Тайна замка Амрок - Страница 14

— Вот так штука! — только и смог сказать Тью.

Тем временем живой мертвец, все с тем же бессмысленным выражением лица, широко растопырив руки, обошёл стол и двинулся на Тью. Ноги у него не сгибались, и он переставлял их, словно циркуль землемера. Тью неожиданно ясно осознал, что сейчас его — тоже молодого и сильного — постигнет печальная участь кузена. Это показалось ему дикой нелепостью, жестокой и несправедливой. И Тью решил сражаться. С воинственным криком он взмахнул алебардой, которая погрузилась в череп мёртвого противника с чавканьем, будто в гнилую тыкву. При этом лампа перевернулась, её содержимое вылилось на упыря и воспламенилось.

Выпустив алебарду, Тью побежал по коридору. Живой труп шёл за ним тяжёлыми, неловкими шагами и освещал коридор, подобно живому факелу. Вонь стояла чудовищная. Пройдя шагов двадцать, мертвец рухнул лицом вперёд и зачадил. Тью остановился. Его вывернуло.

— Кого это вы спалили? — раздался голос у него за спиной, и Тью, словно ужаленный, подскочил на месте.

— Это ты, дурак! — сказал он, успокоившись. Перед ним стоял шут и разглядывал его бесцеремонно и насмешливо.

— Странный способ развлекаться, — заметил Баркатрас. — Я бы не додумался.

— Там, в комнате, лежит мой кузен Фаэрти, — сообщил Тью. — Он умер. Его убили.

— Должен сказать, что с другим вашим родственником тоже случилась беда, — проговорил шут. — Его сильно ранила пума. К счастью, он остался жив.

— Откуда Ченси взял пуму? — удивился Тью, на что Баркатрас только развёл руками.

— Решительно отказываюсь спать на этой постели, — произнесла Альвенель. Перья все ещё плавали в воздухе. Разрубленный вместе с подушкой скорпион залил простыню и покрывало чёрной липкой кровью. Конан завернул убитую тварь в испачканное бельё и выбросил свёрток за дверь.

— Давай-ка обшарим всю комнату, — предложил он. — Вдруг здесь есть ещё что-нибудь в том же роде.

Однако тщательный и дотошный обыск ничего не дал.

— Любопытно, кто из моих конкурентов подбросил мне этот сюрприз? — гадала Альвенель вслух.

— Возможно, они тут и не при чём, — молвил киммериец.

Женщина, не скрывая удивления, посмотрела на него.

— Вспомни герпедонта в горах, — продолжал варвар. — Стигийский скорпион — тоже диковина в этих местах. Ему нужно жаркое солнце и растрескавшаяся, сухая земля. Тут, по-моему, не обошлось без колдовства!

— А если кто-нибудь из претендентов — тайный колдун? — предположила Альвенель, но Конан с сомнением покачал головой.

— Скрыть принадлежность к проклятому колдовскому племени очень трудно, — сказал он. — Колдун — это не только магия, это способ жить. Колдуны по-другому говорят, по-другому держат себя, смотрят на все с прищуром, везде ищут символы и кичатся своим знанием. Из-за этого они ещё более отвратны!

— Но ведь маг может притвориться обычным человеком, — настаивала Альвенель. — И втайне посмеиваться над окружающими.

— На кого ты думаешь?

— На кхитайца!

— Нет, — возразил варвар. — Кхитаец — по-настоящему мудрый человек. Такой не будет возиться с колдовством.

— А как ты отличаешь мудрого от не мудрого? — спросила женщина.

Киммериец нахмурился.

— Не знаю, — наконец признался он. — Отличаю и все.

— Хорошо, — сказала Альвенель. — А как по-твоему, я мудра или нет?

— Нет, — ответил Конан категорически. — Ты умна, но не мудра.

— Почему? Я ценю твою откровенность, но объясни, почему ты так думаешь?

Варвар увидел, что она задета..

— Если бы ты была мудра, — сказал он, как мог, мягко, — то давно вышла бы замуж и родила бы своему мужчине кучу красивых, здоровых детей. Не обижайся — я тоже не мудрец.

— Хватит об этом, — холодно произнесла Альвенель. — Я хочу спать.

Киммерицу вдруг показалось, что у этой красивой, обнажённой женщины, для которой нагота — самые крепкие латы — что-то сломано внутри. Киммериец слабо разбирался в душевных страданиях, но знал, что они бывают иногда сильнее телесных.

Женщина легла на голый тюфяк и закрыла своё лицо волосами. Варвар закутал её высохшим плащом, задул свечи и тихо вышел из комнаты.

В зале графской короны шут Баркатрас пил вино.

— Где крикливый молокосос? — осведомился у него Конан.

Шут покачнулся на стуле, вскинув ноги на стол, и заговорил:

— При покойном графе в замке выдавались весёлые ночки, но такой я не упомню!

После чего он рассказал про пуму, убитого Фаэрти и ожившего мертвеца, сожжённого в коридоре.

— А у нас в спальне был скорпион, — кивнул Конан. — И сбежавший лакей до сих пор не объявился… Кстати, где ты сам был в тот момент, когда обрушился мост?

— Я? — переспросил Баркатрас. — Ах, да! Выходил за надобностью. Всё дело в белом вине. От него пучит живот. Тебе нужны доказательства?

— Что-то я не вижу в вас вчерашнего пыла! — проворчал стряпчий, усаживаясь за стол.

Завтрак и без этого замечания проходил в атмосфере невесёлой. Тью покосился на Фаррела сердито, но промолчал.

Ченси взял бокал левой рукой — правая находилась на перевязи — и произнёс:

— Давайте выпьем за то, чтобы не все погибли в этом распроклятом замке!

— Я бы воздержался на вашем месте от всяких тостов, — сухо хмыкнул судейский. — Наша общая задача состоит в том, чтобы выжить. Скорее всего, это будет непросто.

— Вы очень крепко держите себя в руках, — не выдержал Тью. — С чего бы это? Почему вы так спокойны? Вы — единственный, с кем ночью ничего не случилось! Это подозрительно.

— Не единственный, — молвил Тьянь-по, входя в залу и церемонно кланяясь. — С бедным кхитайским каллиграфом тоже ничего не случилось. Он спал, как младенец.

— Младенцы спят крайне беспокойно и всё время кричат, — язвительно заметил Фаррел. — Вы уж поверьте. У меня трое детей и восемь внуков. А ваш многоучёный сосед — с ним всё в порядке?

— Ночью ему привиделось, будто бы моя голова, отделённая от тела, находилась у него на окне, — поведал Тьянь-по, устраиваясь на стуле, — а потом он заснул. Во всяком случае, затих. Наверное, проваляется в постели до вечера. Он очень впечатлителен, в этом виновата его комплекция.

Варвар завтракал без аппетита, что бывало с ним нечасто. Он то и дело смотрел на надписи — на фальшивую, нанесённую поверх шлифованного камня кладки, и на подлинную, словно выжженную в толстой дубовой панели. Альвенель, в глубокой задумчивости, стояла у окна и высматривала в сером ненастном небе что-то, заметное ей одной.

— Джокс! — обратился стряпчий к мажордому, прислуживающему за столом. — Ты знал Грателли много лет. Объясни, как он мог выкинуть с нами такую шутку?

— Не могу знать, — медленным, скрипучим голосом отвечал Джокс.

— В нём не было никаких странностей?

— Странностей? — Мажордом лишь взглянул с недоумением и оставил вопрос стряпчего без ответа.

— До сих пор непонятно, как он сломал мост, — заметил Ченси.

— Ну, это просто, — ответил ему кхитаец. — Он сам рассказал нам, что у графа хранились запасы порошка для праздничных огней. Достаточно было мешка весом в пять лян и длинного фитиля, который тлел бы долгое время. А потом — бум! И моста нет.

— Действительно, просто! — рассмеялся Ченси. — Неужели глупый лакей мог додуматься до такого? А вот вы, который много знает о свойствах этого порошка…

— Понимаю, куда вы клоните, — улыбнулся Тьянь-по. — Но я-то здесь, среди вас. А лакей исчез. Почему?

— Простите, госпожа, — Ченси повернулся к Альвенель. — Вы, бесспорно, самая светлая голова в этом замке. Что вы думаете по этому поводу?

— Ничего, — ответила она. — Я разгадала надпись и сегодня, в указанное время, оглашу результат.

— Много вам будет толку с этого! — фыркнул Тью. — Неужели вы не понимаете, что нас всех убьют, по одному. И вас тоже, если, конечно, не вы организовали все это.

— Мы занимаемся ерундой. — Кхитаец тактично сказал «мы» вместо «вы», и это все заметили. — Прошедшей ночью случились вещи, не объяснимые порядком вещей нашего мира. Значит, нужно понять логику мира сопредельного. Это гораздо интереснее, чем слоняться по замку в поисках коварного Грателло. Лично я устроюсь в графской библиотеке, потребую его личные записи и тщательно изучу.