Тайные письма великих людей - Страница 14

7-го іюля 1801 г.

«Здравствуй! Едва проснулся, какъ мысли мои летятъ къ тебѣ, безсмертная любовь моя! Меня охватываютъ то радость, то грусть при мысли о томъ, что готовитъ намъ судьба. Я могу жить только съ тобой, не иначе; я рѣшилъ до тѣхъ поръ блуждать вдали отъ тебя, пока не буду въ состояніи прилетѣть съ тѣмъ, чтобы броситься въ твои объятія, чувствовать тебя вполнѣ своей и наслаждаться этимъ блаженствомъ. Къ сожалѣнію, это надо; ты согласишься на это тѣмъ болѣе, что ты не сомнѣваешься въ моей вѣрности къ тебѣ; никогда другая не овладѣетъ моимъ сердцемъ, никогда, никогда. О, Боже, зачѣмъ покидать то, что такъ любишь! Жизнь, которую я веду теперь въ В., тяжела: твоя любовь дѣлаетъ меня и счастливѣйшимъ и несчастнѣйшимъ человѣкомъ въ одно и то же время; въ моихъ годахъ требуется уже нѣкоторое однообразіе, устойчивость жизни, а развѣ они возможны при нашихъ отношеніяхъ? Ангелъ мой, сейчасъ узналъ только, что почта отходитъ ежедневно, я долженъ кончать, чтобы ты скорѣй получила письмо. Будь покойна; только спокойнымъ отношеніемъ къ нашей жизни мы можемъ достигнуть нашей цѣли – жить вмѣстѣ; будь покойна, – люби меня сегодня – завтра – о, какое страстное желаніе видѣть тебя – тебя – тебя, моя жизнь (почеркъ становится все неразборчивѣе), душа моя – прощай – о, люби меня попрежнему – не сомнѣвайся никогда въ вѣрности любимаго тобою Л.

Люби навѣки тебя, меня, насъ».

Іоганнъ ГЕЛЬДЕРЛИНЪ (1770—1843), поэтъ-романтикъ, былъ юношески влюбленъ (около 1788 г.) въ Луизу Настъ, въ письмахъ которой отразилась ея кристально-чистая, наивная душа. Впослѣдствіи, однако, Гельдерлинъ вернулъ ей обручальное кольцо и ея письма.

Что мы за люди – дорогая! Эта минута, проведенная мною у тебя, мнится, была счастливѣе, чѣмъ всѣ мои часы съ тобою. Невыразимо хорошо было мнѣ, когда я шелъ по горѣ и чувствовалъ еще на губахъ твой поцѣлуй. Я съ такимъ жаромъ глядѣлъ кругомъ, я могъ бы обнять весь міръ, и до сихъ поръ это чувствую! Твои фіалки стоятъ передо мною, Луиза! Я сохраню ихъ пока возможно.

Ты читаешь Донъ-Карлоса, я также буду его читать, по вечерамъ, окончивъ работу.

Я въ самомъ дѣлѣ пишу стихи безъ памяти – долженъ послать пакетецъ доброму Шубарту.

Во время прогулокъ сочиняю стихи и заношу въ мою аспидную записную книжечку, и о комъ, какъ ты полагаешь? о тебѣ! о тебѣ! а потомъ все стираю. Это я и дѣлалъ, когда увидѣлъ тебя спускающеюся съ горы.

О, дорогая! о Богѣ и обо мнѣ думаешь ты, сидя въ твоей комнаткѣ? Оставайся такою, ты, быть можетъ, – единственная изъ сотенъ.

Придетъ ли сегодня сестра твоя, фрейлейнъ Вильгельмина? Послала ли ты ей письмецо? Или передашь ей его теперь? Я слышалъ, что она чувствуетъ себя лучше. Я еще долженъ послать письмецо Бильфингену, но вижу, что это невозможно раньше завтрашняго дня.

Если бы я всегда былъ такъ счастливъ, какъ теперь! Но я люблю тебя во всякомъ настроеніи, и поэтому положеніе мое не изъ худшихъ. Думай чаще обо мнѣ. Ты знаешь: неразлучно

твой Гельдерлинъ.

Что это было за письмо, дорогая!.. Если бы ты могла видѣть, какъ я проливалъ слезы искреннѣйшей радости при этомъ новомъ доказательствѣ твоей невыразимо-сладкой, счастливящей любви, какъ искренне чувствовалъ я въ ту минуту, что я въ тебѣ имѣю, и какъ моя жизнь течетъ весело, покойно. О, дорогая дѣвушка! Твоя любовь и въ разлукѣ – счастье. Эта тоска по тебѣ – счастье для твоего возлюбленнаго, ибо каждое мгновенье говоритъ мнѣ, что и ты также тоскуешь обо мнѣ, что для тебя эти годы такъ же безконечно-долги, какъ и для меня. А еще одиннадцать недѣль до Пасхи, дорогая! Разумѣется, это смѣшно, – еще одиннадцать недѣль – или будемъ такъ утѣшать другъ друга – а потомъ, о, Луиза, Луиза, потомъ… Я не могу назвать блаженства, которое ожидаетъ меня въ твоихъ объятіяхъ – буквы – лишь буквы, и лучше я дамъ тебѣ почувствовать, какъ это ожиданіе поднимаетъ мою душу. Ты вѣдь еще помнишь милыя слова нашего послѣдняго свиданія? Глубоко ли они запали тебѣ въ душу? О, Луиза! Они – моя вѣчная мысль въ одиночествѣ, мое единственное занятіе въ счастливыя минуты, посвященныя тебѣ.

А твой сонъ? Чудная, дорогая дѣвушка, отчего я такъ счастливъ? Но насколько я былъ бы блаженнѣе, если бы могъ излить въ твоихъ объятіяхъ мое полное счастья сердце! Я такъ счастливъ, когда вспоминаю, какъ часто я терпѣливо, съ душою, полною тоски, – ждалъ на томъ мѣстечкѣ, пока не увижу дорогую у окна, и какъ восхищала меня мысль, что ты ни на кого не смотришь во всемъ огромномъ мірѣ, кромѣ твоего Гельдерлина, что я одинъ живу въ твоей груди! Луиза! Луиза! Когда я увидѣлъ тебя, выходящею изъ твоего дома навстрѣчу крестному ходу – все это во мнѣ еще такъ живо: чудная, величественная процессія, милые глаза, глядящіе на меня снизу, и ожиданіе счастливой минуты, такъ ясно написанное на твоемъ лицѣ, – земля и небо исчезли передъ нами въ тиши сумерекъ. А добрая Генрика, въ самомъ дѣлѣ, у тебя? Да воздастся ей въ ея новой жизни тысячекратно за ту дружбу, которую она намъ выказывала. Съ ея радостною и ласковою душой она, навѣрное, будетъ счастлива и осчастливитъ своего супруга.

Помнишь счастливые дни въ Леонбергѣ – помнишь восхитительные часы? Часы самой пламенной, самой сладкой любви! О, Луиза, развѣ невозможно пожить у добрыхъ людей гдѣ-нибудь вблизи тебя? Развѣ я не заслужилъ еще этого? Достигнуть такого счастья – и снова вѣчные планы… но вѣдь это и ты переживаешь, дорогая душа! Дни, проведенные въ Леонбергѣ, были черезчуръ хороши, чтобы не вспоминать о нихъ постоянно. Ахъ, отъѣздъ!

Сладкая боль залила мнѣ душу и сопровождала меня всю дорогу. Лишь когда я увидѣлъ горы вблизи Нюртингена, а Леонбергскій лѣсъ мало-по-малу исчезъ за мною – лишь тогда полились изъ глазъ моихъ слезы горчайшей боли – и я долго стоялъ на мѣстѣ. Остальная часть моего пути снова показалась мнѣ такою же горькою, какъ прежде. – Тысяча поклоновъ твоимъ сестрицамъ, а также и фрейлейнъ Кейфелинъ; пожелай отъ меня къ новому году проворства ея кисти.

Спи покойно, дорогая! Люби меня, какъ любила до сихъ поръ.

Вѣчно твой Гельдерлинъ.

Генрихъ КЛЕЙСТЪ (1777—1811), выдающійся поэтъ-романтикъ, любилъ свою подругу дѣтства, Вильгельмину фонъ Ценге. Но подъ вліяніемъ матеріальныхъ неудачъ и запросовъ честолюбія, Клейстъ рѣшилъ отказаться отъ мысли о бракѣ съ нѣжно любившей его дѣвушкой. Позднѣе, въ 1810 г. Клейстъ подружился съ болѣзненной, романтически настроенной Адольфиной Фогель; оба рѣшили покончить съ собой – воплотить мечту Клейста, съ которой онъ не разъ уже обращался къ любимой имъ сестрѣ Маріи и которой онъ съ восторгомъ пишетъ передъ смертью: «Я нашелъ подругу съ душою, парящей подобно молодому орлу, согласную умереть со мной». Въ 1811 г. Клейстъ застрѣлился, предварительно застрѣливъ свою подругу.

Франкфуртъ на Одерѣ.

(Начало утрачено).

…Ясною увѣренность, что я любимъ вами… Развѣ каждая строчка не дышитъ радостнымъ сознаніемъ раздѣленной и счастливой любви? И все же кто мнѣ это сказалъ? Гдѣ это написано?

Что долженъ я заключить изъ той радости, которая оживляетъ васъ со вчерашняго дня, изъ тѣхъ слезъ счастья, которыя вы проливали во время объясненія съ вашимъ отцомъ, изъ той доброты, съ которою вы смотрѣли на меня въ послѣдніе дни, изъ того сердечнаго довѣрія, съ которымъ вы со мною говорили въ иные изъ истекшихъ вечеровъ, и особенно вчера за фортепіано; что долженъ я заключить изъ той смѣлости, съ которою вы приближаетесь теперь ко мнѣ, даже въ присутствіи постороннихъ, межъ тѣмъ, какъ раньше вы робко держались вдали отъ меня, – спрашиваю я, что долженъ я заключить на основаніи этихъ почти несомнѣнныхъ черточекъ, Вильгельмина, какъ не то, что я – любимъ?