Тайная жизнь Софи - Страница 2

– Они просто завидуют, потому что не такие красивые, как ты, – настаивала Эстелла. – И мальчикам ты больше нравишься.

Софи не считала себя красивее других, а что касается мальчиков…

Теперь слезы еще быстрее струились по ее лицу. Ее не волновали мальчики, школа или что-либо другое; сейчас она могла думать лишь о том, как несправедливо, что у нее больше нет матери, когда у всех остальных они были. Из-за этого она чувствовала себя какой-то уродкой, ей жить не хотелось. Хотя она знала, что это полная чушь, но чувствовала себя именно так.

– Ты должна быть храброй, моя милая, – прошептала мать в тот день, когда она сказала Софи, что долго не продержится. – Знаю, сначала будет нелегко, но ты уже большая девочка, и папе понадобится твоя помощь.

– Но я не хочу, чтобы ты уходила. – Софи расплакалась. – Пожалуйста, пожалуйста, не уходи!

– Любимая, я обещаю, что осталась бы подольше, если бы могла, хотя бы ради тебя, но врачи больше ничем не могут мне помочь.

– Что, если мы помолимся вместе?

– Мы уже молились, дорогая, но, боюсь, это уже не поможет. Поэтому вот что мы с тобой сделаем: мы начнем записывать в этом дневнике наши воспоминания, а когда меня не станет, ты сможешь добавлять туда все, что захочешь, – слова, цветы, открытки, фотографии, локоны волос, мечты и желания. И ты будешь чувствовать, что мы по-прежнему вместе.

Сейчас книга лежала рядом с кроватью Софи, но было не похоже, что они с матерью делятся своими чувствами. Хотя девочка продолжала вклеивать туда разные мелочи и записывать свои мысли и впечатления, делая вид, что разговаривает с мамой. Но она-то прекрасно понимала, что теперь она осталась одна, маме как будто не было больше до нее никакого дела.

Внезапно соскочив с кровати, Софи приподняла матрас и сунула дневник внутрь, словно хоронила его, как и свою мать. Она больше не хотела видеть эту тетрадь. Ей показалось глупостью и ребячеством продолжать делать записи, словно она до сих пор верит в Деда Мороза или зубную фею. Теперь она стала взрослой и хорошо понимала, что когда люди умирают, то уходят навсегда. Ее мать не вернется, а отец больше не интересуется ею, поэтому она с таким же успехом может быть мертвой.

Она взяла мобильный телефон, включила музыку еще громче и пошла открыть окно. Солоноватый запах теплого моря, мигающие огни парка аттракционов на другой стороне улицы и какофония криков и смеха, волнами доносившаяся от каруселей, захлестнули ее. Поскольку они жили в бунгало на окраине кемпинга со стоянкой для трейлеров, выскользнуть наружу не составляло труда: ей стоило лишь забраться на подоконник и спрыгнуть на траву.

Через несколько минут Софи бежала между фургонами, направляясь на пляж. Она точно не знала, как долго там пробудет и придет ли отец ее искать. Обычно он рано или поздно делал это, но сегодня вечером собирался уехать, так что, скорее всего, не станет тратить время на ее поиски. Он просто постучит в дверь ее спальни по пути на улицу, крикнет что-нибудь ободряющее, а когда она не ответит, то решит, что она сидит внутри и дуется на весь мир.

«Позвони мне, когда будешь в лучшем настроении», – скажет он, или что-то еще в этом роде, а потом уйдет. Он не догадается, что ее уже нет дома. Никто не узнает до утра, а тогда…

– Эй, Софи, что ты здесь делаешь?

Ее сердце неожиданно возликовало. Неужели это?.. Должно быть, так. Она была уверена, что узнала голос.

Софи быстро обернулась и расплылась в улыбке. В конце концов Бог оказался на ее стороне. Он собирался устроить все именно так, как ей хотелось…

В какой-то момент своей жизни Андреа Лоуренс сделала неправильный выбор. Она уже давно знала об этом – невозможно было не знать, когда понимание этой ошибки сопровождало ее, словно тень, или появлялось из ниоткуда, подобно зловещему напоминанию. Порой она даже не узнавала себя, когда смотрелась в зеркало, и задавалась вопросом: а что она, собственно, делает в этом серьезном расследовании? Но назад уже было повернуть невозможно. Она могла лишь следовать по выбранному пути, не задаваясь подобными вопросами, и надеяться на то, что в конце концов все будет хорошо.

Но разве это возможно, когда практически все безнадежно испорчено? Она не вполне владела собой и даже принимала решения, с которыми сама не была согласна, но гордость – да, ей приходилось признать это, – гордость каждый раз мешала ей повернуть назад. Профессионализм тоже играл определенную роль, так как Энди неплохо справлялась со своей работой, и некоторые даже утверждали, что она была рождена для этого, но сама она понимала, что это неправда.

Такие мысли кружились в ее голове, когда кто-то нерешительно спросил:

– Привет, у тебя найдется свободная минутка?

Оторвавшись от материалов дела, которое она якобы изучала на своем лэптопе, Энди подняла аквамариново-зеленые глаза, скрытые за стеклами очков с линзами с переменным фокусным расстоянием. В ее взгляде читалось сдержанное нетерпение, пока она не увидела, кто к ней обратился. Барри Бриттен, один из ее старых друзей, который уже больше года был ее коллегой. Она очень хорошо относилась к нему. Он был честным, забавным, при необходимости откровенным и осмотрительно благоразумным. Кроме того, он был лучшим отцом на свете для своих прелестных годовалых близнецов.

– Поскольку это ты, пусть будет две минутки, – ответила Энди, убрав ноги со стула и отодвинув лэптоп в сторону.

Хотя Энди была женщиной, которая редко притягивала взгляд, но, присмотревшись к ней повнимательнее, от нее уже трудно было отвести глаза, несмотря на ее усилия проходить по миру незамеченной. Каждое утро она собирала свои длинные черные волосы в небрежный хвост, перехваченный простой резинкой, вместо контактных линз надевала очки в толстой оправе и, к возмущению своей юной дочери, почти никогда не пользовалась косметикой. Ее манера одеваться – по крайней мере, для работы – в обычную белую рубашку и свободные черные брюки никому не позволяла любоваться ее стройными ногами и не вызывала искушения тайком заглянуть в привлекательный вырез. Дело не в том, что она не ценила мужское внимание; в нужном месте и в нужное время оно было желанным. Просто у нее не было времени для тех, кто считал внешность более привлекательной, чем внутреннее содержание.

– Я только что из Райской бухты, – сказал Барри, опустившись на легкий стул, который она для него освободила. В его обычно веселых карих глазах мелькала озабоченность, а веснушчатые щеки казались немного бледными. Как ни странно, они были единственными посетителями «Ералаша», то есть старой столовой, где сейчас остались лишь микроволновка, плитка с двумя конфорками, раковина, холодильник и капризная кофеварка.

– И что? – осведомилась Энди, глядя на часы. Мысль о бумагах, ожидавших ее на столе наверху, и о том, что все они требовали ее внимания, заставила ее внутренне застонать.

– Там пропала девушка, – ответил Барри, встретившись с ней взглядом. – Приемная дочь управляющей кемпингом. Ей четырнадцать лет.

Ощутив моментальный прилив темной энергии, заставивший ее затаить дыхание, Энди ждала продолжения.

– Я хотел рассказать тебе до того, как начнется шумиха, – сказал Барри. – Впрочем, этого не произойдет, если девушка окажется живой и здоровой.

Энди кивнула и жестом попросила его продолжать.

– Ее зовут Софи Монро, – пояснил он. – Судя по всему, она просто сбежала из дома. Вместе с ней исчезли компьютер, мобильный телефон, кое-какая одежда и туалетные принадлежности.

Поскольку побег из дома с целью наказать родителей или освободиться от их влияния не был чем-то неслыханным для девушек этого возраста, Энди держала личные чувства при себе, когда спросила:

– Она не ладила с родителями?

– По словам ее приемной матери, в последнее время их отношения были довольно напряженными.

Приемная мать. Эта грустная истина всегда включала внутренний сигнал тревоги, несмотря на то, что приемные родители часто бывают самыми лучшими.