Тайное братство - Страница 14

— Что за дерзкие требования! — продолжал возмущаться канцлер. — Даже не упомянули предмет обсуждения. Только предложили присутствовать мне и казначеям. — От негодования лицо канцлера чуть порозовело.

— Разве неизвестно, что мы будем обсуждать, канцлер? — сухо произнес Генрих, потирая лоб. — Наши долги.

— Но вы имели беседу недавно с их командором.

— С братом Овейном. Он весьма настойчиво требовал возврата, но, кажется, мне удалось его убедить. Я обещал выплатить долг позднее, когда появится возможность, и командор принял к сведению.

— Если так, мой король, то зачем эта встреча?

Ответить Генриху помешал сын.

— Может быть, они хотят обсудить новый Крестовый поход? — Принц Эдуард чуть прикрыл веки, изображая глубокую задумчивость. Очень красивый, с мягким глубоким голосом, но несколько замедленной речью. Так принц скрывал легкое заикание, оставшееся с детства. — Уже давно следовало об этом подумать. Мы оставили Заморские территории без присмотра со времен кампании короля Людовика, закончившейся шесть лет назад. Теперь до нас доходят отрывочные вести о вторжении монголов и о мамлюках, противостоящих им в Палестине.

— Меня сейчас больше беспокоит то, что происходит в стране, — со вздохом ответил Генрих. — А Заморские территории — дело рыцарских орденов. Зачем еще они нужны.

— Десять лет минуло с тех пор, как вы сняли с себя мантию крестоносца, отец, — произнес принц мягко, но с вызовом. — Я думал, вы собрались в Крестовый поход. Ведь именно на поход, по вашим словам, занимались деньги у рыцарей.

— Я отправлюсь. Когда придет время. — Генрих отвернулся, давая понять, что разговор закончен. Высказывания Эдуарда напомнили ему о неприятном. В прошлом году Генриху донесли о заговоре, который замыслил его зять Симон де Монфор. Король пожаловал мерзавцу титул графа Лестерского, а тот в благодарность собрался короля свергнуть. Самое неприятное, что среди заговорщиков упоминали имя его родного сына. Генрих начал дознание, но не нашел никаких доказательств, и в конце концов ему пришлось помириться с зятем и сыном. Однако с тех пор в их отношениях образовалась трещина, с каждым днем становившаяся чуть шире.

— Но в любом случае, мой король, — решительно произнес канцлер, — в беседе с рыцарями нам следует быть твердыми. Чего бы они от нас ни хотели.

Генрих молчал, погрузившись в думы. Барка миновала городские ворота. В отдалении показались башни прицептория тамплиеров.

Нью-Темпл, Лондон

15 сентября 1260 года

Раздался гулкий стук, означающий, что двери часовни затворились. Брат-капеллан дождался, пока несколько последних рыцарей усядутся на скамьи, и взошел к алтарю. Началась служба третьего часа. Уилл находился там, где ему положено быть как сержанту, — в нефе. Стоял на коленях, сложив молитвенно руки. Его мысли занимало не вознесение молитвы Господу и даже не скорая встреча с королем. Он чуть не опоздал на службу, разыскивая Гарина. Увидел его лишь теперь. Слава Богу. Гарин стоял на коленях в четвертом от Уилла ряду, с опущенной головой. Лицо закрывали волосы.

Когда брат-капеллан начал читать из Священного Писания, Уилл уныло опустил глаза. Каждый день в течение двух лет ему приходилось прослушивать семь подобных чтений, не считая мессы, которую читали раз в день после службы шестого часа. Кроме того, каждый вечер была веспера и служба по усопшим. По церковным праздникам, на Крещение, Благовещение, Успение Девы Марии, День святого Иоанна Крестителя, полагались специальные службы, в том числе Христова месса. И это далеко не все. Но по крайней мере по праздникам хорошо кормили и было что предвкушать.

Ерзанье Уилла потревожило в щели между плитками паука, поспешно отступившего к рельефным изображениям рыцарей на полу нефа. Вскинув гордые лица, они торжественно прижимали к груди гранитные мечи. Неф представлял собой нечто вроде небольшого зала круглой формы. Вздымающиеся к сводчатому потолку колонны покрывали каменные головы грешников и демонов. Лица грешников искажались болью, демонов — злобой. Неф расширялся, образуя клирос — возвышение, ведущее к алтарю. Между колоннами были видны скамьи, заполненные рыцарями.

Наконец брат-капеллан вознес руки:

— Поднимитесь же, братья, смиренные слуги Господни, защитники истинной веры и хранители Божьего закона. Поднимитесь, и мы вместе произнесем «Pater Noster». [8]

Уилл поднялся, разминая ноги. Начал читать молитву. Его голос слился с голосами еще двухсот шестидесяти тамплиеров, находящихся в часовне. Молитва зазвучала как морской прибой.

— Pax vobiscum! [9]

Шаркая ногами, брат-капеллан отошел от алтаря и захлопнул требник. Это означало окончание службы.

Уилл вместе с другими сержантами нетерпеливо ждал, когда выйдут рыцари. Затем, толкаясь, ринулся во двор. После полумрака часовни солнце казалось слишком ярким. Прикрыв рукой глаза, он двинулся по арочному проходу. Рыцари, а следом сержанты, направлялись в большой зал разговеться. В туманно-голубом небе сияло осеннее утреннее солнце. Окружающие главный двор строения казались покрытыми позолотой. Ветерок доносил из сада аромат спелых яблок и слив, слегка приглушавший кондовые запахи пота и конского навоза, пропитывающие прицепторий. Сейчас каждый предмет Уиллу казался освещенным изнутри каким-то волшебным светом. Он вдруг вспомнил свое прибытие в Нью-Темпл.

Путь из Эдинбурга предстоял неблизкий. Они с отцом просидели в седлах целых две недели, и вот наконец выехали из леса, усталые, с натертыми задами. Перед ними простирались кукурузные поля и виноградники, за ними виднелся Лондон. Когда путники остановились у ручья напоить лошадей, Уилл не мог оторвать глаз от величественной панорамы города. По эту сторону городской стены, справа, он разглядел несколько потрясающих усадеб, тянувшихся вдоль извилистого берега реки. Где-то там должен быть и Темпл.

Все выглядело непривычно большим, великолепным, внушающим благоговение. Среди возможных обитателей усадеб Уилл даже вообразил не людей, а ангелов. Он повернулся, восторженный, к отцу и увидел появившееся в последнее время печальное выражение пустых глаз.

Среди выходящих из часовни сержантов мелькнул Гарин. С усилием отбросив воспоминания, Уилл подбежал. Заставил себя улыбнуться.

— Где ты был вчера вечером?

Гарин поморщился:

— В лазарете у брата Майкла. К вечеру началась рвота и колики в животе. Он признал, что я, должно быть, съел что-то плохое. Конечно, о сливах я не сказал.

— Я думал… — Уилл рассмеялся. — Это нам урок. К счастью, у меня желудок железный.

— Пошли быстро поедим, а потом за щитами. — Гарин прибавил шагу. — Опаздывать никак нельзя.

Из трапезной мальчики направились в оружейную. Взяв щиты наставников, они вышли во внутренний двор. Уилл взвесил в руке щит Овейна.

— Ого!

Щиты были огромные. Головы мальчиков едва из-за них выглядывали. Впечатляли малиновые кресты, делившие щиты на четыре прямоугольника.

На лужайке, напротив окаймляющей покои рыцарей крытой аркады, установили длинный стол на козлах. Траву вдоль стола и подход к нему выстелили досками. Вокруг суетились слуги. Несли кресла, подносы с едой и вином. Уилл увидел Овейна, разговаривающего с каким-то клириком. Направился к нему. Рыцарь поднял глаза, и тут его окликнули:

— Брат Овейн.

Уилл повернулся. К ним направлялся Жак.

— Королевская барка прибыла.

— Очень хорошо, брат. Мы готовы. — Овейн подошел к Уиллу. — Отправляйся на свое место, сержант, и помни: говорить можно только если к тебе обратятся.

— Да, сэр.

Они направились к столу, туда, где стояли другие сержанты со щитами своих наставников. Гарин занял место рядом с Уиллом, держа перед собой одной рукой щит. Жак и Овейн остановились на краю лужайки. Мрачное лицо Циклопа, его надменная поза вызвали у Уилла привычный прилив неприязни.