Тайна острова Буяна - Страница 6

Ванька и Фантик чуть из лодки не вывалились от испуга, когда я, не обращая ни на что внимания и не думая о том, что мы можем перевернуться, запрыгал с дикими воплями. Мне в палец впиячилась (именно впиячилась, другого слова не подберешь) пиявка, пристроившаяся на стебле лилии. Она вцепилась в меня так, что оторвать её я не мог, и к тому же её тельце, похожее на узкий черный мешочек с какой-то гадостью, проскальзывало у меня между пальцев, и ухватить её у меня никак не получалось. А ощущение от этой твари, болтающейся на пальце было, говорю, самое мерзопакостное. Да ещё и учтите, насколько неожиданно все это произошло.

Наконец, мне удалось её кое-как оторвать и стряхнуть в воду, и я опустился на скамью под парусом, переводя дух.

Как ни странно, во время моих прыжков и метаний лилия нисколько не пострадала, и я протянул цветок Фантику.

— На… Держи…

Фантик глядела на меня округлившимися от ужаса глазами, её лицо побелело.

— Что это было? — пролепетала она.

— Пиявка, — ответил я. — Не обращайте внимания, просто сначала это было как-то… — меня передернуло. — А вообще пиявки ведь не опасные твари.

— Вот видишь, как Борька влип из-за твоего дурацкого желания заполучить этот цветок! — бухнул мой братец.

Фантик, которая в любом другом случае огрызнулась бы, наверно, в ответ, промолчала. Она и сама переживала и чувствовала себя виноватой.

И тут мы услышали треск кустов на берегу.

— Тихо! — сказал я. — Что там такое? Человек или зверь?

— А какой зверь может так трещать? — прошептала Фантик.

— Медведь… или лось, — таким же шепотом ответил ей Ванька.

Но это был не медведь и не лось. Из кустов на берег выломился здоровый мужик с отличной винтовкой — и с таким шалым взглядом, что нам сразу стало не по себе.

— Стоять! — крикнул — или, вернее, прорычал — он, направляя на нас винтовку. — На месте!

Мы замерли, боясь пошевелиться.

Мужик, держа нас на прицеле, приглядывался к нам.

— Кто такие? — спросил он. — Что здесь делаете?

— Просто… просто катаемся, — с трудом проговорил я.

— Одни? — осведомился он. — Без взрослых?

В самом этом вопросе была спасительная для нас подсказка.

— Как же без взрослых? — поуверенней ответил я. — Я ж говорю, нас отпустили покататься. А наши папы здесь охотятся… совсем неподалеку.

— Где — здесь? — резко спросил мужик.

Я махнул рукой в ту сторону, из которой мы приплыли.

— Вон там…

— Там? — мужик покосился туда, куда я махнул рукой. — И далеко они?

— Совсем недалеко! — быстро заверил я. — Как начнут стрелять, так вот увидите, выстрелы совсем рядом прозвучат!

Мужик приглядывался к нам, что-то соображая.

— Рядом, говорите? — проворчал он. — Что-то не верится. Слишком много барахла у вас в лодке. Что ж вы его не разгрузили, если вы уже выбрали место для стоянки? И что это вся лодка у вас размалевана, и вы сами в каком-то чудном маскараде?

— Мы репетируем, — ответил я. — Скоро День Города, вот мы и будем выступать в праздничном параде. Ведь через эти места проходил в древности один из главных торговых путей варягов, вот мы и будем изображать всяких северных воинов…

— Репетируете, пока папаши охотятся? — мужик не опускал нацеленного на нас ружья. — Гм… Как-то нескладно получается.

— Почему же нескладно? — откликнулся я. В голове у меня всплывали фразы, которые я невесть где вычитал: «Если вы оказались заложниками террориста, не делайте ничего, что может разозлить его или напугать, но при этом старайтесь завязать с ним разговор, на любые темы. Когда человек втягивается в разговор, он перестает относиться к собеседнику как к некоему безликому существу, и это становится дополнительной гарантией безопасности заложника…» Что ж, на данный момент нас вполне можно было считать заложниками террориста, верно? — Лодку мы подготовили к параду заранее, и…

— И ты хочешь сказать, что, кроме вас и груза, в этой лодке ещё спокойно размещаются двое взрослых со всем охотничьим снаряжением? хмыкнул мужик. — Вот что, хватит мне мозги пудрить! Говорите, куда вы плывете и зачем?

Мне показалось, что огоньки безумия в его глазах стали поярче. Вот подфартило нам нарваться на «психа-одиночку», как выразился бы мой братец! Да ещё психа с огнестрельным оружием!

Я поглядел на Ваньку и Фантика. Они сидели оцепенев, как воды в рот набрав, с белыми лицами. Все переговоры предстояло вести мне, потому что у меня единственного язык не окончательно отнялся от страха. Но говорить этому типу, куда мы плывем на самом деле, было ни в коем случае нельзя!

— Честное слово, мы не пудрим вам мозги! — сказал я. — Мы…

— Вы тут чудите и темните, и мне это не нравится! — перебил меня мужик. — Замрите и не двигайтесь! Никаких папаш с вами нет, и если я выстрелю в вас, никто этого не услышит!

Он вышел к самому берегу, и мы увидели, что на нем высокие болотные сапоги. Переложив ружье в левую руку, не отрывая от нас глаз и не опуская ствола, он стал шарить правой рукой в прибрежном тростнике, зайдя в воду почти по колено. Из тростника он вывел надувную лодку с подвешенным к ней моторчиком. Забравшись в лодку, он дернул шнур мотора, и тот затарахтел. Следя, чтобы мы не сделали ни одного лишнего движения, мужик подплыл к нам и кинул Ваньке, сидевшему на корме, канат.

— Держи! Привязывай, и берите меня на буксир. И смотрите, без фокусов. Я вам укажу, куда плыть.

У Ваньки так дрожали руки, что ему понадобилось немало времени, чтобы непослушными пальцами продеть конец каната в стальную скобу на корме и завязать крепкий узел. Я сидел, чувствуя, что с каждой секундой мне становится все более зябко — такой мороз продирал по коже, что вот-вот — и, казалось, начнет бить озноб. Я даже на небо поглядел. Нет, погода не изменилась, и солнце светило по-прежнему, так что дело было только во мне самом. Хотя… Бывают, знаете, такие моменты в природе, что-то дрогнет неуловимо — и становится совсем иным. Только потом соображаешь, что это край тучки по солнцу скользнул, отбросив на землю легчайшую тень — даже не тень, а так, полутень, будто в воздухе рябь пробегает. Или это вода в прозрачном затончике вдруг помутнела, будто пленкой подернулась, и холодком потянуло на долю секунды — и после этого уже не доверяешь теплоте воды… Словом, бывают вот такие мимолетные перемены, во время которых что-то ломается, и ты понимаешь, что вот сейчас погода бесповоротно пошла на спад, и приближается ненастье, что эта первая легкая весточка — она как малюсенький камушек, который, покатившись с вершины горы, тревожит камни крупнее и крупнее, и вот уже их целая лавина летит, сметая все на своем пути.

Я не знаю, толково ли я объясняю про эти моменты перелома, которые так отчетливо чувствуешь всей кожей и всем сердцем, а начнешь разбираться, что же ты почувствовал — и не можешь найти внятных слов. Да, мне кажется, это надо просто чувствовать, и тот, кто ходил в дальние походы или в ночную рыбалку, или вообще подолгу жил вдали от города — тот меня поймет. Ощущение было такое, будто природа нахмурилась на этого типа, взявшего нас в оборот, потому что ну очень он ей не понравился. И я как-то поспокойней стал. Я поглядел вокруг, на тихую воду, на берега, где на деревьях оставалось ещё много золотой листвы, хотя с некоторых деревьев она и облетела целиком, на буро-зеленые тростники, на все ещё свежую зелень травы — к самому берегу, кроме прочего, подступали кустики брусники, которые и зимой не вянут, остаются такими же глянцевито зелеными, и если копнуть снег, то натыкаешься на их упругий ковер, которому никакой мороз не страшен — услышал шелесты и шорохи, дальний-дальний крик диких гусей, и подумал, что все у нас будет хорошо. Хотя тревожное чувство не проходило, и связано оно было не с этим мужиком, а вот с этим изменением в природе — каким-то очень быстрым поворотом на холод, говорившим о том, что, как ни крути, а время золотой осени прошло и зима на подходе. Я вспомнил, как Брюс жался под крышу, и подумал: неужели он оказался самым чутким из всех нас? Нет, бурана я не боялся, но я знал, что, когда приходит срок, тучи могут набежать за несколько часов, и такой дождина зарядит, что ой-е-ей, а, согласитесь, ночевать на острове под проливным дождем — это совсем не в лом. В облом, скорее.