Тайна Тихого океана - Страница 16

– Не бзди. Мой брат не дерьмо дряхлого кондора, он знает, что говорит.

– Эй, приятель, а ты не задавайся, он у тебя всего лишь мусорщик.

– Иди ты в куст акации. Он начальник над уборщиками. С ним советовались, где кого поставить. Он сказал директору музея, что Колумба не потерпит в зале, и Колумба нет в зале. Ты где-то здесь видишь Колумба?

Рука человека из инвалидного кресла, в которой прятался пистолет, незаметно опустилась на распухшее колено. Почти неуловимым движением палец потянулся к кнопке, включающей стальные челюсти газонокосилки. Но нет, безумный огонек в заплывших глазах угас. И сидящие за столом заговорщики восприняли этот как приказ ничего не предпринимать.

– Иди убирай какашки за игуанами, я не верю, что их так классно лепили, – снова заупрямился более робкий. – Откуда твой poperti [10] брат знает, что под трусами у белой червячихи все как у настоящей телки? Он что, сам проверял?

– Иди ты в куст акации, дерьмо собачье, мой брат никогда не врет.

– Ой, вот она!..

Непроизвольно каждый из заседателей самыми крешками глаз покосился туда, куда указывала немытая рука робкого парнишки. Там, на высоком постаменте, пыталась совладать с платьем восковая копия самой знаменитой фотографии Мерилин Монро.

Пацаны обошли кинозвезду по кругу. Более решительный потянулся к воздушному платью, но второй удержал его за рукав футболки:

– Сломаешь!

Первый тоже крепко трусил и потому, поколебавшись, отступил:

– Точняк, мы не в перчатках. На дело всегда надо ходить в перчатках – так меня учил Косой Запата из Шакальего тупика. Еще пальчики оставим на восковых ляжках… Ладно, пошли отсюда. Но давай договоримся в школе всем рассказывать, что мы…

– Ой, а это кто такие? – прервал робкий.

– Это… это… – Мальчишка почти вплотную подошел к столу с заговорщикам. – Что за бабуин, траханный анакондой на секвойе? А может, в трусы заглянем этой телке? – неожиданно указал он на старающуюся не дышать Женевьев Картье.

– Да ну. Она совсем старуха. В такой духоте скоро растает и на пол стечет. Дерьмо дряхлого кондора. Во, глянь, этот восковой толстяк уже плавится, – малец ткнул грязным пальцем в огромные капли пота на лбу Бруно. – А, я понял, кто это такие.

– Эй, приятель, кто? – Робкий от души высморкался на пол.

Вопрос сопливого подростка сделал неслышным чей-то скрип зубов.

– Это подписание Декларации Независимости янкесов. Помнишь, нам историчка трендела. Джакомо подглядывал – ее физрук после уроков трахал. Вон индеец, – рука указала на Кортеса. – Видишь, как скалится. Родину продал, падла. А рожа-то страшная, как настоящая. А это Линкольн, – удосужился персонального жеста лорд Кримсон.

Трубка в побелевших буквально до восковой бледности пальцах лорда чуть не хрустнула. Его предки получили дворянство, сражаясь, чтобы Новый Свет остался колонией. И теперь услышать такое!.. Одного внятного выдоха рейхсляйтера хватило бы, чтобы лорд сорвался с места и придушил бы на месте быдло. Но Мартин хранил неподвижность статуи.

– Ладно, приятель, пошли отсюдова. Там, на втором этаже, есть скелет динозавра. С во-от таким костяным початком.

И югенды, шаркая, как это делают только обитатели района Барра, направились к выходу и покинули зал.

– В Германии, – глухо и как бы обращаясь к самому себе просипел Борман, – я имею в виду старый добрый Фатерлянд, такое было бы невозможно. В старой доброй Германии никто не смел пробираться в закрытый музей. Нет, действительно, Бразилия – страна очень вредная для здоровья.

– А я говорил, – несмело и как бы сам к себе обратился мистер Лукино, – не с Бразилии – с Колумбии следовало начинать… Впрочем, я ни на что не намекаю.

И лорду Кримсону вдруг показалось, нет-нет, не показалось, он и вправду заметил не улыбку, а только намек на улыбку, причем на очень злую улыбку в уголках губ Кортеса. Улыбку, не имеющую никакого отношения к шраму.

Рейхсляйтер Борман вдруг ухмыльнулся и кинул пистолет на колени Бруно, плотно, до треска обтянутые брюками от «Marks & Spenser».

– Не бойся, мальчик мой, – просипели динамики, вмонтированные в спинку инвалидного кресла. – Я не буду стрелять. Но позволь спросить, что означает вот это?

Первой сориентировалась Женевьев и повернула худое лицо к мистеру Лукино:

– А впрочем, я сомневаюсь, что наш друг Бруно честно платил все налоги. Ведь у него на Джерси зарегистрировано то ли двадцать, то ли тридцать оффшорных компаний.

Мисимо-сан наконец ответил Джеремее Паплфайеру:

– Мало ли для чего человеку бывает нужно участвовать в благотворительных акциях Джорджа Сороса. Как минимум – это неплохая реклама…

В старческих, нездорово одутловатых веснушчатых руках Бормана появился лист бумаги.

Боясь опоздать, мистер Лукино доверительно сообщил Бенджамину Альбедилю:

– Главное, что наш приятель Бруно ничего не имел против вступления в НАТО Латвии и Литвы. А уж Эстония – дело десятое…

– Здесь написано, что «кровяное давление выше»… не то… – Прежнюю бумажку в руках Бормана сменила другая. – Так, где это… ага вот… «Специальная комиссия Генерального штаба под командованием генерала Гулина (досье N 416b/i) провела расследование факта нападения на объект У-18-Б (категория секретности 2). На месте происшествия было найдено 31142 гильзы»… так-так-так… «…а так же, после переклички, одиннадцать из тринадцати обитателей объекта без видимых физических, аутентичных и моральных повреждений. Два бойца (сержант Кучин и рядовой Зыкин) пропали без вести. До выяснения всех обстоятельств решено считать их находящимися в самовольной отлучке. Особое мнение: командир бывшего объекта У-18-Б Евахнов В. М. настаивает на том, что бойцы Пали Смертью Храбрых в бою с превосходящими силами противника, и ходатайствует о представлении означенных бойцов к званиям Герои России посмертно…»

При гробовой тишине рейхсляйтер Борман смял бумажку и бросил себе за спину.

– Значит, дорогой Бруно, обитатели объекта уничтожены под корень? А как тогда ты объяснишь перехваченный доклад?

На вон Зеельштадта было страшно смотреть. Лицо побагровело, толстые губы затряслись, как студень.

– Эк… эк… – выдавил он. – Как удалось…

– А что ты скажешь по поводу того, – не дал передышки Мартин, – что один из якобы убитых мегатонников получил от российского командования сверхсекретное боевое задание, сути которого мы не знаем?

– Горы выпускают родники наружу только в крайнем случае, – сказал Кортес, и в голосе его проскользнуло легкое недоумение. – Родники – кровь гор, сочащаяся из вскрытых вен.

Самый богатый человек Швеции, облаченный в сюртукоподобный пиджак от «Marks & Spenser» приподнялся в кресле с широко раскрытым ртом. Но рот пришлось захлопнуть. Глаза Бормана опять были закрыты. И, вполне вероятно, рейхсляйтер опять погрузился в сон. Огромное, еле помещающееся в карикатурном «фольксвагене» брюхо мерно вздымалось и источало особенно заметный, если не курить, старческий дух. Однако скоро, очень скоро, через минуту или две Борман проснется.

Мистер Сельпуко – владелец обширнейших пастбищ в Австралии, а заодно и транспортного флота, составляющего две трети ходящих под флагом Либерии сухогрузов, удовлетворенно закинул ногу на ногу и вполголоса нацелил вопрос прямо в подрагивающие губы шведа:

– Партайгенноссе, по-моему, настало самое время поговорить об уступке вами двадцатипроцентного пакета «Вольво». – Это был тщательно просчитанный удар ниже пояса. Чтоб еще больше вывести шведа из равновесия.

– Я думаю, – скромно потупив глазки, мурлыкнула Женевьев, – следует пересмотреть договор, кому после нашей победы будут принадлежать руины судостроительных верфей Гданьска. – И вид при этих, весьма жалящих словах был – сама кротость. – Ведь после катастрофы надо будет восстанавливать мировую экономику. А куда ж мы без Гданьска? – И мадам, как девочка, старательно оправила вызывающую юбку, купленную в последнюю прогулку по Риму, в магазине «Calamo».