Тайна Наполеона - Страница 5

Официальной программой филадельфийцев были взаимопомощь, дружеское общение, взаимная поддержка. Конечная цель тайного общества – убийство императора – была известна только высшим членам. Филадельфийцы были разделены на три степени. Только высшая степень давала знание великой тайны. Члены первой и второй степеней не знали мастеров третьей. Высший мастер, называвшийся цензором, избирался из числа двадцати пяти кандидатов, список которых по очереди предлагался всем трем степеням, начиная с низшей. Первая и вторая степени вычеркивали из числа кандидатов по десяти имен. Из числа оставшихся пяти третьей степенью избирался цензор. Единственное условие, которому непременно должен быть удовлетворять цензор, это быть военным.

Эмблемой филадельфийцев служила звезда, похожая на эмблему позднее учрежденного ордена Почетного легиона.

Филадельфийцы настолько тщательно соблюдали все предосторожности, что вплоть до того времени, когда мы застаем заговорщиков собравшимися в сарае на улице Бург-л'Аббэ, полиция Фушэ и Дюбуа не могла схватить ни одного из членов этой широко разветвленной организации, ветви которой коренились почти во всех полках империи.

Полковнику Удэ, или Филопомену, было тридцать лет. Это был изящный и любезный кавалер. Обладая красивым лицом и приятными манерами, он постоянно вертелся около женщин, делая вид, будто не интересуется ничем, кроме успеха среди них. Но под маской опасного дон Жуана Удэ сумел затаить как пламенную ненависть к Наполеону, так и холодную расчетливость заговорщика. В день заседания, на которое мы пригласили присутствовать читателя, его не было в Париже. Приказ императора заставил его отправиться в Безансон, где стоял его полк, так как война была неизбежной и предполагалось сосредоточить в Франконии войска.

Членами собравшихся в сарае филадельфийцев «высшей степени» были по преимуществу все старые республиканцы. Двух из них мы уже встречали раньше – эго Марсель и маркиз де Лювиньи.

Во время республиканских и консульских войн Марсель продолжал оставаться все тем же философом-космополитом. Он проклинал войны и возлагал ответственность за них на полях сражения на императора. Мечтая о всеобщей республике, основанной на братстве и мире, в которой, сложив руки, люди встречались бы только для обмена продуктами труда и для веселых праздников, Марсель одним из первых вошел в общество филадельфийцев. Он стал секретарем общества и носил имя Аристотель.

Другим знакомым нам сочленом был здоровенный, коренастый парень с энергичным лицом, рассеченным длинным шрамом. Все его манеры изобличали в нем человека не слова, а дела. Это был маркиз де Лювиньи, муж той самой жирной авантюристки-помещицы, матери Ренэ, от интимности которой, ставшей чересчур тяжелой, граф Сюржэр сбежал в Кобленц. Будучи пламенным роялистом, маркиз де Лювеньи после вандейских войн был шуаном в Бретании и Нормандии. Он чуть-чуть не попался вместе с Кадуалем и Фроттэ и спасался бегством в Англлию, только каким-то чудом. Вернувшись после амнистии во Францию, он замешался в дело адской машины (как назвали потом заговор против Наполеона, которого Кадуаль хотел взорвать при помощи адской машины) и вступил в число членов общества филадельфийцев во имя непримиримой ненависти, которую питал к Наполеону. Будучи тайным агентом Бурбонов, маркиз де Лювеньи с большой ловкостью и осторожностью защищал в этом республиканском сообществе роялистские интересы.

Люди, пустившиеся в это ужасное предприятие, в конечной цели его видели только в случае успеха ниспровержение империи и восстановление республики. Но старый начальник шуанов, более дальновидный, говорил себе, что смерть Наполеона могла принести пользу только Бурбонам, и, изо всех сил поддерживая проекты своих республиканских друзей, с радостью думал, что в случае если филадельфийцы восторжествуют, то образом правления во Франции станет не республика, а реставрация монархии, потому что со смертью великого военного гения страна будет отдана во власть иностранцам, побеждена, обезоружена, лишена покровов былой славы.

Когда протокол был прочтен и утвержден без возражений, Марсель доложил собравшимся о поступившей корреспонденции.

– Со всех концов, – сказал он, – поступило очень много интересных сведений. Во многих полках, которые до сего времени считались восторженными приверженцами императора, удалось завербовать новых членов. Повсюду работают бродильные элементы. Матери семейств, испуганные рекрутчиной, которая ежегодно отнимала у них детей, влияли на мужей, уговаривая их вступать в ряды филадельфийцев. Угнетенность печати и насильственное молчание парламента содействовали успеху тайной пропаганды. Страна созрела для независимости; теперь надо лишь ждать какого-нибудь события, благоприятного случая, чтобы поднять восстание, и вождя вроде Вашингтона, чтобы обеспечить ему победу.

Присутствовавшие разразились сдержанными аплодисментами, так как боялись привлечь внимание соседей, среди которых могли оказаться агенты полицейского префекта Дюбуа. В этот момент дверь сарая распахнулась, и на пороге показался еще не старый мужчина, носивший, согласно кокетливой моде прежнего царствования, напудренный парик и одетый в длинный, плотно обхватывавший талию и застегнутый на все пуговицы серый редингот; в руке у него была тросточка с набалдашником в виде золотого яблока.

– Граждане, – сказал Марсель, указывая на новоприбывшего, – позвольте представить вам товарища Леонида, рекомендованного нам нашим начальником Филопоменом. Быть может, именно ему-то и суждено стать Вашингтоном Франции! Сейчас он доложит вам, достаточно ли удобен настоящий момент, чтобы покончить с тираном!

– Никогда еще не было более удобного момента! – воскликнул новоприбывший. – И скажу вам, товарищи, почему: война объявлена!

– Подойдите ближе, товарищ Леонид, и благоволите ознакомить филадельфийцев с вашим планом, – сказал Марсель, уступая новоприбывшему единственный стул, украшавший место собрания комитета улицы Бург-л'Аббэ.

Леонид сдержанным голосом вкратце изложил верховному комитету свой проект. Он начал со страстного выпада против Наполеона, упрекал его в безграничном честолюбии, в жадности к завоеваниям, в корсиканском происхождении, в диктаторских замашках; он не мог отрицать его организаторский гений или оспаривать военные таланты Наполеона, но не мог не указать на то, что Бонапарт возвысился за счет генералов Моро, Массены, Бернадотта. Продолжая свою обвинительную речь, Леонид перебрал все инсинуации, обвинения и сплетни, которыми позднее роялистские писатели воспользовались для своих памфлетов против Наполеона, а затем объявил, что момент благоприятствует, что пора уже низвергнуть тирана и вернуть Франции свободу. Случай представлялся: надо ухватиться за него; совсем ни к чему рисковать покушением на убийство, которое могло и не удастся. Убийство нужно оставить в качестве последнего и крайнего средства. К нему можно прибегнуть только в том случае, если под рукой не будет других способов. А в настоящий момент имелся такой способ. Вновь объявлена война. Во главе громадной армии Наполеон устремится в болотистые равнины Вестфалии, Ганновера, Бранденбурга и может остаться там навсегда. На самом деле вовсе не требуется, чтобы он фактически исчез в какой-либо торфяной яме Пруссии – надо только, чтобы в Париже его считали пропавшим в этой дальней кампании. Новости оттуда будут очень редкими, они долго идут; прежде чем ошибка будет разоблачена и новость о смерти императора опровергнута, революция разыграется.

– Да, – продолжал Леонид таким громким голосом, что присутствовавшие даже испугались, как бы его голос не обратил внимания любопытствующих соседей или шнырявших повсюду агентов тайной полиции. – Да! Вовсе не требуется, чтобы Наполеон фактически умер – достаточно, если весть о его смерти обежит всю Францию. А как только повсеместно заговорят: «Император умер», так во всеобщем смятении империя распадется сама собой. Разве же это не колосс на глиняных ногах?