Тайны дворцовых переворотов (др. изд.) - Страница 3

Скорее всего, первый император так и не выбрал себе достойного преемника ни в 1722, ни в 1723, нив 1724-м, ни в январе 1725 года. Потому-то особа, сочувствовавшая Екатерине, плела закулисную интригу в абсолютной уверенности, что знаменитый февральский закон трехлетней давности в предстоящей дуэли не превратится из пустой бумажки в мощное оружие одной из партий. Впрочем, на традицию хитрецу также уповать не стоило, ибо она предписывала отдать венец внуку Петра – девятилетнему сыну царевича Алексея. Правда, традиция обязывала назначить малолетнему государю опекуна из числа ближайших родственников. В ситуации января 1725 года на сей высокий пост всерьез никто, кроме супруги преобразователя, не претендовал. И вроде бы вырисовывался вполне взаимоприемлемый вариант и для поклонников великого князя (их огромное большинство), и для приверженцев Екатерины (оных явное меньшинство): Петр – император; Екатерина – регентша. Однако таинственная особа думала иначе. Ей зачем-то понадобилось, чтобы не мальчик, а сорокалетняя женщина незаконно взошла на трон. Идея – сумасшедшая! Что этот авантюрист мог противопоставить вековому обычаю? Имей он на руках тестамент умиравшего царя, никто бы и пикнуть не посмел. Но у него ничего не было, лишь чрезмерные амбиции и «светлая» голова на плечах, которая и произвела на свет самостоятельно или в соавторстве с кем-либо проект имитации завещания императора – грандиозную, великолепно срежиссированную пьесу в трех актах.

Кто же замутил воду у смертного одра Петра Великого? Фактически ответ прозвучал в ходе бурных дебатов утром 28 января на внеочередном расширенном заседании Сената, когда лидеры проекатерининской группы категорически отказались пойти на поводу у оппозиции и одновременно провозгласить Екатерину императрицей, а Петра Алексеевича ее наследником. Значит, внук царя перешел дорогу не только «бабушке», но и еще кому-то. Кому же? Тому, чье имя «русская золушка» из Лифляндии с радостью вписала бы в собственное завещание. Это имя всем известно. Если еще можно спорить о том, какой из дочерей больше симпатизировал отец, то предпочтения матери не подлежат сомнению: она души не чаяла в Елизавете.

Взлет матушки на вершину политического Олимпа открывал перед младшей цесаревной широкие политические перспективы: максимум – власть над Россией после кончины или отречения первой императрицы; минимум – положение самого влиятельного советника при плохо разбиравшейся в процессе управления самодержице. А вот победа племянника сильно сужала принцессе поле для маневра, хотя для любого другого воцарение Петра II означало бы полный крах всех надежд.

Итак, скорее всего, знаменитая дщерь Петрова постепенно, в течение полутора – двух лет, внушила родительнице мысль активно побороться за императорский скипетр. Назвать с той же определенностью автора изощренной комбинации, обеспечившей Екатерине успех, затруднительно. Это либо Елизавета, либо граф Толстой, либо сценарий – плод их совместного творчества, в котором цесаревна участвовала как бы невзначай. Ни темпераментному Меншикову, ни осмотрительному вице-канцлеру, уроженцу Вестфалии Остерману подобное озарение не свойственно, а неистощимый на фантазии Бассевич, безусловно, проболтался бы о нем в своих мемуарах.

Судя по оперативности, с какой партия Екатерины приступила к осуществлению ключевых мероприятий, на утреннем совещании у царицы 26 января решались не стратегические (уже одобренные ранее), а тактические вопросы: кто, что и когда должен исполнить. Сразу же по окончании «летучки» начался первый акт политического спектакля.

Екатерине досталась самая легкая и естественная роль. В Конторке мужа царица оплакивала свалившееся на нее горе. Между тем Петр Толстой переговорил с главными оппонентами – Д. М. Голицыным и А. И. Репниным, по примеру прочих сенаторов и вельмож приехавшими в Зимний дворец, а также с В. Л. Долгоруковым. Александр Меншиков встретился с Геннингом Бассевичем и попросил голштинца свести и помирить его с П. И. Ягужинским. Елизавета обреталась вблизи от матери, чтобы в случае чего помочь советом. Но, похоже, форс-мажора не возникло. И Толстому, и Меншикову сопутствовала удача.

Почитателей великого князя не насторожила покладистость семидесятилетнего старика. Они восприняли на ура сообщение Петра Андреевича о намерении Екатерины подчиниться народной воле и удовольствоваться званием регентши при малолетнем Петруше. Традиционалисты сразу же успокоились, расслабились и без стеснений проинформировали иностранных дипломатов о достигнутом компромиссе. Вечером 26 января (6 февраля) Ж. Кампредон отрапортовал в Версаль: «…близко знакомые с делами лица… уверяют, что сенат принял уже меры сообща с царицей. Наследником, говорят, будет провозглашен великий князь… А во время его несовершеннолетия царица будет правительницей совместно с Сенатом». Утром 27 января о том, что «все… улажено в пользу великого князя», прознал шведский посланник Г. Цедеркрейц. Так ловко мастер убеждения Толстой добился первого результата: усыпив бдительность, нейтрализовал противника. Тем самым граф облегчил работу напарника. Александр Данилович в те же часы при посредничестве Бассевича сумел найти общий язык с Павлом Ягужинским.

Бедный Геннинг Фридрих Бассевич! Он так и не догадался, для чего светлейший князь искал через него примирения с генерал-прокурором. Чувствовал, не зря Ягужинского обхаживает сам Меншиков. Но воображения, чтобы расшифровать хитроумный замысел, не хватило, а оба приятеля (к голштинцу потому и обратились, памятуя о дружбе иноземца и с фельдмаршалом, и с генерал-прокурором, без конца враждовавшими между собой) даже не намекнули на истинную картину. Спустя двадцать лет тайный советник герцога Голштинского взялся за сочинение воспоминаний. Захотелось похвастаться той важной ролью, которую довелось сыграть при возведении на престол Екатерины I. Только о чем рассказать читателям? Об организованной им разрядке напряженности в отношениях Меншикова и Ягужинского?! Без соответствующих объяснений потомки признания не оценят. Раскрыть секрет двух своих друзей Бассевич за истекшие десятилетия не смог. Вот и компенсировал неосведомленность романом о коварных злодеях и трех доблестных рыцарях, спасших честь знатной дамы: «…пока она (Екатерина. – К.П.)… утопала… в слезах, в тайне составлялся заговор, имевший целью заключение ее вместе с дочерьми в монастырь, возведение на престол великого князя Петра Алексеевича и восстановление старых порядков, отмененных императором…

Ждали… минуты, когда монарх испустит дух, чтоб приступить к делу… В этот промежуток времени Ягужинский, извещенный о заговоре и движимый, с одной стороны, искреннею преданностью Екатерине… а с другой – дружбою к графу Бассевичу, явился к последнему переодетый и сказал ему: „Спешите позаботиться о своей безопасности, если не хотите… завтра же красоваться на виселице рядом с его светлостью князем Меншиковым. Гибель императрицы и ее семейства неизбежна, если в эту же ночь удар не будет отстранен…“ Граф Бассевич немедленно побежал передать это предостережение убитой горем императрице. Наступила уже ночь. Государыня приказала ему посоветоваться с Меншиковым и обещала согласиться на все, что они сочтут нужным сделать… Меншиков… спал глубоким сном, ничего не подозревая о готовившейся катастрофе. Бассевич разбудил его и сообщил ему об опасности… Два гениальных мужа… не замедлили порешить, что следовало сделать».

Жаль «гениального мужа», увлекся банальным сюжетом вместо того, чтобы, пораскинув хорошенько мозгами, обнаружить уловку Толстого и Елизаветы, а потом смело приписать себе авторство. Ведь требовалось всего лишь связать воедино и проанализировать три факта:

1. Ягужинский – зять канцлера Г. И. Головкина.

2. Головкин – в числе лидеров партии великого князя.

3. Одно слово, произнесенное Головкиным в историческое утро 28 января, гарантировало победу партии Екатерины.