Тайны черных джунглей - Страница 10

– Привет тебе, Дева пагоды, – сказал он, становясь на колени перед девушкой, точно перед какой-то святыней.

– Приветствую тебя, великий жрец, возлюбленный богиней, – ответила Ада дрожащим голосом.

Оба замолчали, пристально глядя друг на друга. Казалось, каждый пытался прочесть мысли другого.

– Дева священной пагоды, – сказал индиец через некоторое время, – тебе грозит большая опасность.

Ада задрожала. Тон индийца был мрачным и угрожающим.

– Где ты была этой ночью? Мне сказали, что ты входила в пагоду.

– Это правда. Ты дал мне благовония, и я возлила их у ног твоего божества.

– Говори «нашего».

– Да, нашего, – повторила Ада сквозь зубы.

– Ты что-нибудь видела в пагоде?

– Ничего.

– Дева пагоды, тебе грозит большая опасность, – повторил он еще более мрачно. – Я знаю все!

Ада отпрянула назад, издав крик ужаса.

– Да, – продолжал индиец с возрастающей яростью. – Я узнал все! Твоего сердца, осужденного никогда не любить на этой земле, коснулась любовь к смертному человеку. Он высадился прошлой ночью в наших владениях, он поднял руку на нас, он, совершив страшное преступление, исчез, но я выследил его. Этот человек вошел в пагоду.

– О нет, это неправда! – вскричала несчастная девушка.

– Дева пагоды, любя этого человека, ты нарушаешь свой долг. Твое счастье, что он не осмелился возложить свои руки на тебя. Но этот человек не уйдет отсюда живым, – продолжал индиец с жестокой радостью. – Змея вползла в логово льва, но лев разорвет ее.

– Не делай этого! – воскликнула Ада.

Индиец ухмыльнулся.

– Кто же это сможет противостоять воле нашей богини?

– Я!

– Ты?

– Я, негодяй. Смотри!

Она быстрым движением сбросила на землю сари, выхватила кинжал со змеевидным лезвием и приставила его к своему горлу. Индиец из бронзового стал серым, так бледность преобразила его.

– Что ты хочешь сделать? – спросил он испуганно.

– Если ты коснешься хоть одного волоса на голове этого человека, Суйод-хан, – сказала девушка тоном, который не оставлял сомнений в ее решимости, – клянусь, богиня в тот же час лишится своей Девы.

– Брось этот кинжал!

– Поклянись своей богиней, что Тремаль-Найк выйдет отсюда живым.

– Это невозможно. Этот человек осужден: его кровь уже предназначена богине.

– Клянись! – угрожающе повторила Ада.

Суйод-хан весь подобрался, точно хотел броситься к ней, однако страх опоздать остановил его.

– Послушай, Дева пагоды, – сказал он, стараясь казаться спокойным, – этот человек останется в живых, но ты должна поклясться, что никогда не будешь любить его.

Ада издала глухой стон, и воздела руки в отчаянии.

– Ты убиваешь меня! – рыдая, воскликнула она.

– Ты избрана нашей богиней.

– Зачем разбивать счастье, едва рожденное? Зачем гасить луч солнца, который согрел это бедное сердце, закрытое для всякой радости? Нет, я не могу погасить эту страсть, которая пылает во мне.

– Клянись, и этот человек будет спасен.

– Значит, ты непреклонен и нет никакой надежды? Но я отказываюсь от вашей страшной богини, которая внушает мне ужас, которую я проклинаю с первого дня, как судьба бросила меня в ваши руки.

– Мы неумолимы, – настаивал индиец.

– Значит, сам ты никогда не любил? – воскликнула она, плача от ярости. – Ты не знаешь, что такое неодолимая страсть?

– Я не знаю, что такое любовь, – с мрачным лицом сказал жрец. – Клянись, Дева пагоды, или я убью этого человека.

– Ах проклятые!..

– Клянись!

– Хорошо!.. – воскликнула несчастная угасающим голосом. – Я… я клянусь… что не буду любить… больше этого человека.

Она издала отчаянный, душераздирающий крик и, прижав руки к сердцу, упала без чувств.

Суйод-хан разразился зловещим смехом.

– Ты поклялась, что не будешь любить его, – сказал он, подбирая кинжал, который девушка выронила, падая, – но я не поклялся, что этот человек выйдет отсюда живым. Радуйся, великая богиня: сегодня ночью мы предложим тебе новую жертву.

Он приложил к губам золотой свисток и издал громкий свист. Индиец с арканом вокруг бедер и кинжалом в руке вошел и склонился перед Суйод-ханом.

– Сын священных вод Ганга, я здесь, – сказал он.

– Карна, – сказал Суйод-хан, – унеси Деву пагоды и сторожи ее.

– Положись на меня, Сын священных вод Ганга.

– Эта Дева, возможно, попытается убить себя, но ты не допустишь этого. У нашей богини нет никого, кроме нее. Если она умрет, ты умрешь тоже.

– Я помешаю ей.

– Ты отберешь пятьдесят самых преданных нам людей и расположишь их вокруг пагоды. Этот человек не должен уйти от нас.

– В пагоде есть человек?

– Да, Тремаль-Найк, охотник на змей из Черных джунглей. Иди и в полночь будь здесь.

Индиец поднял бесчувственную Деву пагоды и вышел с ней на руках. Суйод-хан, или, как его называли здесь, Сын священных вод Ганга, подождал, пока затих звук его шагов, потом встал на колени перед мраморной чашей, в которой плавала золотая рыбка.

– О вестница богини! – воззвал он.

Рыбка, которая плавала на дне чаши, при этих словах всплыла на поверхность.

– О вестница богини, – продолжал жрец, – смертный человек, наш враг, устремил свой взор на Деву пагоды. Этот человек в наших руках: ты хочешь, чтобы он остался жив, или чтобы умер?

Рыбка помедлила и нырнула на дно. Суйод-хан резко встал, зловещая молния блеснула в его взгляде.

– Богиня осудила его, – сказал он мрачно. – Этот человек умрет!

Оставшись один, Тремаль-Найк опустился у подножия статуи, прижимая руки к сердцу, которое яростно билось, как будто стремясь выскочить из груди. Никогда еще подобное волнение не потрясало его; никогда не испытывал он такой радости в своей одинокой и дикой жизни среди джунглей и болот.

– Прекрасная моя!.. – восклицал он, забыв обо всем. – Ты будешь моей женой! Да, прекрасный цветок джунглей, я вырву тебя отсюда. Я предам огню и железу здесь все; я вступлю в схватку с этими извергами, которые заточили тебя здесь. Я вернусь к моим храбрым товарищам, и вместе мы похитим, спасем тебя. Твои стражи сильны и страшны, но я стану сильнее их и страшнее. Я заставлю их дорого заплатить за те слезы, которые ты проливала здесь передо мной. Любовь даст мне силы для этого.

Он встал и принялся ходить, взволнованный, судорожно сжав кулаки, не в силах оставаться в такую минуту неподвижным.

– Бедная Ада! – продолжал он с глубокой нежностью. – Какой рок тяготеет над тобой? Ты сказала, что смерть прервет твою жизнь в тот день, когда ты должна будешь стать моей женой; но я остановлю саму смерть. О я раскрою эту страшную тайну, и пусть тогда дрожат эти негодяи, которые похитили и заточили тебя здесь! Я сумею…

Он остановился, услышав резкие звуки рамсинги.

– Проклятая труба! Она возвещает несчастье! – воскликнул он с гневом. – Неужели они обнаружили меня? Или, может быть, Каммамури?

Он задержал дыхание и прислушался. Снаружи доносился смутный гул голосов.

– Что бы это значило? Перед пагодой люди. Неужели они сейчас ворвутся сюда?

Он огляделся вокруг с невольной растерянностью: он был совершенно один. Взглянул вверх – отверстие было открыто.

– Что-то должно случиться, я чувствую, – прошептал он. – Но я покажу им, на что способен.

Он осмотрел заряды в пистолетах и карабине, проверил лезвие своего верного кинжала, которое не раз окрашивалось в джунглях кровью змей и тигров, и спрятался за чудовищной статуей, сжавшись, как только возможно.

День тянулся страшно медленно для него, обреченного на почти полную неподвижность и усиливавшийся голод. Но понемногу вечерние сумерки заполняли самые темные углы пагоды. Постепенно они поднимались к куполу, а в девять тьма сделалась такой глубокой, что ничего не было видно и в двух шагах. На темном небе сверкала луна, отражаясь от большого золоченого шара и медной змеи с головой женщины.

Рамсинга прервала свои скорбные завывания, и гул голосов уже не был слышен. Везде царило таинственное молчание. Тем не менее Тремаль-Найк не осмеливался двинуться. Единственное движение, которое он сделал – это приложил ухо к холодным камням пагоды и прислушался.