Тайные письма великих людей - Страница 2

Нѣтъ, маркизъ, любопытство г-жи де-Севинье нисколько меня не оскорбило: напротивъ, мнѣ очень лестно, что она пожелала увидать письма, которыя вы получаете отъ меня. Разумѣется, она предполагала, – если идетъ разговоръ о любви, то, конечно, это касается меня; но она убѣдилась въ противномъ. Теперь она признаетъ, что я менѣе легкомысленна, чѣмъ она то себѣ представляла; я считаю ее достаточно справедливою, чтобы отнынѣ она составила себѣ о Нинонъ другое представленіе, чѣмъ имѣла раньше: ибо мнѣ не безызвѣстно, что обо мнѣ обычно отзываются не слишкомъ благопріятно. Однако ея несправедливость никогда не можетъ повліять на мою дружбу къ вамъ. Я достаточно философски смотрю на жизнь, чтобы не огорчаться мнѣніемъ людей, судящихъ меня не зная. Но, что бы ни случилось, я буду продолжать говорить съ вами съ моей обычной откровенностью; я убѣждена, что г-жа де-Севинье, несмотря на большую свою сдержанность, въ глубинѣ души чаще будетъ соглашаться со мною, чѣмъ это кажется. Перехожу къ тому, что касается васъ.

Итакъ, маркизъ, послѣ безконечныхъ стараній, вамъ кажется, что вы, наконецъ, умилостивили каменное сердце? Я отъ этого въ восторгѣ; но мнѣ смѣшно, когда вы начинаете разъяснять мнѣ чувства графини. Вы раздѣляете обычную ошибку мужчинъ, отъ которой вамъ нужно отказаться, какъ бы ни была она для васъ лестна. Вы предполагаете, что только ваши достоинства способны зажечь страсть въ сердцѣ женщины, и что сердечныя и умственныя свойства служатъ единственными причинами любви, которую питаютъ къ вамъ женщины. Какое заблужденіе! Разумѣется, вы думаете это потому, ибо этого требуетъ ваша гордость. Но изслѣдуйте безъ предубѣжденія, по возможности, побуждающіе васъ мотивы, и скоро вы убѣдитесь, что вы обманываете себя, а мы обманываемъ васъ; и что по всѣмъ соображеніямъ вы являетесь одураченнымъ вашимъ и нашимъ тщеславіемъ; что достоинства любимаго существа только являются случайностью или оправданіемъ любви, но никакъ не ея истинной причиной; что, наконецъ, всѣ эти чрезвычайныя уловки, къ которымъ прибѣгаютъ обѣ стороны, какъ бы входятъ въ желаніе удовлетворить потребность, которую я раньше еще назвала вамъ первопричиной этой страсти. Я высказываю вамъ здѣсь жестокую и унизительную истину; но отъ этого она не дѣлается менѣе достовѣрной. Мы, женщины, являемся въ міръ съ этой неопредѣленной потребностью любви, и если мы предпочитаемъ одного другому, скажемъ откровенно, мы уступаемъ не извѣстнымъ достоинствамъ, а скорѣе безсознательному, почти всегда слѣпому инстинкту. Я не хочу приводить доказательствъ того, что существуетъ слѣпая страсть, которою мы опьяняемся иногда по отношенію къ незнакомцамъ или къ людямъ, недостаточно намъ извѣстнымъ для того, чтобы нашъ выборъ не являлся всегда въ своемъ основаніи безразсуднымъ: если мы попадаемъ счастливо, то это – чистая случайность. Слѣдовательно, мы привязываемся всегда, не производя достаточнаго экзамена, и я буду не совсѣмъ не права, сравнивъ любовь съ предпочтеніемъ, которое мы отдаемъ иногда одному кушанью передъ другимъ, не будучи въ состояніи объяснить причины этого. Я жестоко разсѣиваю химеры вашего самолюбія, но я говорю вамъ правду. Вамъ льститъ любовь женщины, ибо вы предполагаете, что она считается съ достоинствами любимаго существа: вы оказываете ей слишкомъ много чести, скажемъ лучше, вы слишкомъ высокаго о себѣ мнѣнія. Вѣрьте, что мы любимъ васъ совсѣмъ не ради васъ самихъ: надо быть искреннимъ, въ любви мы ищемъ только собственнаго благополучія. Прихоть, интересъ, тщеславіе, темпераментъ, матеріальныя затрудненія, – вотъ что тревожитъ насъ, когда наше сердце не занято, вотъ причины тѣхъ великихъ чувствъ, которыя мы хотимъ обожествлять. Вовсе не великія достоинства способны насъ умилять: если они и входятъ въ причины, располагающія насъ въ вашу пользу, то вліяютъ они совсѣмъ не на сердце, а на тщеславіе, и большинство свойствъ, нравящихся намъ въ васъ, часто дѣлаютъ васъ смѣшными или жалкими. Но что вы хотите? Намъ необходимъ поклонникъ, поддерживающій въ насъ представленіе о нашемъ превосходствѣ, намъ нуженъ угодчикъ, который исполняетъ наши прихоти, намъ необходимъ мужчина. Случайно намъ представляется тотъ, а не другой; его принимаютъ, но не избираютъ. Словомъ, вы считаете себя предметомъ безкорыстной симпатіи, повторяю, вы думаете, что женщины любятъ васъ ради васъ самихъ. Несчастные простофили! Вы служите только орудіемъ ихъ наслажденій или игрушкой ихъ прихотей. Однако, надо отдать справедливость женщинамъ: все это совершается часто безъ ихъ вѣдома. Чувства, которыя я изображаю здѣсь, часто имъ самимъ совершенно не ясны; наоборотъ, съ самыми лучшими намѣреніями онѣ воображаютъ, что руководствуются великими идеями, которыми питаетъ ихъ ваше и ихъ тщеславіе, и было бы жестоко несправедливо обвинять ихъ въ фальши на этотъ счетъ: безсознательно онѣ обманываютъ самихъ себя и васъ также.

Вы видите, что я раскрываю предъ вами секреты доброй Богини: судите о моей дружбѣ, если я, въ ущербъ моему же полу, стараюсь васъ просвѣтить. Чѣмъ лучше будете вы знать женщинъ, тѣмъ менѣе онѣ заставятъ васъ безумствовать.

Франсуа Аруэ ВОЛЬТЕРЪ (1694—1778) восемнадцати лѣтъ, во время своего пребыванія въ Гаагѣ въ качествѣ пажа маркиза Шатонефа, влюбился въ шестнадцатилѣтнюю Олимпію Дюнуайэ, увезенную матерью-протестанткой отъ отца-католика изъ Парижа. Сохранилось пять писемъ юнаго Аруэ къ его «Пимпеттѣ» – нѣсколько пострадавшія отъ руки ея матери. Кромѣ юной влюбленности въ этихъ письмахъ, Вольтера одушевляетъ еще романтическая мечта вернуть молодую дѣвушку къ отцу въ Парижъ.

Октябрь 1713

Мнѣ кажется, милая барышня, что вы меня любите, потому будьте готовы въ данныхъ обстоятельствахъ пустить въ ходъ всю силу вашего ума. Лишь только я вернулся вчера въ отель, г. Л.[2] сказалъ мнѣ, что сегодня я долженъ уѣхать, и я могъ только отсрочить это до завтра; однако онъ запретилъ мнѣ отлучаться куда-либо до отъѣзда; онъ опасается, чтобы сударыня ваша матушка не нанесла мнѣ обиды, которая можетъ отозваться на немъ и на королѣ; онъ даже не далъ мнѣ ничего возразить; я долженъ непремѣнно уѣхать, не повидавшись съ вами. Можете представить себѣ мое отчаяніе. Оно могло бы стоить мнѣ жизни, если бы я не надѣялся быть вамъ полезнымъ, лишаясь вашего драгоцѣннаго общества. Желаніе увидѣть васъ въ Парижѣ будетъ утѣшать меня во время моего пути. Не буду больше уговаривать васъ оставить вашу матушку и увидаться съ отцомъ, изъ объятій котораго васъ вырвали, чтобы сдѣлать здѣсь несчастной[3]. Я проведу весь день дома. Перешлите мнѣ три письма: одно для вашего отца, другое – для вашего дяди, и третье – для вашей сестры; это безусловно необходимо, я передамъ ихъ въ условленномъ мѣстѣ, особенно письмо вашей сестрѣ. Пусть принесетъ мнѣ эти письма башмачникъ: обѣщайте ему награду; пусть онъ придетъ съ колодкой въ рукахъ, будто для поправки моихъ башмаковъ. Присоедините къ этимъ письмамъ записочку для меня, чтобы, уѣзжая, мнѣ послужило хотя бы это утѣшеніемъ, но, главное, – во имя любви, которую я питаю къ вамъ, моя дорогая, пришлите мнѣ вашъ портретъ; употребите всѣ усилія, чтобы получить его отъ вашей матушки; онъ будетъ себя чувствовать гораздо лучше въ моихъ рукахъ, чѣмъ въ ея, ибо онъ уже царитъ въ моемъ сердцѣ. Слуга, котораго я посылаю къ вамъ, безусловно преданъ мнѣ; если вы хотите выдать его вашей матери за табакерщика, то онъ – нормандецъ и отлично сыграетъ свою роль: онъ передастъ вамъ всѣ мои письма, которыя я буду направлять по его адресу, и вы можете пересылать свои также черезъ него; можете также довѣрить ему вашъ портретъ.