Тайная дипломатия (СИ) - Страница 49
Вернувшись к газетам, в расстройстве едва не упустил главную мысль – а почему на бирже растут котировки российских облигаций? И откуда вдруг слухи о выплате компенсаций? Слухи на пустом месте не возникают. Может, Франция собирается признавать Советскую Россию де-юре? Как ни крути, де-факто они нас уже признали, чему свидетельством является и наша делегация, и наше нынешнее торгпредство.
Так, что там еще пишут в газетах? А, едва не пропустил. В «Фигаро», с низу третьей страницы, написано, что по «эксклюзивным сведениям» редакции, поступившим из авторитетных источников, близких ко Второму бюро, в России наблюдается концентрация войск на Северном направлении – не менее ста семидесяти тысяч человек, в составе одной кавалерийской и трех сухопутных армий, а командующим туда назначен румын с фамилией Frounze.
Нет, определенно у меня сегодня день лингвистики. Что за румын у нас с фамилией Фроунзе? Тьфу ты, так это же Михаил Васильевич Фрунзе. Не иначе, собрались воевать с Финляндией, а сейчас сосредотачиваем там силы и средства, да еще и назначили туда Фрунзе. В той истории Михаил Васильевич брал Крым, потом воевал с Махно. Стало быть, в этой он станет сражаться с белофиннами. Интересно, а кто там начальником штаба? Если Петин, тогда финнам не позавидуешь.
Так, это ладно. С боевыми действиями разберутся и без меня. А вот что за «источники, близкие ко Второму бюро»? Впрочем, это тоже не важно. Журналисты всегда имеют собственные источники и, не обязательно это офицер оперативного управления, сойдет и писарь. А важно, что Второе бюро Генерального штаба Сухопутных сил Франции, откуда пришла информация – это разведка за рубежом, и контрразведка в воинских частях. Я не знаю, какие армии и сколько сил мы сосредоточили, но цифры вполне могут соответствовать реальным. А тут еще и количество армий указано, и фамилия командующего. Значит, что мне срочно требуется сделать? Все правильно, составить шифровку для Артузова, пусть проверяет. Пусть Артур Христианович ставит на уши особые отделы армий, дивизий, копает в штабах. Может, я и перестраховываюсь, но проверить обязательно надо. С французами мы сейчас не воюем, но если Франция имеет такой источник информации – ой-ой-ой… А ведь инфа-то свежая, стало быть, не с нарочным поступала, а по другому. Телеграф? Радиосвязь? Есть вариант, что французы получили инфу от финнов. Реально? Нет, вряд ли.
Или рано Артуру слать шифрограмму? Вдруг так случится, что все эти «собственные источники» во Втором бюро – обычная туфта журналистов? Эх, мне бы сейчас самому в Россию, да заняться поисками крота, или кротов. А что я здесь могу сделать? Ну, стоит хотя бы попытаться. Но телеграмму Артузову я все-таки отобью. Мудрить не стану, только изложу факты. Но и самим следует поработать. Понятное дело, самого «крота» мы не установим, но если выясним, что он имеется, уже неплохо. А кому поручить? Хм… А ведь у меня имеется доброволец, жаждавший настоящей работы.
Светлана Николаевна поняла все сходу, и загорелась. Правда, она не знала, с какого конца приступать.
– Жаль, что вы к полырыбине послали журналиста «Журналь де деба», а не из «Фигаро», – вздохнул я. – Был бы повод прийти в редакцию, извиниться.
– Олег Васильевич, вы гений!
– В каком смысле? – спросил я с подозрением.
– Подсказали идею. Какая разница – кого я куда послала? Я женщина простая, глупая. Могла перепутать. Приду в редакцию, скажу, что я из советского торгпредства, хочу извиниться. Подумаешь, перепутала.
Я хотел сказать – мол, «включила блондинку», но не стал. Нет еще в обиходе ни блондинок, ни чукчей.
[1] Видимо, имеется в виду Сходница.
[2] Отчеты академии наук
[3] Журнал физики и радия.
Глава двадцать четвертая. Заметки о Франции
Наташка заплакала во сне. Тоненько-тоненько, словно обиженный ребенок. Опять какой-то кошмар приснился? Жалко девчонку. В свои тридцать с небольшим успела хлебнуть и тюрьмы, и ссылки, и предательства. Вон, проснулась, хотя ей, в отличие от меня, можно еще поспать часок-другой.
– Спи, чучело-мяучело, – с нарочитой грубостью сказал я, прикрывая мою любимую одеялом.
– Володя, а тебя снятся плохи сны? – поинтересовалась Наташа, приподнимаясь на локте.
– Бывает, – нехотя буркнул я. – А что такое?
– Понимаешь, сон мне приснился. Страшный и странный…
Наташа замолкла, пожала плечами.
– Рассказывай, – потребовал я.
– Снится, что иду по заснеженному городу. Ветер дует. Как-то все сыро и мерзко. Город, словно бы Петроград, но странный какой-то. Оконные стекла заклеены крест-накрест, какая-то сетка сверху. Может, кино снимают? Иду осторожно, берегу силы. Навстречу люди идут, словно тени. У меня одна мысль в голове – крысы сожрали паек, хлебные карточки, как дальше жить? И отчего-то понимаю, что скоро я упаду, а падать нельзя. Упадешь – смерть. А потом я все-таки падаю и понимаю, что умираю. Но вместо отчаяния – радость. Это что, мне уже ад начал снится?
Я вздохнул, и только погладил ее по голове, словно маленькую. Похоже, Наташке приснился сон о ее грядущей судьбе. Я знаю, что настоящая Наталья Андреевна умерла в сорок втором, а ее тело покоится в одной из могил на Пискаревском кладбище. Ответственный работник ЦК умерла от голода.
И мне самому недавно приснился сон. Жуткий и непонятный. Я стою, опираясь всем телом на бруствер окопа. Левая рука, замотанная грязными тряпками, болтается вдоль туловища. Вот те на, опять левая… Рядом разбитый «Максим», за ним мальчишка в драной гимнастерке, хотя уже метет снег, но нам не холодно. А спереди, куда я смотрю, лежат мертвецы в чужой форме. Их много. А нас… На дне неглубокого окопа – тоже мальчишки, но мертвые. И я почему-то знаю, что эти мальчишки – мои ученики. Нет, есть и живые. Вон, подтягиваются.
– Владимир Иванович, танки, – толкает меня в бок сосед.
Я набираю в грудь воздуха, чтобы сделать бойцу замечание – следует обращаться «товарищ младший сержант», мы же не в школе, но умолкаю.
И прямо на нас надвигаются танки с крестами, а между ними идут чужие самодовольные пехотинцы.
Танки…
Один… Два… Три… Четыре…
Почему-то пытаюсь считать, но сбиваюсь со счета.
И тишина.
Пропустить бы танки, а уже потом, гранатами, но окопчики вырыть не успели, все наспех. Раздавят нас и пойдут дальше. А что за нами? Не знаю.
Надо бы сказать ребятишкам что-то важное, назидательное, но замерзшие губы произнесли:
– Про «мертвую зону» все помнят? Вставать не спешите, но и не медлите. Встанете раньше – пулемет срежет, промедлите – в землю вдавят. В общем, смотрите.
Откуда-то взялись две гранаты. Я киваю, беру гранаты здоровой рукой, переваливаюсь через бруствер и, плотно прижимаясь к земле, ползу вперед прямо на танки, выбирая себе один-единственный. Я же учитель, мне нужно показывать пример.
Проснешься после такого сна, задумаешься – это не весточка ли из не случившегося будущего? Наташка, умершая от голода, Володька, погибший вместе с учениками под танками?
Верно, не сделал Владимир Аксенов карьеры. Стоп. Дурак я, дурак. Как это он не сделал карьеры?
Впрочем, пора вставать. Еще один такой сон, и я сам начну плакать, как и Наташа.
Как было бы хорошо, если бы в торгпредстве был телеграф. А так, приходится принимать парижских почтальонов, расписываться за прием телеграммы, а потом сидеть, расшифровывать.
Но сегодня расшифровка не заняла много времени. Меня вызывают в Москву, и не кто-то, а сам Председатель Совнаркома. Значит, надо ехать с отчетом. А может, освободят меня от этой должности? Как же мне все здесь надоело. Домой хочу.
Как-нибудь сяду, и напишу заметки о Франции. Что-нибудь в духе «Записок русского путешественника» Карамзина, но с поправкой на мою должность и время.
С чего бы начать? Про куриц, шествующих неспешно, словно парижане, уже писал. Что там еще? Да, можно рассказать о мелких собачках, непонятной породы, вошедших вдруг в моду. Для чего нужны крошечные собачки, никто не знает, равно как и того, а зачем нужно следовать моде? Впрочем, надо же чему-то следовать? У детей есть сказки, у взрослых мода. Теперь бы написать о французских кошках – вечно беременных и свободных, иллюстрирующих высказывание Пикассо о любви и свободе. Кошкам, как и француженкам, позволяется все. Например – в магазинах и лавочках им (кошкам, а не женщинам!) разрешается лежать возле кассы, сидеть на овощах или копаться в крупе.