Тайна Нереиды - Страница 26

Хуже всего было то, что спускаясь с Авентина, Гай подвернул ногу, и теперь каждый шаг вызывал нестерпимую боль. Преданный раб (именно раб, а не слуга) подставил плечо, но все равно они двигались слишком медленно. Убийцы скоро настигнут их и тогда…

Какой-то человек верхом на гнедом жеребце подскакал к нему и крикнул:

«Беги через мост, Гай!»

«Дай коня! – Он попытался ухватиться за повод, но человек хлестнул жеребца и ускакал. – Дай коня, слышишь!» – кричал он вслед, но всадник даже не обернулся.

Деревянный мост через Тибр был пуст. Даже нищие, что обычно попрошайничали здесь, исчезли. Лишь двое друзей сопровождали Гая. На мосту друзья остались и, обнажив мечи, стали ждать преследователей, а он заковылял дальше, и раб по-прежнему был вместе с ним. Было страшно. Сердце колотилось в горле. Он знал, что ему не спастись. И бежать дальше бессмысленно. Зачем длить агонию? Пусть все кончится быстрее. Они остановились в маленькой рощице, посвященной Фуриям. Воздух рвался из легких. Пот струйками стекал по лицу, по спине. Нога опухла и напоминала бревно. Он опустился на землю. Раб сел рядом и обнял его, так обнимает ребенка мать или нянька, закрывая своим телом.

– Беги, Филократ! – шепнул он рабу. – Зачем тебе умирать вместе со мной?

В ответ тот крепче стиснул руки, будто надеялся спасти своего господина. Несколько минут слышалось лишь сдвоенное рвущееся из грудей дыхание да шепот деревьев. Будто и деревья тоже шептали: «Беги! Спасайся, Гай! Беги! Неужели ты не хочешь жить хотя бы ради жены и ребенка?» Потом донесся шорох. Шаги. Преследователи все ближе и ближе. Они уже рядом. Беглецов обступили кольцом. И вот – первый удар, тупой и безбольный, лишь тело качнулось. Еще и еще. Горячая кровь хлещет, обжигая кожу. Он понял наконец – удары сыплются на Филократа, чье тело рубят в куски, но клинки не достают до плоти господина. Наконец мертвое тело преданного раба отвалили в сторону, как кусок пустой породы, и первый удар рассек плечо, второй – спину до самого позвоночника, третий…

Элий проснулся. Пот струйками стекал со лба. Нога болела, будто он только что подвернул ее, сбегая с Авентина. Неужели? Неужели это был он? Он не мог не узнать того, кем был в этом сне. Он помнил имена друзей, которых несколько минут назад оставил умирать на старинном мосту через Тибр. И падение при бегстве с Авентина, и смерть в роще Фурий – Элий знал эти подробности с детства, как знает любой лицеист, изучавший историю Рима. Одни историки писали о прошлом с гневом, другие сухо, равнодушно. Одни обвиняли народного трибуна в безмерном честолюбии, другие восхищались его бескорыстием. Никто не написал о его смертельном одиночестве.

Ему даже стало казаться, что он помнит, как душа убитого скиталась, неприкаянная, сто лет на берегах Стикса, ибо тело его не было погребено, а из отсеченной головы вынули мозг и череп залили свинцом, чтобы получить награду побольше – за голову бывшего народного трибуна было обещано столько золота, сколько она весит. Даже с мертвым трибуном враги поступили подло.

Сто лет бродить по берегам Стикса, сто лет помнить боль поражения и не сметь глотнуть блаженной воды Леты, дарующей забвение. Несомненно, за эти сто лет душа его переменилась. Много лет назад он был Гаем Гракхом. Его убили так же беззаконно, как и его наивного брата Тиберия. Все повторялось. Нынешний Гай вновь оплакал смерть брата и вновь должен был сражаться за Рим против воли самого Рима.

Но даже вода Леты не дает полного забвения.

Призрак давно уже покинул спальню и теперь кружил над Римом.

– Ну, как, он сошел с ума? – спросил его собрат, подплывая.

– Не похоже. Хотя сну своему поверил.

– Значит, он уже был сумасшедшим.

– А что у тебя?

– Кое-кому я внушил мысль, что его душа принадлежала прежде Юлию Цезарю. Безумец так обрадовался!

– Да уж, этот точно безумен!

Следом появился призрак Красавицы.

– Что Клодия? Как чувствует себя наша прежняя хозяйка?

– Разговаривает сама с собой, то смеется, то плачет. И называет опустевшие мраморные карцеры друзьями.

Наконец прилетел лемур-солдат.

– Хотите позабавиться? – спросил последний. – Я облетел все книжные лавки, все библиотеки, и ни в одной не нашел нашей книги. А ты, Серторий, обещал нашему сочинению долгую жизнь.

– Это невозможно! – воскликнула Красавица. – То, что мы написали, должно было пережить этот мир! Наше творение не могло погибнуть!

– Само собой не могло, дорогая Береника, – с улыбкой отвечал лемур-аристократ. – Но намеренно можно разрушить, что угодно. Пока мы были заключены в мерзкие мраморные карцеры, гений Империи уничтожил наш труд! Миновала тысяча лет! Помнишь мою виллу на берегу моря? – печально вздохнул аристократ. – Яркая зелень, статуи, увитые плющом. Запах цветущих левкоев. Мы обедали в триклинии, а солнце медленно тонуло в море. Тогда-то все и началось. Кто-то сказал: «Хорошо бы жить вечно. На небесах».

– Это я сказала, – перебила его Береника.

– Да, это сказала Береника, – подтвердил Серторий. – Потом мы заговорили о Гомере. О его книгах, из которых вырос целый мир.

– И я заметил, что форма куда важнее содержания, – подхватил аристократ. – Хотя многие считают наоборот.

– Если гений Империи так испугался нашего творения, то надо написать его заново, – сказала Береника. – Хотя бы для того, чтобы досадить Гимпу.

– К сожалению, лемуры не пишут книг, – вздохнул Серторий. – И мы не сможем ничего создать. Для этого нам надо вновь стать людьми.

– Так станем! – решительно воскликнула Береника.

– Да, отправимся в Аид, хлебнем из Леты и вернемся в мир, – насмешливо сказал лемур-солдат. – Все позабыв, не помня о своем желании мстить.

– Марк прав, – подтвердил аристократ. – Чтобы стать людьми вновь, нам надо забыть прежнюю жизнь.

– Я найду способ поквитаться с гением Империи, – пообещала Береника.

Утром Магна ждала Вера у дверей гостиницы, держа под уздцы серого ослика. Было холодно, на траве и камнях лежала серебристая изморозь, и Магна накинула римлянину на плечи толстый шерстяной плащ.

«Женщина запаслива», – подумал Вер с благодарностью.

Его поташнивало, но бок почти не болел. Солнце поднималось, и становилось теплее. Осеннее тепло напоминает тонкую позолоту, внутри природы уже таится мертвящий холод грядущей зимы. Юний Вер передернулся – озноб пронизал его до костей. Магна ни о чем не спрашивала, шагала рядом. Зеленые бока холмов, освещенные солнцем, проплывали мимо. И синие зубцы вдалеке. Непрерывный ряд. Зеленое, синие, голубое.

Издали крепость казалась сверкающей, белой; вблизи – обшарпанной и старой. Над воротами свились серым клубком засохшие лозы дикого винограда. Привратник сидел на каменной тумбе и потягивал из глиняной бутылки вино. Корзина с пирогами стояла у его ног.

– Здесь давно нет гарнизона, – пояснила Магна. – Когда-то был музей, еще до войны. Но экспонатов почти не осталось. Изредка заходят туристы…

Привратник, продолжая жевать лепешку, указал на деревянный ящичек, стоявший на земле рядом с корзиной. Магна бросила в ящик несколько мелких монет. Привратник удовлетворенно кивнул. Девушка отворила ворота, и открылся просторный мощеный двор с чашей колодца посредине. Вода наполняла колодец до краев и едва не переливалась через край. Уровень воды был выше уровня мощеного двора. И это при том, что крепость стояла на холме! На синей поверхность плясали платиновые блики. Вер, тяжело дыша, подошел к колодцу. Магна встала рядом.