Тайна Розенкрейцеров - Страница 1

Минутная стрелка часов словно приклеилась к циферблату. Она с непонятным и пугающим упрямством не хотела преодолеть последние миллиметры окружности, чтобы часы пробили полночь. Тишина в спальне стала свинцово-тяжелой и почти осязаемой. Глеб смотрел на часы, не отрываясь. В спальне горел лишь слабый ночник, который не высвечивал мелкие детали интерьера, и большой белый циферблат, потеряв в полумраке футляр, маятник и гири, висел в пространстве как летающая «тарелка» инопланетян. Часы были старинные, с боем и в футляре из красного дерева, украшенном резными финтифлюшками. Они достались его семейству в наследство от прадеда. Глеб перенес их в спальню по одной единственной причине – они громко сообщали ему, когда наступит ВРЕМЯ.

Он боялся этого момента. Очень боялся. И в то же время с болезненным нетерпением ждал, когда ОНО появится. Но когда точно это случится, Глеб не знал. Чаще всего ОНО овладевало его душой и телом ровно в полночь. Первое время Глеб испытывал панический страх (нет, даже не страх, а ужас), и чтобы хоть как-то заглушить его, он напивался до положения риз. Но едва последний звук двенадцатого удара молоточком по бронзовому диску растворялся в ночи, как Глеб становился совершенно трезвым.

И начиналось…

Сегодня Глеб решился на крайнее средство. Он приковал себя железной цепью с замком к собственной кровати. Кровать ему сделали по специальному заказу. На ее изготовление пошло почти двести килограмм металла. Она была привинчена к полу и могла выдержать любые мыслимые и немыслимые нагрузки. Чтобы ни у соседей, ни у разных сверх всякой меры любопытных граждан не возникло никаких вопросов, детали железного монстра под названием «кровать» Глеб заказывал в разных мастерских, а сборку произвел сам. Но соседка из квартиры напротив, вредная и вездесущая старуха Пестржецкая, все равно что-то заподозрила. Наверное, подсмотрела как нанятые Глебом грузчики, согнувшись в три погибели, тащили тяжелые железяки. Пестржецкая следила за ним как кот за мышью. Замыкая квартиру, Глеб кожей ощущал ее взгляд, пронзающий его, словно лазерный луч, выпущенный излучателем, замаскированным под дверной глазок. Когда он выходил во двор, Пестржецкая занимала пост у кухонного окна, даже если это было в шесть утра.

Спрятавшись за портьеру или за горшок с геранью, она держала его в своем поле зрения как снайпер на прицеле. У Глеба даже уши чесались от ее прилипчивых гляделок.

Глеба так и подмывало выкинуть какой-нибудь номер; например, снять штаны и продемонстрировать вредной старухе стриптиз прямо на тротуаре. Но он сдерживал свои порывы и ровной беззаботной походкой шел в сторону трамвайной остановки. Мне только и не хватало, чтобы эта старая грымза позвонила в милицию или ФСБ, думал встревоженный

Глеб. Люди напуганы террористическими актами в столице, поэтому горожане, особенно обломки культа личности и старики, большей частью бывшие партийные функционеры, завалили правоохранительные органы заявлениями, в которых изобличали в разных грехах всех подряд, а чаще всего – соседей.

Не без усилия оторвав взгляд от циферблата, Глеб посмотрел на замок, с помощью которого замыкались кандалы. Это было его личное ноу-хау в виде прочного металлического корпуса (размером с брусок хозяйственного мыла) с электронной начинкой, скрепляющего два конца цепи толстыми штырями. Главной изюминкой замка было запирающее устройство. Оно реагировало только на голос Глеба, который, чтобы освободиться от оков, должен был сказать кодовое слово – пароль.

Глеб боялся, что если ОНО все-таки придет, ему не выдержать испытания, и при наличии обычного ключа он откроет замок. В то же время Глеб точно знал – когда ОНО овладеет им всецело, все мысли и воспоминания мгновенно испарятся из его памяти, которая превратится в чистый, без единой помарки, бумажный лист. А значит, пароль он не должен бы вспомнить…

Первый удар часов обрушился на его голову как молот. Так было всегда. Казалось, что внутри черепной коробки взорвалась мина, и ее осколки застучали по серебряным колокольчикам. Это было очень неприятно и даже больно, потому Глеб не выдержал и застонал.

«Господи, за что!?» – взмолился он, пытаясь удержать в фокусе куда-то ускользающее нормальное сознание. Но тщетно: мысли начали путаться, часы били без остановки, мерно и неудержимо, и Глеб вдруг ощутил себя в космической пустоте. Это было странное чувство. В одно и то же время он летел и падал. Полет вызывал эйфорию, а падение – дикий, первобытный ужас.

Глеб закричал и заворочался на своем железном ложе, пытаясь избежать зоны притяжения какой-то неведомой, пугающей субстанции, постепенно обретающей очертания. Затем превращение совершилось, и он начал рваться из железных оков как зверь, попавший в капкан. А потом Глеб потерял сознание от шока, который нередко испытывают пойманные животные…

Голос отца вырвал Глеба из сладких объятий предутренних сновидений, и он с трудом поднял непослушные веки.

– Вставай, лежебока! – Отец пощекотал ему голые пятки. – Удачу проспишь.

– Что, уже пора? – подхватился Глеб.

Он кинул взгляд на вызолоченное первыми солнечными лучами окно. Рассвет сочился сквозь запотевшие шибки медовыми каплями – над городом кружила белая душистая метель отцветающих садов.

– Пора, сынок, пора. Разомнись маленько, прими душ и садись завтракать. Поторопись – через час электричка…

До цели своего путешествия они добирались почти целый день: три часа электричкой, полтора – автобусом, еще два – на попутной телеге, а потом на своих двоих. Идти было нелегко – у каждого за плечами находился рюкзак весом не менее тридцати килограмм.

Антон шел и мысленно сожалел, что отцу не удалось договориться с возницей – чтобы тот подбросил их к тому месту, где они намеревались заняться раскопками.

Едва возница, – невысокий, худосочный мужичок в годах, давно небритый, в стеганой фуфайке и войлочных ботинках, именуемых в народе «прощай молодость», – услышал название местности, его будто током ударило.

– Тпру! – Мужичок резко натянул вожжи. – Все, хлопцы, – слазьте. Нам не по пути.

– Почему? – удивился отец. – Ты ведь обещал довезти нас до Михайловки.

– Мало чего я обещал… – буркнул мужичок.

– Я готов заплатить больше.

– Оставь деньги себе, – неприязненно ответил возница. – Я не возьму от вас ни копейки. Слазьте!

– Что ж, хозяин – барин…

Отец соскочил с телеги.

– Спасибо тебе, добрый человек, – сказал он, приятно улыбаясь.

– За что? – с недоумением спросил мужичок.

Видимо, его удивила библейская покорность отца, который, вопреки ожиданиям возницы, совсем не разозлился. Мало того – отец добродушно улыбался, словно мужичок сказал ему что-то приятное.

– За заботу, – туманно ответил отец. – Бывай…

Он решительно сошел с дороги на неприметную тропинку, которая уводила в лес. Глеб понял, что отец надумал идти напрямик. Этот маршрут они наметили еще дома. На всякий случай. В своих исканиях они обычно старались избегать обжитых мест и любопытных глаз. А эта дорога до Трех Могил – конечной цели их тайной и не вполне законной экспедиции – как раз и вела через давно брошенные колхозные поля, заросшие бурьяном, и лесные заросли, где сам черт ногу сломит.

Отец не открылся вознице, что они держат курс на Три Могилы. Он попросил его лишь подбросить их к реке – они якобы хотели порыбачить. Однако мужичка обмануть не удалось. Наверное, ему уже приходилось встречать кладоискателей. Район Трех Могил издавна привлекал внимание любителей поковыряться в земле.

Местные не любили «гробокопателей» и считали их большими грешниками. К тому же от самодеятельных археологов, которые не признавали никакую власть, было слишком много хлопот. Нередко они выясняли отношения с помощью ножей и винтовок, а потому окрестности Трех Могил были густо окроплены кровью. Но то происходило в дореволюционные времена и самую малость в гражданскую войну. Жесткие – даже жестокие – законы большевиков по отношению к неуправляемой вольнице кладоискателей надолго отбили у них охоту соваться к Трем Могилам, где по поверью хранились несметные сокровища.