Тайны великих книг - Страница 24
Перечитав за семнадцать дней свой роман, строку за строкой, переделав многие главы, написанные ранее, а заодно и имя героя Жан Вальжан, Гюго зачеркивает старое название и выводит новое: «Отверженные». И Жюльетта, переписывая свежие рукописные листы, потрясенная, признается автору:
— Я переживаю судьбу всех этих персонажей, разделяю их несчастья, как если бы они были живыми людьми, — так правдиво ты их описал…
Никто не сомневается сегодня в том, что каторжник Пьер Морен, сложивший свою буйную голову под Ватерлоо, послужил прообразом бессмертного Жана Вальжана. Но только ли этот ушедший в безвестность несчастный стал прототипом героя Гюго? А другой заключенный, описанный в одноименной повести, — Клод Ге? И его называют в числе прототипов. Он тоже попал в тюрьму только за то, что украл немного хлеба.
Неужели те, кто творят правосудие, не понимают, что только голод толкает на воровство, а воровство ведет к дальнейшим преступлениям?
Гюго давно задумался над этими вопросами. Преступление и наказание, причины, толкающие к роковой черте, закон, косо смотрящий на голод… Красный муравейник Тулона и Бреста — каторга, где в красных арестантских куртках, в цепях томятся галерники с позорным клеймом на плече «К. Р.» («Каторжные работы»). Они живут одной надеждой — вырваться из этой страшной «юдоли печали». Но, оказавшись на свободе с волчьим паспортом, всюду гонимые, без работы, вынуждены совершать новые проступки. И снова должны надеть красную куртку. Либо, пройдя все ступени падения, взойти на эшафот.
Всю жизнь Гюго боролся за отмену смертной казни. Произносил речи, выступал за амнистию, обращался с просьбами о помиловании, писал статьи. Писатель доказывал, что смертная казнь уже не соответствует нашей цивилизации. «Давно уже кто-то провозгласил, что боги уходят, — писал Гюго в 1832 году. — Недавно другой голос громко заявил: короли уходят. Теперь уже пора появиться третьему голосу и громко сказать: палач уходит».
В этой долгой борьбе, которую вел писатель, сильнее любых логических доводов, сильнее самых веских доказательств оказались художественные образы, созданные им. Среди них — и осужденный, который пишет свои записки перед казнью, и Клод Ге, и, конечно, Жан Вальжан.
Но чтобы создать эти характеры, надо было их изучить.
В бумагах писателя сохранились записи, сделанные им еще в 1823 году, где перечислялось, какие наказания полагаются каторжнику за те или иные проступки: смерть, продление срока, палочные удары.
С этого времени писатель начнет постигать мир отверженных и неоднократно посетит ад, где томились несчастные парии. Не раз Гюго пересекал ворота Тулонской каторги, бывал в тюрьмах Бреста и Парижа, наблюдал, как заковывают в цепи партии каторжников, отправляемых на галеры.
Миром отверженных, миром низвергнутых в этот ад нельзя было пренебрегать при описании нравов тогдашнего общества. Понимая это, Гюго, как и Бальзак, стремился глубже проникнуть в этот мир. К тому же и в жизни, и в литературе того времени — в 20–40-х годах прошлого столетия — господствовала мода на каторжников. Бальзак создает свой цикл романов о приключениях Вотрена по прозвищу Обмани Смерть; в свою очередь Эжен Сю рассказывает о героях парижского дна. С газетных страниц не сходит имя Пьера Коньяра, беглого каторжника, ловко скрывавшего свою личину под мундиром жандармского полковника. Тогда же публикуется книга «Воры, физиология их нравов и языка». Автор ее — в прошлом каторжник Франсуа Видок, ставший шефом полиции, хищный волк, обернувшийся сторожевым псом.
Пусть не покажется странным, но и этого бывшего отверженного, превратившегося в начальника Сюрте, называют в числе прототипов Жана Вальжана. Почему? Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо хотя бы вкратце напомнить историю Видока.
Жизнь Франсуа Видока можно сравнить с самым острым, необычным авантюрным романом. И в самом деле, его приключения кажутся невероятными, чуть ли не фантастическими.
Не буду распространяться о том времени, когда юный Франсуа Видок жил в отчем доме в Аррасе, слыл головорезом среди мальчишек и, как каждый из них, мечтал о подвигах и путешествиях. Это и толкнуло его совершить свое первое преступление. Выкрав две тысячи франков из кассы отца, пятнадцатилетний отрок решил бежать в Америку. Путешествие, однако, сорвалось: не успел он добраться до порта, как оказался без гроша — по дороге его обчистили. Домой же возвращаться он побоялся. Началась бродяжническая жизнь, потом служба в армии, откуда он дезертирует.
Первые три месяца тюрьмы он заработал за драку, случившуюся на почве ревности. В тюрьме Видок решил помочь бежать одному несчастному крестьянину, осужденному за кражу хлеба к шести годам. (Заметьте, снова кража хлеба и явно не соответствующее наказание.)
Побег сорвался. За соучастие Видока приговорили к каторге. В цепях его отправили под конвоем в Брест. Он прошел все круги ада, называемого каторгой, неоднократно бежал, за что получил репутацию «короля побегов». Он жил среди отверженных законом, изучал их повадки и нравы, много лет наблюдал жизнь с ее изнанки. Но настал день, и ему надоело быть в положении травимого зверя. И тогда Видок совершает одно из своих необыкновенных перевоплощений. Каторжник решает навсегда приковать себя к галере власти. Видок становится тайным осведомителем. Путь этот приведет его на вершину — он станет шефом секретной уголовной полиции.
Заняв этот пост, бывший преступник объявляет решительную войну уголовному миру и весьма преуспевает в этом. Его успеху способствовали опыт и знания, приобретенные в предыдущие годы, достоверные сведения о жизни уголовников.
Только в первые шесть лет ему удалось упрятать за решетку около семнадцати тысяч преступников. Надо ли говорить, сколь богатый опыт приобрел он, подвизаясь в роли вороловителя, какими фактами располагал!
О своих похождениях Видок позже рассказал в знаменитых мемуарах, опубликованных в 1828–1829 годах. Четыре тома самых невероятных приключений читались лучше всякого остросюжетного романа.
На страницах жизнеописания Видока перед читателем возникал, по мнению тогдашнего генерального инспектора тюрем Моро-Кристофа, человек «необычайного ума, неслыханной, дерзновенной смелости, невероятной, неистощимой изобретательности, огромной физической силы и ловкости». Но только этого, согласитесь, совсем недостаточно, чтобы не оказаться за бортом истории. Почему же и сегодня мы вспоминаем о Видоке?
Как полагает современный историк Жан Савен, изучавший биографию Видока и написавший о нем ряд книг, имя Франсуа Видока до сих пор не кануло в Лету только потому, что его личность интриговала и вдохновляла великих писателей. И это действительно так. Мемуары Видока, а также и он сам служили неиссякаемым источником, откуда его современники-литераторы черпали и сюжеты, и образы.
С Видоком были знакомы многие писатели. Долголетние отношения связывали с ним, например, Бальзака. Для него Видок был человеком, который обладал феноменальными талантами. «Был ли когда-нибудь у Бальзака более интересный собеседник?» — спрашивает Жан Савен, напоминая, что великий писатель сравнивал Видока то с Талейраном и Фуше, то с Кромвелем и Макиавелли. Знакомый Бальзака литератор Леон Гозлан увидел однажды Видока в гостях у писателя и ощутил «странное влияние этой индивидуальности, которая заполняла пространство, где мы находились, своим могущественным ясновидением». По его же словам, когда Бальзак и Видок находились лицом к лицу, ощущался вес не только одной планеты, излучавшей интеллект; здесь несомненно была и другая, которая притягивалась и притягивала.
Литературоведы считают, что Видок послужил прообразом многих героев Бальзака. Чуть ли не пятнадцать из них обладают его чертами. И первый среди них, конечно, титанический образ Вотрена. Помимо этого Бальзак создавал произведения на сюжеты, подсказанные Видоком, получал от него бесценные сведения о мире преступников и махинациях дельцов.
«Если бы у меня было ваше перо, — признавался он Бальзаку, — я написал бы такие произведения, что земля и небо перевернулись бы вверх ногами…» Понимая, что не обладает писательским талантом, Видок щедро предлагал использовать его знания жизни и опыт. «Действительность — вот она, у вашего уха, у вас под рукой», — говорит Видок и рассказывает Бальзаку историю «Общества десяти тысяч», вслед за тем историю Сильвии, которая станет Феодорой из «Шагреневой кожи», знакомит с досье на некоего каторжника Феррагюса. Образы Гобсека и Онорины, кузины Бетты во многом подсказаны были словоохотливым Видоком.