Тайная дипломатия (СИ) - Страница 6

Лорд от возмущения едва не подавился сигарой, англичане дружненько встали и вышли из комнаты, а Георгий Васильевич пожал мою руку, сказав:

– Владимир Иванович… виноват, Олег Васильевич, у вас изумительное умение отыскивать правильные слова.

Пожимая руку народного комиссара, я скромно промолчал, что нацарапал слова самого Георгия Васильевича сказанные им через два года в Генуе. И главное – никакого плагиата. Эти слова, сказанные наркомом, войдут в историю как сказанные Чичериным. Кто знает, может, и в той истории рядом с Георгием Васильевичем находился толковый референт, подсказывавший нужные фразы своему патрону?

Переговоров с Польшей тоже не получилось. А в Париж подтянулись еще и представители Финляндии, из Крыма приплыл Богаевский, возжелавший пообщаться с нашим наркомом иностранных дел. И все: и Польша, и Финляндия, и Крымская республика желали получить как можно больше территории, но отказывались отвечать за долги и прежние обязательства. Боюсь, делегация уедет ни с чем. Но вслух я сказал:

– Наталья Андреевна, уже то хорошо, что мы начали торговаться. Мы что-то пообещаем, а может и выполним, они нам в чем-то уступят… В общем, торговаться гораздо лучше, чем стрелять друг в друга.

Бывший казначей эмигрантов задержался минут на десять. В принципе, опоздание допустимое, зато мы с Натальей успели доесть шницели. Что ж, графская дочка права – шницель из телятины гораздо вкуснее, нежели из говядины.

К нашему столику подошел крепко сколоченный мужчина в пальто армейского образца и лихо сдвинутой на затылок шляпе. Бросив ее на соседний стул, незнакомец щелчком пальцев подозвал официанта, заказал аперитив и только потом удостоил нас вниманием.

– Приветствую вас, уважаемая мадам Натали, и вас, мсье.

Я ограничился поклоном, а Наталья Андреевна довольно сухо сказала:

– Здравствуйте, товарищ Лаврентьев.

Пока Лаврентьев мелкими глоточками цедил зеленоватое содержимое стакана, я успел внимательно его рассмотреть. Да, человек очень сильный, похож на отставного военного. Если из русских эмигрантов «первой волны», то это Иностранный легион. Легион воевал с немцами, потом его перекинули в Турцию. А вот загар… У нас такой именуется «офицерским», но эта чернота приобретена не просто под солнцем, а под очень горячим солнцем, а на лице загар доходит ровно до середины лба, словно сверху лучам мешал тропический шлем. Северная Африка, Алжир, Марокко?

– Мадам, как говорят у вас в России, давайте расставим все точки над «i».

Меня сразу же кольнула фраза «у вас в России». Понимаю, что человек не был на родине очень давно, но русский человек даже на чужбине так не скажет.

– Товарищ Лаврентьев, согласно новой орфографии, в России теперь нет буквы и с точкой, – меланхолично сказала Наталья.

– Тогда извольте именовать меня не товарищ Лаврентьев, а мсье Лоран, – заявил бывший казначей. – Я пять лет отслужил в Иностранном легионе, у меня Военный крест за заслуги. Мое прошение о французском гражданстве пока не подписано, но оно уже рассмотрено и одобрено. Да и привык я за пять лет именоваться Лораном, а не каким-то Лаврентьевым.

Почему прошение, на которое имел право бывший легионер, до сих пор не подписано – понятно. У президента Третьей республики власти гораздо меньше, нежели сейчас, но некоторые вещи имеет право сделать лишь президент – скажем, наградить орденом Почетного легиона, утвердить прошение о гражданстве. Президент Дешанель, победивший на выборах в январе тысяча девятьсот двадцатого года самого Клемансо, пропрезидентствовав всего девять месяцев, ушел в отставку (какой-то непорядок с головой, но это неважно), а нового Национальное собрание пока не выбрало. Кстати, эта неопределенность тоже сказывается на работе нашей конференции. Я уже говорил нашим, что президентом изберут Мильерана, но они сомневаются, опасаясь возвращения в большую политику Клемансо.

Ну да ладно, отвлекся.

– Как скажете, мсье Лоран, – улыбнулась Наталья. – Как говорит один мой знакомый – мне все равно, а вам приятно. Давайте-ка ближе к делу.

О как, один знакомый ей говорил… Да это я как-то брякнул.

– А к какому-такому делу, Наталья Андреевна? – сделал удивленный вид Лаврентьев-Лоран. – Какие общие дела могут быть у графини и купеческого сына? Или у большевички с сержантом?

– Лоран, вы переигрываете, – заметила Наташа. – Давайте коротко, по существу. Вам была поручена крупная сумма денег, а теперь ее нужно вернуть.

– А что будет, если я не пожелаю разговаривать с вами? – усмехнулся бывший казначей.

– Например, я просто выстрелю вам в живот, вот и все, – улыбнулась Наталья.

Батюшки… а ведь и выстрелит. Ридикюль Наталья держит на коленях, рука в ридикюле… И что, у нее там браунинг? Ну, старая большевичка, мать твою! Мало тебя в детстве ремнем лупили. Придем в пансион, я сам тебя отлуплю как Сидорову козу.

– Верю, Наталья Андреевна, что вы способны выстрелить, – кивнул Лаврентьев-Лоран, став серьезным. – А что дальше? Денег вы не получите, вас и вашего молодого человека немедленно арестуют. Здесь Франция, а не Россия. Я буду мертвым, а вы до конца своих дней останетесь в иль-дю-салю.

– А мне плевать, – заявила Наталья. – Дело, Лаврентьев, вовсе не в деньгах. Сто тысяч франков для партии большевиков, как говорят у нас, (выделила она) в России – плюнуть и растереть. Дело в принципе. Никто не может воровать деньги у коммунистической партии большевиков! Понимаете? Касательно же острова дьявола, которым вы нас пугаете… Лаврентьев, вы идиот. Вы же должны знать, что в Париже русская делегация, так? У нас с молодым человеком имеется дипломатический иммунитет. Самое большое, что с нами сделают – подержат недели две в тюрьме, а потом депортируют в Россию. Я в тюрьме бывала, а мой товарищ, – кивнула она на меня, – побывал в лапах двух контрразведок. Нам с ним к тюрьмам не привыкать.

Я сидел едва ли не открыв рот. Так ведь она же его ломает! Врет и не краснеет. Беру свои слова о порке обратно! Нет, определенно ей нужно работать в ВЧК.

– Тогда стреляйте, – глухо произнес Лаврентьев. Подняв округлившиеся от бешенства глаза начал говорить: – В четырнадцатом я хотел воевать за Россию, а путь туда был закрыт. Я записался добровольцем в Иностранный легион. Три года я воевал, два года учил в Сенегале бесхвостых мартышек (а… так вот откуда загар! Лаврентьев готовил сенегальских стрелков) и теперь имею право жить как человек, как француз. Сто тысяч франков – это дом, это семья. Потому – лучше стреляйте.

А парень не трус. А то, что деньги любит больше жизни – бывает. Лаврентьев допустил одну большую ошибку – явился на встречу, хотя мог послать всех подальше. Дескать, не видел я ваших франков. Значит, у него имеются остатки совести? Нет, здесь что-то другое… Все-таки, он чего-то опасается.

А у нас тупиковая ситуация. На всякий случай я прикинул путь к отступлению. Так, посетителей немного, до выхода я Наталью утащу. Фигня, прорвемся. Но из Парижа придется делать ноги, и Чичерина ни в коем случае нельзя подставлять. В крайнем случае, нужно выкинуть на улицу Наташку, а самому остаться, прикрыть. Ага, вон с того столика можно ухватить бутылку, сделать «розочку». Но лучше обойтись и без выстрелов, и без мордобоя. Так… Думаем. Лоран – это же калька с фамилии Лаврентьев? Да, Жан Лоран звучит красивше, чем Ванька Лаврентьев. Парень ужасно хочет стать французом… Ха… Пожалуй, пора вмешаться.

– Наталья Андреевна, у господина Лорана может создастся превратное впечатление и о нас с вами, и о партии большевиков, – произнес я, а когда две пары изумленных глаз посмотрели на меня, продолжил. – Наталья Андреевна абсолютно права – воровать некрасиво. Но вас никто не собирается убивать. Напротив. Я сегодня же попрошу руководителя нашей делегации… Нет, зачем же руководителя делегации? Народный комиссар иностранных дел – мелковато. Так вот, сегодня же я свяжусь с Москвой, попрошу товарища Ленина прислать официальную телеграмму в канцелярию президента, в которой Совнарком поблагодарит бывшего подданного Российской империи Ивана Лаврентьева, а ныне кандидата в полноправного гражданина республики, кавалера боевых наград, ветерана Иностранного легиона мсье Жана Лорана за сохранение средств русских коммунистов. Заметьте мсье Лоран – в телеграмме будет сказана чистейшая правда. Деньги вы сохранили? Да, сохранили. А то, что вы их присвоили, это другой вопрос. И что потом с вами станет, уже никого не волнует.