо руку. Леонид поморщился. Лицо гестаповца изобразило улыбку.
– Вы очень молоды и очень горячи. Я не могу вас понять.
– И никогда не поймете. Есть вещи, недоступные вашему пониманию.
Следователю начала надоедать роль уговаривающего, но он сделал еще одну попытку:
– Когда же господин русский поймет наконец, что правдивые ответы дадут ему не только освобождение, но и нечто большее! Есть у вас умные люди, которые предпочитают…
– Это не советские люди, – перебил его Леонид.
– Хм! Вы очень самоуверенны. Я предполагал…
Раздался телефонный звонок. Следователь подошел к аппарату и стал слушать.
– Да, есть… Да-да…
Он положил на место трубку и, вызвав из коридора двух солдат, торопливо покинул комнату…
Начальник гестапо Гунке, высокий, подчеркнуто прямой, гладко выбритый, метался по своему кабинету. С тех пор как в стены его учреждения попал Леонид Изволин, Гунке не находил себе места.
Следователь Хлюстке, который первым допрашивал Изволина, стоял перед начальником, вытянув по швам руки.
– Вам бы только с громилами возиться! – неистовствовал Гунке. – Настоящий преступник способен водить вас за нос. Черт знает что получается! Взяли человека с кличками, связями, паролями, рацией, взрывчаткой, оружием – и до сих пор не знаем, кто он такой! Позор! За такую работу с нас шкуру спустят. И правильно сделают… Ну, а вы? – Он резко повернулся ко второму следователю. – Вы, кажется, претендуете на звание опытного детектива. Как у вас?
Второй следователь растерянно развел руками.
– Фамилию узнали? – допытывался Гунке. – Я уже не прошу о большем…
– Нет.
– А что узнали?
– Ничего.
Гунке закусил нижнюю губу и снова зашагал по кабинету. Левая щека его подергивалась.
– Где ваш хваленый метод? Вы болтали всем и всюду, что можете очень быстро устанавливать с арестованными психологический контакт. Где этот контакт?
– Я только начал с ним работать, – оправдывался гестаповец.
– И сколько вам потребуется времени, чтобы дойти до конца?
– Это на редкость упрямый арестованный…
– Вы знаете, чего я требую от вас, и должны добиться этого, – Гунке стукнул кулаком по столу. – Вам за это деньги платят! Будете ли душить, грызть, жечь, – меня это не касается. Вы обязаны развязать ему язык, иначе… иначе в течение двух суток вы оба окажетесь на передовой! Идите!
…В этот раз допрос длился несколько часов. Избитого Изволина снова оттащили в темную камеру. Сквозь проблески сознания Леонид чувствовал, как ему кололи руку повыше локтя и впрыскивали что-то под кожу. Очнулся он уже от холода.
В эти часы томительного одиночества Леонид ясно представил себе не только то, что его ожидает, но и то, что он должен сделать. Все личное, мелочное ушло на задний план. Родилось чувство, побеждающее и страх, и боль, и смерть. Когда юношу снова повели на допрос, к самому Гунке, лицо его выражало спокойствие и упорство.
Два битых часа издевался над Леонидом взбешенный до предела Гунке. И снова, полуживого, юношу погнали в каменную могилу, где он должен был ждать очередных пыток.
Леонид понимал, что гестаповцы своими изощренными пытками способны довести его до состояния невменяемости. Даже из бреда его они постараются узнать какую-то частицу тайны, и она погубит всех.
Увидев перила лестницы, Леонид почувствовал волнующий прилив сил и смело зашагал вперед. Когда один из солдат хотел остановить Леонида, юноша ударил его головой в лицо и бросился на верхний, третий этаж. Бежать мешали скованные стальными кольцами руки. На лестничной площадке третьего этажа один из солдат, настигнув пленника, дал по нем три выстрела кряду.