Тайные письма великих людей - Страница 1

Ни въ чемъ такъ полно, радостно и свѣтло не выражается душа человѣка, какъ въ отношеніяхъ любви. Когда къ человѣку приходитъ любовь, могущественная сила, движущая мірами и сердцами, низводящая небо на землю и землю преображающая въ сладостный Эдемъ, то въ душѣ человѣка умираетъ все случайное и раскрываются лучшія ея стороны. Какъ цвѣтеніе по веснѣ, какъ звонкій и страстный голосъ и красивое опереніе у птицъ, такъ и въ человѣкѣ, въ его тѣлесномъ и душевномъ обликѣ, возникаютъ очаровательные признаки, прельщающіе не потому только, что они сами по себѣ прекрасны, но и потому, что въ нихъ наиболѣе ярко выраженныя индивидуальныя черты наиболѣе ясно соприкасаются съ началомъ безконечнаго, съ тѣмъ неутолимымъ стремленіемъ къ идеальному и недостижимому, которое заложено въ каждой живой душѣ.

Всѣ мы любимъ такъ же, какъ понимаемъ міръ. Исторія любви каждаго человѣка – точный слѣпокъ съ исторіи его отношеній къ міру вообще. Образъ любимой, носящійся въ восторженныхъ мечтахъ влюбленнаго, и образъ любимаго въ мечтахъ влюбленной – вотъ наиболѣе ясные и неложные символы ихъ міроощущенія. Недаромъ изображенія любви и любовныхъ тревогъ и томленій занимаютъ такое большое, такое центральное мѣсто въ произведеніяхъ искусства всѣхъ временъ. Это происходитъ не отъ того, что поэты, живописцы, скульпторы обуреваемы любовнымъ пыломъ, а потому, что вѣрный творческій инстинктъ указываетъ имъ то состояніе человѣка, когда душа его наиболѣе открыта верховнымъ началамъ добра, истины и красоты. Тотъ, кто любитъ, не только требуетъ, но и отдаетъ, – не только жаждетъ наслажденій, но и готовъ къ наивысшимъ подвигамъ самоотреченія. Зажженный любовью, онъ дерзаетъ и на то, что превышаетъ его силы.

Составленная въ свѣтѣ этихъ общихъ положеній, предлагаемая вниманію читателей книга не является сборникомъ писемъ эротическихъ въ тѣсномъ значеніи этого слова; равнымъ образомъ, ее не слѣдуетъ разсматривать, какъ сборникъ, имѣющій притязанія на историческую полноту и законченность. Эта книга имѣетъ характеръ исключительно психологическій; она задается цѣлью поставить читателя передъ зрѣлищемъ души, глубоко и сильно переживающей всякое чувство, полнозвучно отзывающейся на всякое проходящее передъ нею явленіе, – однимъ словомъ, передъ зрѣлищемъ души, озаренной любовью.

Письма, собранныя въ этой книгѣ и написанныя тѣми, кто любилъ, къ тѣмъ, кто были любимы, говорятъ о любви, но не объ одной только любви. Душа, просвѣтленная любовью, весь кругъ своихъ переживаній озираетъ съ особеннымъ, иногда возвышеннымъ, иногда нѣжно-интимнымъ, иногда страстнымъ, иногда еще иначе окрашеннымъ, но всегда значительнымъ чувствомъ. Только тѣ письма, въ которыхъ выражается это очаровательное изліяніе любви на весь кругъ и повседневныхъ и чрезвычайныхъ переживаній, только ихъ и выбирала составительница этой книги, и только тѣхъ авторовъ включила она въ кругъ своего выбора, которые давали въ своихъ письмахъ эту восхитительную эманацію любви.

Ѳедоръ Сологубъ.

Нинонъ де Ланкло – маркизу Севинье[1]

Нинонъ де ЛАНКЛО (1615—1706), знаменитая куртизанка, прославленная красотой и умомъ; извѣстны ея письма къ маркизу Севинье – одному изъ ея многочисленныхъ возлюбленныхъ. Сынъ знаменитой Севинье влюбился въ Нинонъ, когда ей было уже 56 лѣтъ, но чары ея обаянія еще долго спустя кружили головы. Въ письмахъ она обнаружила большой умъ, весьма склонный къ резонерству.

Вы полагаете, многоуважаемый, что нашли неопровержимое доказательство, ставя мнѣ на видъ, что надъ собственнымъ сердцемъ вы не властны: нельзя его подарить кому хочешь, и потому вы не свободны въ выборѣ предмета влеченія… Что за оперная мораль! Оставьте этотъ трюизмъ женщинамъ, которыя этимъ готовы всегда оправдать свои слабости; имъ нужно имѣть на что ссылаться. Это напоминаетъ того добраго дворянина, котораго описалъ Монтэнь: когда его трепала подагра, онъ такъ сердился, что готовъ былъ закричать: проклятая ветчина!

Значитъ, все дѣло въ сердечномъ влеченіи… Говорятъ, это сильнѣе меня… Можно ли управлять своимъ сердцемъ?.. Когда женщины приводятъ столь вѣскія основанія, то имъ не рѣшаются на это возражать. Онѣ даже такъ утвердили эти положенія, что, если бы кто бы захотѣлъ ихъ оспаривать, то очутился бы въ противорѣчіи со всѣмъ свѣтомъ. Но почему эти странныя утвержденія находятъ столько сторонниковъ? Да потому, что весь свѣтъ въ этомъ заинтересованъ. Не замѣчаютъ, что подобныя извиненія, далеко не оправдывая ошибокъ, укрѣпляютъ сознаніе своей неправоты; и не забывайте, что на судьбу ссылаются только тогда, когда дѣло идетъ о худомъ выборѣ. Упрекаютъ природу, когда дѣло идетъ о безпорядочной склонности, и въ то же время приписываютъ своему собственному уму всю честь разумной любви. Мы хотимъ оберегать свободу только для того, чтобы ее обманывать. Если же мы совершаемъ глупость, – то насъ вынуждаетъ къ этому неодолимая сила. Мы бы могли сказать о природѣ то же самое, что сказалъ Ла-Фонтэнъ о счастьѣ.

Изъ этого вы можете заключить, что я не соглашаюсь съ сужденіемъ большинства. Любовь непроизвольна – это, разумѣется, я признаю, т. е. мы не въ состояніи предусмотрѣть или предотвратить перваго впечатлѣнія, производимаго кѣмъ-нибудь на насъ. Но въ то же время я утверждаю, что возможно, – какъ глубоко бы ни казалось намъ это впечатлѣніе – его смягчить или вовсе парализовать, и это даетъ мнѣ право осудить всякую безпорядочную или позорную склонность. Какъ часто мы наблюдали, что женщины могли подавить охватившую ихъ слабость, лишь только убѣждались въ недостойности предмета своей страсти. Сколькія изъ нихъ побороли нѣжнѣйшую любовь и пожертвовали соображеніями обезпеченности! Разлука, отъѣздъ, время, – все это лѣкарства, противъ которыхъ никакая страсть – какъ бы ни казалась она пылкой – не устоитъ: постепенно она ослабѣваетъ и, наконецъ, совсѣмъ потухаетъ. Какой изъ этого всего выводъ? – Любовь сильна – лишь благодаря нашей слабости.

Я знаю, что требуется напряженіе всего нашего интеллекта, чтобы выйти съ честью изъ такого положенія; я понимаю также, что трудности, связанныя съ подобной побѣдой, не всякому способны дать мужество – начать эту борьбу; и хотя я убѣждена, что въ этой области не существуетъ непобѣдимаго влеченія, – но все же я думаю, что на дѣлѣ очень мало побѣдителей, и почему? Потому что не рѣшаются даже попытаться. Въ концѣ-концовъ я полагаю, что въ вашемъ случаѣ дѣло идетъ лишь объ ухаживаніи, и было бы глупо васъ мучить, чтобы побѣдить влеченіе къ какой-либо болѣе или менѣе достойной любви дамѣ. А такъ какъ вы еще ни въ одну изъ нихъ не влюбились, то я только хотѣла выяснить основанія, которыя, на мой взглядъ, вѣрнѣе всего способны обезпечить вамъ счастливое будущее. Было бы, конечно, желательно, чтобы тонкія чувства, дѣйствительныя достоинства, имѣли бы больше власти надъ нашими сердцами, чтобы они были въ состояніи заполнить ихъ и запечатлѣться навсегда. Но опытъ показываетъ, что на дѣлѣ это не такъ. Вѣдь я разсуждаю не о томъ, чѣмъ вы должны быть, но о томъ, что вы представляете въ дѣйствительности: мое намѣреніе состоитъ въ томъ, чтобы показать вамъ, каково ваше сердце, а не какимъ я бы желала его видѣть. Я первая скорбѣла о порчѣ вашего вкуса, какъ ни снисходительно я отношусь къ вашимъ капризамъ. Но, не будучи въ состояніи измѣнить вашего сердца, я хочу, по крайней мѣрѣ, научить васъ, какъ извлечь изъ него бо́льшую пользу: не имѣя возможности сдѣлать васъ благоразумнымъ, я стараюсь сдѣлать васъ счастливымъ. Въ старину говорили: желать уничтожить страсти – равносильно желанію уничтожить насъ самихъ; надо только умѣть управлять ими. Въ нашихъ рукахъ страсти – тоже, что лѣчебные яды: приготовленные искуснымъ химикомъ, они превращаются въ благодѣтельныя лѣкарства.