Тайные тропы (илл. С. Бродского) - Страница 14
Большинство деревьев было вырублено на топливо. Из-за заборов сиротливо выглядывал молодняк.
Игорек остановился возле небольшого, выходившего тремя окнами на улицу домика, присел на лавку у ворот и поднял края своей ушанки. Это был условный сигнал. Ожогин замедлил шаг. Игорек встал с лавки, прошел несколько домов и повернул навстречу Никите Родионовичу – он проверял, нет ли за Ожогиным «хвоста». Убедившись, что улица пуста, Игорек юркнул во двор. Его примеру последовал Никита Родионович.
Во дворе их встретил звонким лаем небольшой лохматый пес. Он рвался с привязи и бросался к калитке.
На лай из дома вышел высокий, худой мужчина. Судя по описанию Изволина, это был Игнат Нестерович Тризна. Он был в поношенном шерстяном свитере и спортивных брюках, заправленных в сапоги. Большие глаза его горели каким-то внутренним жаром.
– Верный! На место! – крикнул Тризна и, схватившись рукой за грудь, закашлялся. (Пес послушно завилял кудлатым хвостом и полез в деревянную будку.) – Проходите в дом, а то он не успокоится.
Дом состоял из двух комнат и передней. Внутри было чисто, уютно.
Тризна усадил гостей в первой комнате и заговорил. У него был приятный, грудной голос.
– Товарищ Ожогин?
– Да.
– Говорил мне о вас Денис Макарович… – Тризна посмотрел на Ожогина долгим, внимательным взглядом. – Обещали передатчик наладить?
– Попытаюсь.
– Что ж, раз знание в этом деле есть, наладите. Мы с пекарней тоже попытались – и получилось…
Игнат Нестерович рассказал, что пекарня уже начала работать и выпекает раз в сутки хлеб по нарядам городской управы. Тризна в ней на правах главного пекаря и заведующего. Помогают ему два человека.
– Подкоп под одной комнатой? – поинтересовался Никита Родионович.
– Под тремя. Я там везде норы сделал. И слышно все слово в слово. Правда, пол старый, скрипит сильно, когда ходят.
Снова начался приступ мучительного кашля. Лицо Игната Нестеровича исказилось, потемнело. Он придержал рукой грудь, как бы пытаясь облегчить боль.
«Тает парень на глазах», – говорил о Тризне Денис Макарович. Сейчас, наблюдая за Тризной, Ожогин понял страшный смысл этих слов.
Наконец кашель стих. Тризна тяжело вздохнул и покачал головой.
– Вы слышали что-нибудь о гестаповце Родэ? – неожиданно спросил он Ожогина.
– Да, кое-что слышал.
– Родэ – бешеная собака, – мрачно продолжал Тризна. – Никто из подпольщиков не вышел живым из его рук. На допросах он жестоко истязает свои жертвы, глумится над ними. Он задушил собственными руками дочь патриота-коммуниста Клокова, отказавшуюся открыть местонахождение отца. От его рук погибли верные сыны Родины: Ребров, Мамулов, Клецко, Захарьян. Кто попадал к Родэ, тот уже не выходил на свободу. Подполье решило с ним покончить и нуждается в вашей помощи.
– Какую же помощь могу вам оказать я? – удивленно спросил Никита Родионович.
– Мне известно, что вы познакомились с Тряскиной, а она работает у Родэ переводчицей.
Игнат Нестерович посмотрел на сидящего тут же Игорька.
– Пойди-ка, хлопчик, к тете Жене и Вовке. Они там скучают без тебя, – попросил он мальчика.
Тот положил книжку на подоконник и направился во вторую комнату.
Игнат Нестерович прикрыл за Игорьком дверь и, откашлявшись в кулак, вновь сел против Никиты Родионовича.
– Надо использовать ваше знакомство, – продолжил он свою мысль.
– Каким образом?
– Тряскина ненавидит Родэ: он издевается над ней, всячески ее унижает, – Тризна встал и прошелся по комнате. – Вам, товарищ Ожогин, надо через Тряскину разузнать, какие дома в городе посещает Родэ, где он ночует, узнать расположение комнат в его квартире… Это просьба подполья.
Никита Родионович в знак согласия кивнул головой.
– Ну вот и договорились… Теперь я сведу вас на радиостанцию.
Игнат Нестерович позвал из второй комнаты жену и познакомил ее с Никитой Родионовичем. У Евгении Демьяновны было бледное, болезненное лицо, продолговатые глаза, губы с поднятыми уголками, мягкий овал лица.
– Мы пойдем, Женя, – коротко сказал Игнат Нестерович, – а ты с ребятами посмотри за улицей.
Видимо, уже не раз приходилось Евгении Демьяновне выполнять обязанности дозорного. Не задавая никаких вопросов, она кивнула головой, оделась и вместе с сыном – мальчиком лет пяти – и Игорьком вышла из дома.
– Мучается со мной, бедняга! – с глубокой грустью сказал Тризна, глядя вслед ушедшей жене, и начал свертывать цыгарку из махорки.
– Зачем вы курите?
– Какая разница! – Игнат Нестерович безнадежно махнул рукой.
В комнату вернулся Игорек и сообщил, что на улице никого не видно.
Игнат Нестерович повел Ожогина во двор, огороженный с одной стороны кирпичной, а с другой – деревянной стеной. В глубине двора стоял большой, позеленевший от времени и покрывшийся мохом рубленый сарай с лестницей, ведущей на сеновал.
Тризна подошел к собачьей будке. Увидев постороннего, пес зло зарычал.
– Свой, Верный, свой, – успокоил пса Игнат Нестерович и отодвинул в сторону будку.
Под ней оказалось деревянное творило, замаскированное сеном.
– Когда-то погреб был, а теперь мы его для других целей приспособили, – пояснил Игнат Нестерович и поднял творило. – Лезьте, а я подержу.
Деревянная лесенка в восемь-десять ступенек круто повела вниз. Ожогин сделал несколько шагов и остановился перед деревянной стеной. Оказалось, что это дверь, ведущая непосредственно в погреб.
Игнат Нестерович открыл ее, и Ожогин увидел освещенного двумя коптилками человека. Он сидел в углу погреба за небольшим столом и слушал радио.
– Знакомьтесь: Леонид Изволин.
Бросив взгляд на вошедших, молодой человек поправил наушники, продолжая что-то записывать на листке бумаги.
– Сейчас новости узнаем, – сказал Тризна и пододвинул Никите Родионовичу пустой ящик.
Ожогин сел, осмотрелся. В погребе было тепло. Позади стола, вплотную к задней стене, стоял широкий дощатый топчан с матрацем и подушкой. Топчан был велик, и Никита Родионович подумал, что сколотили его, видимо, здесь – пронести топчан через творило было невозможно. В стенах виднелись глубокие квадратные ниши, а в них – прессованный тол, аммонал, капсюли, детонаторы, мотки запального шнура, ручные гранаты, зажигательные шарики. На деревянном колышке, вбитом в стену, висели два дробовых ружья, русская полуавтоматическая винтовка и немецкий автомат.
– Наша святая святых, – сказал Игнат Нестерович и сдержал просившийся наружу кашель.
– А не опасно? – спросил Ожогин, кивнув в сторону ниш.
Игнат Нестерович пожал плечами. Конечно, опасно, соседство не особенно приятное, но ничего другого не придумаешь, приходится мириться.
Леонид Изволин сбросил наушники и, подойдя к Никите Родионовичу, протянул руку:
– Здравствуйте! Давно вас поджидаю.
Леонид, как и отец, был, видимо, спокоен по характеру, нетороплив в движениях и чуточку близорук. Леонид попросил Ожогина посмотреть рацию. Сколько времени он бьется над ней, а ничего не получается.
Марка рации была знакома Никите Родионовичу. Он вынул лампы, детали, разложил их на столе и принялся осматривать аппаратуру.
– Вы тут безвыходно? – спросил Ожогин.
Леонид развел руками:
– Что ж поделаешь! Я в городе вырос, появляться на улицах опасно – сразу опознают… Ты говорил с товарищем Ожогиным насчет Родэ? – неожиданно обратился он к Тризне.
Тот коротко кивнул головой.
– Ну и как?
– Как будто договорились. Попробуем, – ответил за Тризну Никита Родионович.
– Это задание руководства подполья, – уточнил Леонид.
– Я уже говорил, – вставил Тризна. – Он согласен.
Копаясь в рации, Никита Родионович думал о том, что нужно благодарить случай, приведший его сюда. Если бы передатчик был исправен и рация работала, то Ожогину вряд ли довелось бы сейчас сидеть в компании смелых патриотов Изволина и Тризны.
Повреждение было невелико, и через час связь с Большой землей была налажена. На лице Леонида появилась широкая улыбка. Энергично потирая руки, он произнес: