Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти) - Страница 36

Изменить размер шрифта:

16 августа 2014 года. Татьяна Барская по телефону сказала мне, что новое кладбище находится так далеко, что до могилы Карповой можно не дойти. Это подтвердила Молчанова, сказав, что Карпову похоронили в «яме». Я понял, чтó она имела в виду, когда сам побывал там. Кстати, Молчанова, навещавшая Карпову, вспомнила, что, когда та окончательно слегла, она дважды ей говорила: «Ты знаешь, я хочу, чтобы меня кремировали и поставили урну к Майке и Никуше – там есть место, хватит для всех». Об этом же просила Карпова Сашу Миронова при их встрече в Ялте за несколько лет до смерти. Маша знала последнюю волю бабушки, но побоялась везти ее на кремацию в неспокойную в то время Одессу из-за имевших там место волнений. Но могла бы поручить выполнить эту процедуру мне, гражданину Украины, оформив соответствующую доверенность. Тогда была бы выполнена последняя воля Карповой, да и Маша навещала бы сразу маму, бабушку и сестру.

Но самое страшное я услышал от Людмилы Васильевны Лушниковой потом: «Бабушка умерла 10 августа. Я ей звонила вечером накануне. Она мне сказала: “Не могу говорить, мне очень плохо”. Маша должна была приехать 10-го числа. Она и приехала 10-го, но к бабушке пришла 11-го. Они же снимали здесь жилье». – «Вы не ошиблись в дате?» – в ужасе спросил я. «Нет. Машка точно приехала 10-го. У нее и билет был на этот день. А я когда стала звонить 10-го августа Людмиле, шли частые гудки. Я поняла, что висит трубка, а потом позвонила после обеда, гудки были нормальные, но никто не подходил к телефону (по времени все в точности совпадает с моей версией о смерти Карповой во время нашего разговора. – А.Р.). Стала думать – где мне искать Машку? На Садовой живет одна наша учительница, которая общалась с Людмилой, и я позвонила ей. Она говорит: “Они в этот день приехали, устали и звонить бабушке не стали, а позвонили только на следующий день. В общем, когда Маша туда пришла, то никого, конечно, не увидела».

Один Бог знал, как ждала Карпова внучку и хотела увидеть правнука. Только об этом она и говорила в последние дни жизни. Во всяком случае, о приезде Маши я знал в тот же день, что и Карпова, которая поделилась со мной радостной новостью. 10 августа – эта дата врезалось мне в память. Поэтому, понимая, что Карпова уходит, я быстро спросил: «А Машенька приехала?» Оказалось, приехала, но ответ на свой вопрос я услышал, к сожалению, не от Людмилы Владимировны, а от Людмилы Васильевны.

Господь знал, как долго и тесно мы с Карповой были связаны, и, верно, потому прервал ее жизнь именно во время нашего телефонного разговора. А еще я не считал совпадением то, что Карпова умерла почти в тот день, когда я закончил первую часть этой книги.

3 сентября 2014 года. День 86-летия Карповой. Мы с Мариной отправились на поиски ее могилы. В памяти постоянно всплывали слова Барской о том, что до могилы Карповой можно не дойти. Мы дошли. На могиле лежали два небольших веночка от внучки и горисполкома Ялты. Мы возложили цветы у основания креста с табличкой, и там же родилось последнее мое посвящение Карповой:

Вдали от суеты,
Печальный от разлуки,
Впервые Вам цветы
Не мог отдать я в руки.
Впервые Вы меня
Не поблагодарили,
Молчание храня
В заброшенной могиле.
В душе моей протест.
Не передать словами,
Какой несли Вы крест,
А нынче он над Вами.
Как Ваши я любил
Рассказы и советы.
Простите, что забыл
Сегодня сигареты.
Не знаю и сейчас,
Кто больше в жизни чуда
Мне подарил из вас —
Никуша или Люда.

Через год мы уже возлагали цветы к памятнику из черного гранита, который установила Маша на могиле бабушки. Хочу закончить эту главу не на печальной ноте, и потому воспроизвожу свой разговор с Карповой, состоявшийся почти за два месяца до ее смерти.

15 июня 2014 года. «Кого из ваших близких вы чаще вспоминаете?» – «Кажется, всех буквально. Вспоминаю не только хорошее, но и плохое, которое вызывает во мне раздражение. Майку – с болью и состраданием, часто на нее злюсь. Нику – со страшной болью. Не то, что вспоминаю, а думаю о ней постоянно. Она вызывает во мне гнев к себе за недопонимание многих моментов. Ее нельзя было критиковать, а принимать таким явлением, каким она родилась. От своего эгоизма я перепрыгивала через ее страдания, неправильно к ней относилась. Майка ближе была, у нее к Нике был необыкновенный подход, она находила нужные слова, которые успокаивали. Мне же надо было Никушу и поругать, и пофилософствовать с ней. Я ее сама боялась. Как не бояться, когда столько необъяснимого в ее поэзии и прозе?!

Как я могла позволить кому-то ее осуждать? Эти газеты на меня ужасно действовали. Я понимала, что статьи в них писали идиоты, но страдала от каждой публикации, чего не надо было делать. Никто, даже Камбурова, Нику не понимала и не принимала года два-три такой, какой она была, не верила, что Ника крещеная и, чтобы убедится в этом, ездила в церковь, где ее крестили. Никто Нику не принимал с восторгом и достоинством. Она должна была каждый день доказывать свою необыкновенность. Никаноркина вспоминаю как предателя – потому что он гонорар за книгу потратил не на семью, а на облигации, да и мой рассказ в своей книге выдал за свой, заплатив мне за него копейки. Закрывал дверь в свою комнату – чего-то боялся. У него было неверное отношение к нам. Машку он ненавидел, не принимал ее, считал, что это напрасный плод Майи». – «Бог дал вам больного мужа, больную дочь, Нику со столь непредсказуемыми поступками, но все это компенсировал ее талантом». – «Ради этого все стоило стерпеть».

Глава 11

«Отпечатала эпоха здесь свой след»

1985 год стал самым счастливым в жизни Ники. Это предвещало уже его начало: в январе из Италии пришло приглашение на международный поэтический фестиваль «Поэты и Земля», в котором Ника номинировалась на награду. Об этом Майе сообщил Юлиан Семенов. Полученное известие одновременно и порадовало, и доставило задуматься родных Ники. Порадовало, потому что перед ней открывались новые поэтические горизонты, а заставило задуматься, потому что они опасались и, как оказалось, не случайно, последствий предстоящей поездки. Но тронувшийся поезд остановить уже было нельзя, тем более, что «машинистом» в нем был Евгений Евтушенко. Вскоре после получения приглашения он направил Михаилу Горбачеву, в то время Генеральному секретарю ЦК КПСС, обращение за своей подписью, копию которого сохранила Жанна Мельникова. В тот год она работала помощницей по хозяйству на его даче. Профессиональный журналист, она стала вести записки, которые назвала «Записки кухарки».

Дорогой Михаил Сергеевич!

Я знаю Вашу занятость, тем не менее вынужден обратиться к Вам с письмом. Издана книга 10-летней поэтессы. Книга переведена на несколько языков. Ника приглашена на фестиваль в Италию. Поездку никто не оформляет. Аргументы: она зазнается, она не член Союза писателей, а вдруг она заболеет. Посылаю Вам для ознакомления ее первую книжку. По-моему, она чудесна.

С искренним уважением Евгений Евтушенко

Впервые об этом обращении рассказано в фильме Натальи Кадыровой «Три полета Ники Турбиной». Горбачев распорядился должным образом, и 23 мая 1985 года Ника вместе с Евтушенко и бабушкой летит в Италию, где ее сборник стихов «Черновик» ранее был переведен на итальянский язык и напечатан под названием «Куадерно дельи аппунти» («Тетрадь для заметок»). «В Ялте, особенно в Симферополе, – вспоминает Карпова, – меня ненавидели, завидовали, что я еду в Италию. По иронии судьбы, тот, кто нас особенно ненавидел, тащил наш чемодан, когда мы уезжали из Симферополя в Москву».

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com