Тайны российской аристократии - Страница 11

Однако представлять местничество исключительно как боярскую привилегию было бы неверно. С. Б. Веселовский отмечал, что местнический распорядок «ограничивал княжеский произвол» и одновременно «обуздывал и дисциплинировал дружинника», поскольку люди Средневековья «не верили в исключительные таланты и не ценили их», ведь «тогдашняя служба требовала от человека не исключительной талантливости и ярко выраженной индивидуальности, а знаний и навыков в ратном деле, выносливости и мужества, доступных рядовому служилому человеку». С обстоятельным исследованием «Местничество и абсолютизм: постановка вопроса» выступил в 1964 г. С. О. Шмидт. С. О. Шмидт показал: местничество, сформировавшееся в условиях сохранения в едином Российском государстве остатков феодальной раздробленности, являлось «компромиссом центральной власти с верхушечными группировками феодалов и этих группировок между собой». Появление на великокняжеской службе знатных княжат позволяло нетитулованным боярам состязаться с ними только на служебной лестнице. В этой борьбе старомосковское боярство опиралось на волю государя как на регулятор служебных взаимоотношений. В свою очередь, княжата при помощи местничества стремились удержать свои наследственные привилегии и в какой-то мере «сковывали инициативу центральной власти». «Таким образом, княжата и бояре искали в местничестве защиту от центральной власти и от конкуренции других „больших“ людей, а центральная власть – защиту от крупных феодалов». Местничество по существу заменяло родовую честь служилой и приравнивало потомков удельных князей к нетитулованным боярам в их отношении к государевой службе. В этом оно служило интересам государства. С другой стороны, местничество поддерживало определенный иерархический порядок в правящем сословии, ограничивало фаворитизм и произвол правителя, чем было выгодно боярству. Не случайно даже Иван Грозный был вынужден считаться с местнической традицией и для того, чтобы приблизить к себе своих любимцев-опричников вроде Скуратова и Грязного, был вынужден создать практически новую категорию служилых людей – думных дворян.

Попытки ограничить местничество предпринимались центральной властью начиная с середины XVI в. При критических ситуациях царь издавал указ воеводам «быть без мест» и назначения в этих походах не считались «случаями». Было принято «безместие» и на заседаниях Боярской думы. В 1550 г. было запрещено местничаться «новикам», т. е. только что вступившим в службу людям, и ограничена возможность для местничества воеводам, находящимся в походах и на «берегу». Царь указал считаться местами первым воеводам полков между собой, вторым воеводам полков между собой и первым воеводам со вторыми. Вторым воеводам с первыми воеводами других полков местничаться было запрещено.

Ко второй половине XVII в., когда количество служилых родов значительно возросло, местничество стало восприниматься исключительно как помеха. Оно утратило значение регулятора во взаимоотношениях между царем и боярскими группировками (активно использовавшееся в борьбе за укрепление своей власти Борисом Годуновым) и одновременно распространилось среди провинциального дворянства. Местничество «захудалых» городовых дворян вызывало справедливый гнев царя и бояр, поскольку грозило полностью дезорганизовать государственное управление и военную службу.

Инициатором отмены местничества стал просвещенный боярин князь Василий Васильевич Голицын, при царевне Софье ставший ее фаворитом и соправителем. 12 января 1682 г. «Богом ненавистное враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее» местничество было отменено особым соборным приговором. Разрядные книги были сожжены, но одновременно было принято решение о составлении новых родословных книг, в которых отразились бы «честные службы» родов. Для этого создали особую Палату родословных дел, деятельность которой завершилась составлением «Бархатной книги».

На протяжении XIV–XVII вв. шел процесс постепенного превращения дворянства в единое сословие. Первоначально «служилые люди» были весьма пестрой категорией. Свои бояре и «воинники» были у больших и крупных феодалов, как светских, так и духовных, – великого князя московского, удельных великих князей (рязанского, тверского, суздальско-нижегородского) и просто удельных, а также у митрополитов (позднее – патриархов) и даже епископов. Вплоть до второй половины XV в. сохраняло свою обособленность новгородское боярство, и до начала XVI в. – псковское.

Даже после объединения Руси в числе «государевых холопей», т. е. дворян, были и служилые князья со своими военными отрядами в сотню и более человек с остатками уделов, где они взимали пошлины и вершили суд, а были и «однодворцы», чье состояние ограничивалось гектаром бесплодной земли, парой худых изб, горбатой клячей и дедовской саблей.

В XVI в. начинают формироваться провинциальные корпорации служилых людей – «городовое» дворянство. Смутное время способствовало их консолидации и в определенной степени зародило в них стремление к самостоятельности. В 1620-е гг. частым явлением стали волнения членов дворянских корпораций, направленных на защиту своих интересов от «сильных людей», бояр. Позднее дворяне одного уезда часто объединялись, добиваясь сыска беглых крестьян или решения других животрепещущих вопросов.

Судьбы и происхождение местных корпораций были различны. Например, новгородское дворянство по большей части было новым и происходило от землевладельцев, посаженных Иваном III после конфискации обширных вотчин новгородского боярства. Напротив того, рязанские роды восходили к местному боярству XIII–XV вв.; эта корпорация была замкнутой, весьма уважаемой и сильной. В Смутное время рязанские дворяне во главе с Прокопием Ляпуновым составили ядро Первого ополчения. Активно отстраивавшаяся в конце XVI в. южная линия обороны требовала своего служилого сословия, и в этих краях воеводы верстали поместьями (раздавали поместья) представителей низших сословий – казаков, бывших (порою беглых) холопов, разорившихся купцов и ремесленников, а то и крестьян. Провинциальных дворян чаще всего и именовали по тому уезду, где находились их вотчины: костромичи Писемские, галичане Котенины, рязанцы Вердеревские и т. д.

Собственно единого названия для дворянства в XV–XVII вв. не было. Вместо термина «дворянство» писали и говорили: «служилые люди по отечеству» или «дети боярские» («сыновья боярские»). Даже в первой половине XVIII в. фигурировал заимствованный из Польши термин «шляхетство», и лишь со второй половины XVIII в. после завершения процесса формирования сословия появляется термин «дворянство», а понятие «дворянин» становится важным социальным признаком. Но, несмотря на пестроту своего состава, дворянство в XV–XVII вв. (и позднее, вплоть до реформ Александра II) объединялось одной важнейшей чертой – правом владеть населенными землями и пользоваться результатами труда земледельца.

Землевладение служилых людей было представлено двумя формами: вотчина и поместье. Вотчина, как о том свидетельствует сама форма этого слова, являлась наследственным, «отеческим» владением. Вотчинное землевладение, возможно, уходит своими корнями еще в домонгольскую эпоху. Другим его источником были княжеские пожалования за верную службу. Согласно средневековым представлениям, владельцем всей земли был государь – великий князь, а затем царь. Он и жаловал бояр и дворян вотчинами. Наконец, вотчины покупали, и чаще всего у других землевладельцев. Поместье же, напротив, было временным и отчуждаемым земельным наделом. Его давал государь служилому человеку, и только за службу, о чем уже говорилось выше. Однако и поместье, и вотчина, как это было установлено «Уложением о службе», введенном в 1555–1556 гг., обязывали к несению военной службы. По первому же требованию землевладелец был обязан явиться в поход «конно, людно и оружно». «Уложение» определяло, что с каждых 100 четвертей (четверть составляет немногим более 0,5 гектара) «доброй земли» землевладелец был обязан выставить на смотр одного конного воина в полном вооружении, а в дальний поход – воина с двумя лошадьми. За исполнение норм «Уложения…» выдавалось жалованье, за их перевыполнение – премия. В противном случае провинившегося ждали штраф и даже конфискация поместья.