Тайные письма великих людей - Страница 9

Забудьте все, что могло бы принудить Ваше сердце, и предоставьте говорить лишь Вашимъ чувствамъ. Подтвердите то, на что позволила мнѣ надѣяться Каролина. Скажите, что вы хотите быть моею, и что мое счастье не составляетъ для Васъ жертвы. О, убѣдите меня въ этомъ, – однимъ единственнымъ словомъ. Близки другъ другу наши сердца были уже давно. Пусть же отпадетъ то единственное чуждое, что стояло до сихъ поръ между нами, и пусть ничто не мѣшаетъ свободному общенію нашихъ душъ.

До свиданья, дорогая Лотта. Я жажду спокойной минуты, чтобы изобразить Вамъ всѣ чувства моего сердца, которыя въ тотъ долгій промежутокъ времени, что это единственное желаніе живетъ въ моей душѣ, дѣлали меня то счастливымъ, то снова несчастнымъ. Какъ много еще долженъ я Вамъ сказать!

Не медлите отогнать навсегда мое безпокойство. Я влагаю въ Ваши руки все счастье моей жизни. Ахъ, я давно уже не представляю его себѣ иначе, чѣмъ въ Вашемъ образѣ. До свиданья, дорогая.

Три раза вскакивала я сегодня утромъ съ постели и подбѣгала къ окну, заслышавъ лошадиный топотъ, и надѣялась увидѣть тебя, но нѣтъ; каждый разъ то были телѣги мельника, нагруженныя тяжелыми мѣшками. Наконецъ я все-таки дождалась тебя, встала въ четвертый разъ – и это былъ ты! Я завидѣла тебя еще, когда ты шелъ черезъ рынокъ, пока ты не завернулъ за уголъ. И сердце мое послѣдовало за тобою, дорогой мой возлюбленный! Вчера былъ чудный, теплый день, мы были счастливы; такіе мирные дни будутъ часто повторяться въ будущемъ. Это собственно значитъ жить, – вновь обрѣтать себя въ объятіяхъ любви, о, міръ такъ тѣсенъ безъ этого!

Я только что отобѣдала, и должна была обѣдать одна, такъ какъ Лина приглашена ко Двору. Вечеромъ и я отправлюсь туда; мнѣ такъ странно среди людей, когда подумаю, что я могла бы быть съ тобою, они проходятъ мимо, какъ тѣни, и мое сердце такъ мало нуждается въ ощущеніи ихъ реальности, ибо оно полно собою.

Что дѣлаешь ты сегодня? Ахъ, мнѣ хотѣлось бы знать это ежеминутно!

Наши вчерашніе планы такъ ясны и свѣтлы, и я вѣрю, что они исполнятся. Если ты чувствуешь себя хорошо въ Р., и если можешь ничего не терять для будущаго, то все устроится, добрый отецъ, надѣюсь, будетъ успокоенъ твоими объясненіями и сознаніемъ того, что тебѣ у насъ хорошо, что ты счастливъ. И вѣдь ты будешь счастливъ, милый, дорогой, неправда ли? О, мысль о томъ, что я смогу дать тебѣ радость, создать тебѣ спокойныя чудныя минуты, окрыляетъ мнѣ душу!

Камиллъ ДЕМУЛЭНЪ (1760—1794), основатель клуба кордельеровъ, былъ осужденъ революціоннымъ трибуналомъ и казненъ вмѣстѣ съ Дантономъ въ 1794 г. Приведенное письмо писано къ женѣ изъ тюрьмы передъ казнью.

Апрѣль 1794 г.

Благодѣтельный сонъ на время далъ мнѣ отдохнуть отъ страданій. Когда спишь, – чувствуешь себя свободнымъ, отсутствуетъ сознаніе своего плѣна. Небо сжалилось надо мною – я только что видѣлъ тебя во снѣ, цѣловалъ поочередно тебя, Горація и Анетту[6], пришедшую къ намъ. Нашъ малютка лишился изъ-за золотухи одного глаза, и ужасъ этого несчастья заставилъ меня пробудиться, – и я снова увидѣлъ себя въ моей каморкѣ. Уже слегка разсвѣтало. Такъ какъ я не могъ дольше тебя видѣть и слышать, ибо во снѣ ты и твоя мать бесѣдовали со мной, то я всталъ, чтобы поговорить съ тобой – написать тебѣ. Но лишь только открылъ я окно, мысль о моемъ одиночествѣ, объ ужасныхъ засовахъ и рѣшеткахъ, отдѣляющихъ меня отъ тебя, лишила меня всякой душевной твердости. Я заплакалъ, или, вѣрнѣе, застоналъ въ моемъ склепѣ. «Люсиль, Люсиль, о, моя дорогая Люсиль, гдѣ ты?»

Вчера вечеромъ я пережилъ еще моментъ, также ранившій мнѣ душу, это когда я замѣтилъ твою мать въ паркѣ; инстинктивнымъ движеніемъ я опустился у рѣшетки окна на колѣни и сложилъ руки вмѣстѣ, словно взывая къ ея состраданію. Она изливается, конечно, тебѣ въ своемъ горѣ. Я видѣлъ вчера ея скорбь, она спустила на лицо вуаль, не будучи въ состояніи дольше выносить это зрѣлище. Когда вы придете, пусть она сядетъ поближе къ тебѣ, чтобы я могъ васъ лучше видѣть.

Пришли мнѣ твой портретъ, Лолотта, я неотступно прошу тебя объ этомъ. Среди ужаса моей тюрьмы это явится для меня праздникомъ – днемъ упоенія и восторга. Пришли мнѣ также прядь твоихъ волосъ, чтобы я могъ прижать ихъ къ сердцу. И вотъ я снова переношусь къ временамъ моей первой любви, когда каждый приходившій отъ тебя, уже изъ-за одного этого, интересовалъ меня. Вчера, когда вернулся человѣкъ, относившій тебѣ мое письмо, я спросилъ его: «значитъ – вы ее видѣли?» Я поймалъ себя на томъ, что приковалъ свой взглядъ къ его одеждѣ, къ его фигурѣ, словно тамъ что-то осталось твое – отъ твоего присутствія.

У этого человѣка должно быть милосердная душа, разъ онъ передалъ тебѣ письмо немедля. Кажется, я буду его видѣть по два раза въ день – утромъ и вечеромъ. Этотъ вѣстникъ нашего горя станетъ мнѣ такъ же дорогъ, какъ когда-то былъ дорогъ вѣстникъ нашего счастья…

Сократъ выпилъ чашу съ ядомъ, но онъ по крайней мѣрѣ могъ въ тюрьмѣ видаться съ женою и съ дѣтьми. Какъ жестоко быть разлученнымъ съ тобой! Величайшій преступникъ былъ бы наказанъ черезчуръ строго, если бы его разлучило съ такой Люсилью иное, чѣмъ естественная смерть, доводящая до сознанія горечь разлуки лишь на мгновенье… Но преступникъ не могъ бы быть твоимъ супругомъ; ты полюбила меня вѣдь за то, что я жилъ для счастья моихъ согражданъ.

Вопреки моему смертному приговору, я вѣрю, что есть Богъ. Моя кровь искупитъ мои ошибки и человѣческія слабости, а за то, что было во мнѣ хорошаго, – за мое мужество, за мою любовь къ свободѣ – за это Господь мнѣ воздастъ! Когда-нибудь я снова увижусь съ вами, – о Люсиль, о Анетта! Хорошо, что при моей чувствительности, смерть по крайней мѣрѣ избавитъ меня отъ лицезрѣнія столькихъ злодѣевъ! Развѣ это ужъ такое большое несчастіе? Прощай, моя Люлю, прощай, жизнь моя, мое земное божество. Я оставляю тебѣ славныхъ друзей, – все, что есть мужественнаго и чувствующаго. Прощай, Люсиль! Моя Люсиль! Моя милая Люсиль! Прощайте – Горацій, Анетта, Адель, отецъ!

Я чувствую, какъ отлетаетъ отъ меня жизнь. Я вижу еще Люсиль, вижу ее, мою дорогую возлюбленную! Моя Люсиль! Мои скованныя руки обнимаютъ тебя, мои глаза, вдали отъ тебя, устремляютъ на тебя свой меркнущій взглядъ!

Іоганнъ ФИХТЕ (1762—1814), замѣчательный философъ, въ 1788 г. познакомился въ Цюрихѣ, гдѣ онъ жилъ въ качествѣ домашняго учителя, съ Іоганной Ранъ – племянницей Клопштока, на которой онъ черезъ 4 года женился.

Дорогая подруга! Ни слова о той жадности, съ которою я, неловко, какъ воръ, спряталъ ваше письмо, поспѣшилъ домой, заперся въ своей комнатѣ и не проглотилъ его, какъ голодный, что дѣлаю обычно, а медленно, съ наслажденіемъ просмаковалъ, строка за строкой.

…никогда еще не чувствовалъ я къ женщинѣ того, что чувствую къ вамъ. Такого искренняго довѣрія, безъ тѣни подозрѣнія, что вы можете играть роль, безъ тѣни желанія скрывать отъ васъ; такой жажды представляться вамъ именно такимъ, каковъ я есть; такой привязанности, въ которой полъ не игралъ ни малѣйшей, хотя бы самой отдаленной роли, – ибо глубже знать свое сердце не дано ни одному смертному; такого истиннаго преклоненія передъ вашимъ умомъ, такой полной покорности вашимъ рѣшеніямъ – я еще никогда не испытывалъ… Вдали отъ васъ смогу ли васъ забыть? – Развѣ можно забыть совсѣмъ новый способъ существованія и его причину? Или, быть можетъ, я когда-либо позабуду быть искреннимъ? Или, если я могу забыть это, то заслужу и то, чтобы вы заботились о томъ, какъ я о васъ думаю.