Тайна старого камина - Страница 13

— Понял!.. Завтра такое от меня узнаешь, только держись! Как мы встретимся?

Петя рассказал другу о своей договоренности с Сережей.

— Буду! — с жаром заверил Миша. «Теперь только Саше осталось позвонить», — подумал Петя, повесив трубку!

И точно, Саша позвонил минут через пятнадцать. Он уже знал от Сережи о назначенной на утро встрече и некоторое время колебался, сейчас ли поделиться с Петей тем, что он узнал, или отложить до утра. В конце концов он не выдержал и решил сообщить Пете основное, не вдаваясь в подробности:

— Похоже, за твоей квартирой уже больше года идет настоящая охота. Кто-то подстроил, чтобы прежнего владельца арестовали и осудили с конфискацией имущества. — Саша в этом уже нисколько не сомневался. — А Пияшев — это не мастер, как мы думали, а первый владелец квартиры. Насколько можно заключить, врач.

— Ну-ну!.. — вздохнул Петя. — Мощная картинка получается!

— И узнай у отца, не Сохин ли фамилия инспектора ГАИ, который им занимался. Мой отец говорит, что есть такой Сохин, прохвост тот еще.

— Обязательно спрошу.

— Твой отец еще не возвращался?

— Нет. Ждем-с, — процитировал Петя известный рекламный ролик.

— Ладненько, тогда до утра.

— До утра.

Почти сразу же после этих перезвонов приехал отец. Видно было, что настроение у него дрянное, но он старался держаться бодро, чтобы не расстраивать семью.

Мама подала ему поздний ужин. Отец шутил, старался всех развеселить. Поужинав, он подождал, пока Катя ляжет спать, и за чаем рассказал маме и Пете:

— Эти типы очень основательно за меня взялись. Они знают обо мне все, вплоть до мелочей. Инспектор, продажная шкура, составил протокол, по которому выходит, что я кругом виноват…

— Как фамилия инспектора? — спросил Петя.

— Некий Сохин. А какое это имеет значение?

— Никакого, — поспешно отозвался Петя. Но в голове у него уже роились планы…

— Так вот, они собираются предъявить мне иск на колоссальную сумму…

— Но ведь не настолько колоссальную, что бы расставаться с квартирой? — спросила мама. — Ремонт их машины ты сможешь оплатить, даже если они двойную цену потребуют.

— Они сделали хитрый ход, — сообщил отец. — Они утверждают, что ехали на встречу с зарубежным партнером, чтобы подписать контракт на сто тысяч долларов, а из-за аварии подписание сорвалось. Они предъявили все бумаги: и предварительные разработки контракта, и уведомление несостоявшегося партнера, что поскольку контракт не был подписан до одиннадцати утра, как ими было согласовано, а в три у него самолет в Нью-Йорк, то он отказывается от контракта.

— Но ведь все это «липа»! — не выдержал Петя.

— Конечно, липа, — кивнул отец. — Но как это доказать? Я уже консультировался у адвоката. Он говорит, что суд вполне может приговорить меня к возмещению всех убытков, да еще моральный ущерб… Вот и получится, что я не рассчитаюсь с ними, не продав квартиру. Мне дали три дня на размышление. Говорят, что судиться им самим не хочется. Готовы пойти со мной на мировую. Я отдаю им квартиру, а они сами подберут мне другую, похуже, тоже «очень ничего», по их выражению, — с тем, чтобы разница пошла в счет погашения их убытков, пусть и не полностью. Я отказался…

— А они что? — подался вперед Петя.

— Ответили, что три дня на размышление мне все равно оставляют. Если я не проявлю благоразумия, то в четверг, ровно в три часа дня — по истечении трех суток, понимаешь? — начнется открытая война.

— Но ведь это шантаж!

— Да, шантаж.

— А ты?

— Да, конечно. — Котельников кивнул, поняв с полуслова, о чем хочет спросить сын. — Я втихую включил диктофон. Но они говорили так, что ни к единому словечку не прицепишься. Я, конечно, дал кассету послушать Борьке. И у него есть кое-какие соображения, как их подловить и доказать, что это уголовно наказуемая провокация… В общем, будем сражаться!

— А может, Бог с ней, с квартирой? — спросила мама. — Покой дороже. Легко досталась, легко и пропадет. Ты ведь сам когда-то шутил, что в крайнем случае всегда преферансом на жизнь заработаешь.

В такой сложной взрослой карточной игре, как преферанс, Петькин отец был асом.

— Когда это ты так шутил? — с интересом спросил Петька.

— Было дело… — усмехнулся отец. — Между поездками за границу история произошла. Меня в идеологической диверсии обвиняли и хотели выпереть отовсюду с волчьим билетом, чтобы я нигде работы по специальности не нашел. Из-за Высоцкого. Да, да, того самого. Для тебя Высоцкий уже, наверное, древняя история, а для нас это самое что ни на есть живое было. И наверху относились к нему с большим подозрением. А я в годовщину его смерти организовал вечер его памяти. Это в секретном-то институте! Да еще мы чудом раздобыли пленку с записью единственного спектакля «Памяти Высоцкого» в Театре на Таганке — потом его запретили наглухо. Ну и пускали куски из спектакля как сопровождение… Смешно теперь об этом вспоминать, а как тогда на меня орали, как ногами топали!

— Вот это да! — воскликнул Петя. Раньше родители почему-то никогда ему об этом не рассказывали. — И ты всерьез тогда подумывал преферансом на жизнь зарабатывать?

— А что? — ухмыльнулся отец. — При моем умении вы бы не только хлебушек имели, но и маслице, чтобы на него намазать! Я им так и сказал. Они просто обалдели.

— Прямо так и сказал?

— Да. Надо ж было показать им, что мне все это как с гуся вода, а без такого специалиста, как я, они не обойдутся. Конечно, паршиво было на душе, и вся дальнейшая жизнь в черном цвете виделась, но я знал, что перед такими раскисать нельзя! И замяли они это дело, махнули на меня рукой. Вот так! — И отец сурово поглядел на Петю и маму. — Если уж вспоминать об этом, то чтобы делать свои выводы. Да, я хочу жить хорошо, всегда хотел, и не для себя самого: хочу для вас, своих родных и близких, построить хорошую жизнь, в которой будет прочная основа. Я умею радоваться отдыху, хорошему столу, квартире, в которой приятно жить, машине, которой приятно управлять. Мне приятно сознавать, что все это дело моих рук. Но я никогда ни перед кем не пресмыкался, не трусил — и никогда не буду пресмыкаться и трусить! Иначе эта трусость всю жизнь отравит. Японские самураи, однажды струсив — или даже заподозрив, что в них проснулась трусость, — делали себе харакири.

Потому что знали, что не смогут жить дальше, стыдясь самих себя. Я харакири делать не буду, но я знаю, что всегда должен оставаться человеком — чтобы смотреть вам прямо в глаза, чтобы не стыдиться, глядя в зеркало! Иначе все радости жизни понемногу станут не в радость… Да, я в свое время КГБ не испугался — так почему я должен сейчас бояться этой шпаны?

— А рассчитаться с ними ты не можешь? — спросила мама.

— Нет. Общая сумма иска составит приблизительно сто двадцать тысяч долларов. Даже если я изыму все деньги, вложенные в дело — а их не возьмешь и не изымешь просто так — то такой суммы я и с помощью друзей не наберу. Они очень точно выяснили мои возможности перед тем, как устроить мне эту подставку.

— Но ведь бывает так, что человек не трусит, а отступает перед объективными обстоятельствами… — сказала мама.

— Бывает. Но это не тот случай. Как бы то ни было, у нас есть еще два дня с хвостиком. За этот срок что-нибудь придумаем.

— Они могут и не выжидать эти три дня, а попробовать устроить еще какую-нибудь пакость, — сказала мама. — Мол, с нами шутки плохи.

— Могут. Поэтому завтра дети в последний раз идут в школу, а ты — на работу. Я завтра в школе договорюсь, когда отвезу их. Поедете к твоей сестре… Или нет, лучше я возьму вам путевки в хороший подмосковный пансионат, и будете сидеть там, пока все не кончится.

— Я тебя не оставлю! — твердо заявил Петя.

— Оставишь — и это обсуждению не подлежит. Здесь ты будешь мне только обузой. Чтобы спокойно действовать, мне надо знать, что вы в безопасности.

Петя надулся, но промолчал. По большому счету, отец прав. Ему надо спрятать родных подальше, иначе он будет чувствовать себя так, словно у него руки связаны. Но он ведь не знает, что его сын с друзьями начал собственное расследование — и может оказать неоценимую помощь! Ладно, решил Петя, посмотрим, что будет завтра. В крайнем случае он сможет договориться с друзьями, чтобы они действовали без него, а сам сумеет на денек ускользнуть в Москву, если потребуется.