Тайна Зла. Откровенный разговор с Богом - Страница 13

В-четвертых, в развязке книги мы видим величественную картину тварного мира (Иов 38–41), что одновременно и отвечает, и не отвечает на поставленные вопросы. В каком-то смысле это даже их обостряет: ведь если Бог действительно верховный Творец, который повелевает Бегемотом и Левиафаном и призывает северный ветер из его хранилищ, Он должен был бы лучше заботиться о нравственном аспекте подвластной Ему вселенной. Вместе с тем этой сценой Бог не хотел сказать Иову: «Погляди сюда: Я есть Бог, я обладаю великой властью, а потому тебе остается только заткнуться». Кроме того, я не думаю, вопреки мнениям некоторых современных исследователей, что Бегемот и Левиафан были созданы, по замыслу Творца, злыми творениями, над которыми Бог мог явить свою верховную власть. Но если вспомнить о контексте всего канона Ветхого Завета, станет ясно, что именно доктрина творения представляет собой основание для любого рода ответов Библии на вопрос, кто такой Бог и как Он действует. Это, как мы видели, верно и в случае Исайи и Даниила, это же мы найдем и в Новом Завете.

В-пятых, и этот пункт, похоже, самый важный: завершающая глава 42 Книги Иова, которая многим кажется переходом от великого к банальному, содержит одно крайне важное утверждение. Если бы автор придерживался иных богословских воззрений, ему было бы легко написать, что после смерти Иова ангелы доставили его в рай, где все было настолько прекрасно, что он позабыл обо всех своих земных мучениях. Но это было бы просто уходом в сторону. Здесь стоит вопрос о нравственном управлении Бога этим миром, а не о том, что нам надо оставить этот мир и утешаться в мире ином. Таким путем идет буддизм, но никак не библейское богословие. Мы можем думать, что завершение книги тривиально, однако автор ее остается открытым к вопросу Достоевского, заданному в «Братьях Карамазовых»: может ли Бог оправдаться перед лицом одного-единственного замученного ребенка. Но автор книги настаивает на том, что если этот Бог есть Творец (а это фактически исходное положение книги), тогда важно, чтобы положение вещей, которое надлежит исправить, было исправлено в рамках самого тварного мира, а не где-либо еще.

В-шестых — и это уже подводит нас к следующей главе, — между Иовом и Рабом YHWH существует поразительное сходство. В конце концов, подобно Иову, Раб совершенно невиновен. В отличие от Иова, он не жалуется, однако тоже страдает несправедливо, испытывая боль и отчаяние. Если снова взглянуть на это в широком контексте всего канона Писания, можно сказать, что вся Книга Иова предвещает мучительную сцену в Гефсиманском саду, где друзья со своими утешениями бесполезны и само творение погружается во мрак, когда чудовища окружают невинного страдальца, который вопрошает о том, что все это значит. Но об этом подробнее мы поговорим в следующей главе. Книга Иова же сама по себе полна величия, которое связано не только с удивительным литературным мастерством автора, но и с тем, что он ищет ответы на неотложные вопросы, утверждая, что «разрешить» проблему зла в настоящем веке означает преуменьшить ее значимость, и что, вопреки всем неприятным фактам, — это богословское прославление Бога Израилева как Творца и Господина всего мира.

После того как мы вкратце рассмотрели проблему зла в Ветхом Завете, можно было сказать в буквальном смысле не об одном десятке важных вещей, но я ограничусь четырьмя, и мы увидим, что последняя из них ведет нас немного дальше.

Во-первых, персонификация злых сил в лице сатаны важна, но не слишком. Само происхождение зла остается загадкой, и когда в картине появляется сатана, он ведет себя в строго очерченных рамках. До дракона из Откровения или хотя бы до зловещей фигуры собеседника Иисуса, нашептывающего ему что-то на ухо на Горе искушения, остается еще долгий путь.

Во-вторых, здесь мы везде видим, что человек отвечает за зло. И хотя нам не предлагают никакого соответствующего теоретического объяснения, все — или почти все — люди как-то замешаны в этой проблеме; Иезекииль, говоря о трех самых праведных людях всех времен, называет имена Ноя, Даниила и Иова (Иез14:14), и мы здесь же можем вспомнить о пьянстве Ноя, об исповеди Даниила на молитве или о том, как Иов кладет руку на свои уста, потому что ему уже нечего сказать в свою защиту. Авраам совершал ошибки, это же порой делал и Моисей, Давид, великий святой, был в то же время и великим грешником, и так далее. Бог, желая исправить наш мир, избрал семью глубоко испорченных людей, порождавших проблемы зла второго и третьего порядка, которые, в свою очередь, также необходимо заметить и разрешить. И лишь поразительная безмолвная фигура из главы 53 Книги пророка Исайи похожа на того, о ком можно сказать, что он остается невиновным и праведным.

В-третьих, человеческое зло связано с порабощением творения. Это обычно не ситуация причинно-следственной связи в единичном случае, но, скорее, сеть, сплетение событий, которые начинаются с бунта человечества против Творца и приводят к порче всего сотворенного. Подобным образом, когда исправится человек, будет исправлен и весь мир. В Библии нет никаких теорий возникновения землетрясений или так называемых естественных катастроф, хотя пророки, вне сомнения, увидели бы в них грозные предупреждения, посланные с неба.

В-четвертых, Ветхий Завет никогда не предлагает нам такую картину мира, которую хотели бы видеть философы — картину статичного мира, где все четко объясняется. Никогда эта картина не становится примитивной, вроде той, какую многие скептики приписывают религиозным людям, где Бог выступает как всемогущий правитель над гигантским механизмом, который должен работать определенным образом. Вместо этого мы видим куда более странный и таинственный рассказ о проекте Бога справедливости в несправедливом мире.

И в замыслы Бога входит исправление существующего творения, а не уничтожение его и создание чего-то вместо старого. И поэтому Бог стремится действовать через людей — таких, какие они есть, даже если все помышления их сердец направлены на зло, — и начиная с появления Израиля или даже Авраама они, быть может, чаще делают ошибки, чем оказывают послушание Богу. И в обширной общей истории, и в ее отдельных эпизодах мы видим, как действует Бог: Он судит и наказывает зло, чтобы поставить ему границы, не снимая ответственности с людей и не делая их пассивными пешками, а в то же время дает обетования о новых милостях и дарует их, строя новые творения, хотя такие моменты во многом остаются двусмысленными. Я думаю, это не во всем соответствует представлениям апологетов, которые ссылаются на «свободную волю», чтобы объяснить или оправдать действия Бога («Бог наделил нас свободой воли, и потому мы сами во всем виноваты»); речь здесь, скорее, идет о «готовности действовать» Бога наряду с ясным утверждением благости творения. Бог не может упразднить это благое творение, хотя оно и пошло дурным путем. И потому Он намерен действовать изнутри созданного им мира, утверждая тем самым тварный мир, непохожий на Него самого, даже когда Он его стремится исправить.

Четвертый пункт, хотя бы своими общими очертаниями, указывает нам, хотя и несколько туманно и неясно, на одну историю, которая являет собой кульминацию Ветхого Завета. И скорбь Бога по поводу греховности человечества, и презираемый и отвергнутый Раб, и вопрошания Иова — все это сходится в Сыне Человеческом, который, преклонив колени, в одиночестве и тревоге, готовится встретиться с чудовищами, которые уже вышли из морской пучины. История Гефсимании и распятия Иисуса из Назарета в Новом Завете представлена как странное и таинственное завершение истории того, что Бог делает со злом и что происходит с Богом справедливости, когда Он принимает человеческую плоть, когда Он пачкает свои ноги в грязи сада, а свои руки на кресте — кровью. Вся двусмысленность действий Бога в мире сходится в истории Иисуса, о которой мы поговорим в следующей главе.