Тайна старого дома (сборник) - Страница 1
Виктор Эфер
ТАЙНА СТАРОГО ДОМА
Рассказы
Избранные сочинения, том II-б
Превратности судьбы
Широкое одутловатое лицо Фреда Грея так и лоснилось на солнце, так и искрилось радостью и счастьем, когда он, опершись на поручни, стоял на борту маленькой яхточки «Королева Отаити», следя за прихотливыми струйками дыма от ароматной сигары, которые таяли в спокойном, прозрачном воздухе, насыщенном несравненным благоуханьем Южного моря.
Голубое небо сливалось на линии горизонта с голубым же морем, поверхность которого была на диво спокойна. Казалось, что спокойствие, довольство и счастье разлиты во всем свете. Треугольный парус бессильно повис на мачте. «Королева Отаити» заштилевала окончательно.
Фред Грей, кинув окурок в прозрачные волны, зажмурил глаза и даже помурчал, как пригревшийся на солнце кот.
— Эй! — донесся голос из-под тента, где дремал в тени лежащий в качалке Эдди Кинг. — Алло! Не будешь ли так добр сказать мне, что заставляет твою физиономию так сиять, что я даже не знаю, где настоящее солнце — на небе или на твоих плечах?!
— Ничего особенного… — равнодушно отвечал Грей. — Просто приятно так отдыхать, сознавая, что ты заслужил этот отдых.
— Ага, значит под этим солнцеподобным видом заложены глубоко моральные основания…
— Понятно, если бы не было у меня сознания того, что я заслужил отдых, я не мог бы чувствовать себя так чудесно. Я исполнил свои обязанности и теперь могу с совершенно чистой совестью потешить себя.
— А скажи, прошу тебя, — не думаешь ли ты, что эти твои «выполненные обязанности» могут сослужить тебе плохую службу?
— Я не вижу, милый Эдди, каким образом это могло бы случиться!..
— Да просто так, что твои кожные покровы не выдержат самодовольства, распирающего тебя изнутри и… лопнут. Это было бы обидно!
— Оставь этот тон, Эдди, — спокойно отозвался Грей, — он портит твой характер. Я не понимаю, почему ты, собственно, усвоил его со мною, кажется, я…
— Мне очень приятна твоя забота о моем характере, — перебил Кинг, — уж не хочешь ли ты еще больше чувствовать удовлетворения от исполнения христианских обязанностей, бесплатно преподнося мне «назидания»?..
— Послушай, дружище, — продолжал Грей, не обращая внимания на насмешки Кинга, — ты мой старый приятель, которого я всегда, еще с той поры, когда мы бегали в коротеньких штанишках, очень любил, и я хочу поговорить с тобой серьезно…
— У меня слабый желудок для этого, — утомленно откликнулся Кинг, закрывая глаза.
— И все-таки давай поговорим. Ты прекрасно знаешь, что мои дела идут хорошо и что я имею все основания быть довольным, в то время как ты слоняешься безо всякого дела, проживая последние центы когда-то солидного отцовского наследства, и кроме этой жалкой «Королевы», которая служит только забавой для тебя, не имеешь ничего. Это и заставляет тебя нервничать и смеяться надо всем. Пойми, старина, что ты смеешься больше всего над собой…
— Это скучно, Фреди! Я и так полон уважения к твоей общественной и деловой значительности и сознания никчемности и мизерности моего существования.
Грей, прерванный на полуслове, скривился, почесал переносицу, еще раз окинул взглядом безбрежную голубизну неба и моря и подошел ближе к Кингу. Вынув из кармана кошелек, он достал из него какую-то бумажку.
— Вот они! Итоги неутомимой трехлетней работы, неусыпных забот и бессонных ночей. Смотри, здесь ровно 1 000 000 долларов…
Как не был Кинг равнодушен и уравновешен, но все же он повернулся в качалке и дух у него в груди перехватило.
Наконец, пересилив волнение и проглотив слюну, он сказал глухим придушенным голосом:
— Один… миллион… долларов…
— Да, ровно один миллион. Выписанный на чек Центрального банка в Нью-Йорке. И знаешь, что это за миллион? Это те деньги, что я выручил от продажи твоего предприятия.
Кинг, которому удалось наконец овладеть собой, снова откинулся в качалке.
— И ты, несомненно, приехал сюда, за 3 000 километров, чтоб передать его законному владельцу, т. е. мне, с соответственным отеческим «назиданием». О, как это мило с твоей стороны!
— Законному владельцу?! — возмутился Грей. — С какой стати! Слушай, Эдди, вспомним прошлое… Ты знаешь не хуже меня, что когда наши отцы, еще безусыми мальчиками, приехали в Канаду и назывались еще не Греем и Кингом, а Сиренко и Королевым, они, кроме своих мозолистых рук, не привезли ничего. Оба были сильными, энергичными людьми, но случилось так, что твоему отцу посчастливилось и он умер, оставив тебя наследником большого, хорошо поставленного предприятия, в то время как мой, дав мне жизнь и рано умерши, оставил меня владельцем рваных штанов и пары рук.
Фред Грей остановился на минутку, чтобы посмотреть на свои руки и закурить папиросу.
— Да. Только вот этих двух рук. Все, что теперь я имею, — я приобрел сам. Своею головой, своею спиною, этими руками и энергией, работая, как черт в пекле…
— Пусть защитит и охранит нас милосердный Господь! — отозвался Кинг, который успел принять свою манеру и тон, — тебе, кажется, пришлось потрудиться и возле моего добра…
— Ошибаешься, Эдди. Только неискренность заставляет тебя говорить так. В то время, когда я, изворачиваясь, выкручиваясь и голодая, закладывал первые камни фундамента моего благосостояния, ты беспечно тратил отцовское наследство, живя для собственного удовольствия. За два года после смерти своего отца, ты умудрился так запустить и запутать дела, так развалить предприятие, что оно начало давать убыток. Помнишь, я неоднократно указывал тебе на то, что надо серьезно взяться за ум и спасти дело; предлагал помощь; давал советы…
— Да помянет тебя Господь во Царствии Своем.
— Да, да. Предупреждал и давал советы, — не обращая внимания на реплики Кинга, горячо продолжал Грей. — А ты вместо того, чтоб, засучивши рукава, взяться спасать предприятие, продолжал гулять и догулялся до того, что все пошло прахом! А потом решил и совсем избавиться от хлопот и ликвидировать дело. За него никто не давал больше 20 000, я дал тебе 50. Ты, взяв их, был бесконечно счастлив. Купив себе свою «Королеву» — ты три года слонялся с нею по всем Южным морям от островка к островку, наслаждаясь, полеживая в тени пальм, любуясь, как танцуют шоколадные красавицы и мечтал под мелодичные звуки укулеле…
— Помяни Господи царя Давида и всю кротость его! — не выдержал Кинг.
— А я приложил свою энергию, опыт, знание, не жалея сил и рук и, как видишь, за три года сумел привести все в такое состояние, что продал твое разваленное дело за 1 000 000, заработав на этом деле чистых 950 000. И все это дала работа, Эдди! Работа и работа.
— Мне кажется, что результаты «такой», — подчеркнул Кинг, — такой работы — не особенно хорошо пахнут.
— Разве я сделал что-нибудь нечестное или некрасивое? Знаешь, Эдди, — впадая в философское настроение, продолжал Грей, — мне кажется, что все люди разделяются на две категории: творцов и расточителей. Это закон природы. Мы — творцы ценностей, творцы культуры и ее достижений, а вы только пользуетесь нашей работой, только расточаете те ценности, что мы приобретаем, и потому мы предназначены самой судьбой руководить всем прогрессом и вести за собой и управлять большею, но слабейшею, частью человечества. Равенства не может быть. Равенство — это сказка для недоразвитых людей, идиотов и лодырей, которые не умеют и не хотят работать и стремятся лишь пользоваться жизненными благами, создать которых они сами не умеют… Я думаю… — все больше вдохновляясь, увлекался Грей, не обращая внимания на то, что Кинг приподнялся и присматривается к чему-то далеко на горизонте, — я думаю, что если бы собрать вместе все материальные ценности, которые существуют на земле, и разделить их между всеми людьми по равной части, то, я уверен, что подобное равенство существовало бы недолго. За какой-нибудь год все стало бы на свое, Богом и судьбой назначенное место: то есть, люди-творцы снова собрали бы все в свои руки благодаря своей неутомимости, работоспособности, опыту, а расточители все свои части растратили, прогуляли, пропустили бы сквозь пальцы. Равенства быть не может; Эдди. Все подвластно законам. Нельзя сохранить равенство среди людей, как нельзя резиновый мяч заставить лежать на дне, а чугунную гирю плавать на поверхности. Пока ты держишь их, они покоряются тебе, а только выпусти, и все станет на свое место: гиря пойдет на дно, а мяч выплывет наверх.