Тайна наглой сороки - Страница 26

— Давай, — согласился я.

Я взял ключи, запер сейфы, затворил и закрыл на шпингалет окно, заодно подобрал кусочек металла, выроненный Брюсом. Это оказалась гайка, совсем недавно свинченная — металл резьбы так и сверкал, и даже маслом попахивал — с остатками маркировки красной краской с внешней стороны. Оч-чень интересная была гаечка — и я сунул ее в карман.

— Все, пошли, — сказал я, открывая дверь.

Мы заперли бухгалтерию и спустились комнату Епифанова. Но его уже не было. Жаль, но ничего не поделаешь. Вполне естественно: мы провозились больше двух часов, а он собирался задержаться еще максимум на полчаса.

— Сразу к ангарам? — спросил Ванька, когда мы оказались на улице.

— Нет, — ответил я. — Сперва занесем ключи Климентьеву, чтобы не таскаться с ними. Еще потеряем их — и тогда будем ничем не лучше этого «тридцать три несчастья».

Но в закутке при цехе, где мы предполагали найти Климентьева, его не оказалось. Одна из теток, мотавшихся по цеху — теперь мы выяснили, что они собирали в мешки металлическую стружку — объяснила, что Климентьев опять вышел к «железнодорожным ангарам».

— Отлично! — сказал Ванька. — Там мы его и найдем... вместе с Брюсом, — шепотом добавил он.

И мы потопали к ангарам.

В первом мы никого не нашли и двинулись к другому, где стояли два вагона, открытые и частично загруженные.

— Где-то здесь и Брюс должен вертеться, — прошептал Ванька.

— В общем, смотри в оба! — велел я.

Мы зашли в ангар. На первый взгляд он казался безлюдным, но где-то в глубине, у дверок в ремонтные боксы и помещения, нам почудилось какое-то движение.

— Василий Петрович! — позвали мы. — Василий Петрович!

— ...Здесь!.. Это вы?.. — слабо донеслось до нас.

— Пошли туда! — сказал я и направился в глубь ангара.

Ванька вертел головой.

— Я уверен, что Брюс где-то рядом. Такое у меня ощущение, — сообщил он.

— Если он рядом — мы его найдем! — ответил я. — Сперва нам надо отдать ключи Климентьеву... и переговорить с ним.

— Ты хочешь ему все рассказать? — удивился Ванька. — А вдруг Дед — это все-таки он?

— Мы это поймем по самому началу разговора, — сказал я. — И сразу станет ясно, что рассказывать, а что не рассказывать.

Я открыл металлическую дверь, из-за которой нам послышался отдаленный голос, ступил в полумрак... и больше я ничего не помню, кроме того, наверно, как у меня искры сыплются из глаз...

...Очнулся я от того, что кто-то рядом стонал. Открыв глаза, я увидел рядом собой Ваньку, который присел и держался за затылок. Мы находились в полумраке — но не в том, в который вошли. Нынешний полумрак был другого оттенка, золотистого такого, в отличие от синеватого полумрака ремонтного помещения, в котором нас вырубили.

Мне достаточно было повернуть голову, чтобы понять: мы в вагоне, и вагон этот крепко заперт, и весь свет, проникающий в него, — это свет из крохотных окошек, по три с каждой стороны, под самой крышей. Мало того что окошки были крохотными, на них еще и решетки имелись. То есть, понял я, выбраться из вагона без посторонней помощи нам вряд ли удастся.

— Кажется, мы крепко влипли... — пробормотал я.

Ванька повернулся на звук моего голоса.

— Да уж... Интересно, какая сволочь нас так шандарахнула?

Я теперь присел и взялся за затылок, в котором гудело и звенело, как в пчелином улье.

— И как долго нас собираются здесь держать? — дополнил я Ванькин вопрос своими. — И зачем? И...

Не договорив, я стал судорожно шарить по карманам.

— Пропало! — сообщил я Ваньке. — Все пропало! И все наши выписки, и бумага от Степанова! Осталась только гаечка, оброненная Брюсом.

— Это Климентьев, точно, — заявил Ванька. — Он догадался, что мы обо всем догадаемся, и заманил нас в ангары. Степанов верит ему — и поверит, что с завода мы ушли благополучно. А мы укатим вместе с вагонами!

— Недалеко укатим. — Я хотел улыбнуться, но скорей скривился от боли. — Сортировочная станция в трех километрах, и на ней мы поднимем такой ор, что нас сразу обнаружат. Там ведь полно народу — и военизированная охрана, и вообще... И потом, вагоны уйдут не раньше, чем сегодня в ночь, а нас начнут искать еще с вечера, факт. Мы услышим, как нас ищут, — и закричим.

— Значит, нас заберут отсюда в другое место еще до того, как нас начнут искать, сказал Ванька. — И страшно подумать, что сделает Климентьев, чтобы навек избавиться от нас... Одно несомненно: Дед — это он! А ты не хотел мне верить!

— Признаю свою ошибку... — пробормотал я.

И тут мы услышали стон в дальнем углу вагона.

Нас бросили на крохотном пятачке, чуть присыпанном опилками: единственном свободном от завалов металлического лома месте. А стон доносился из-за этих груд металла.

— Кажется, мы не одни! — подскочил Ванька — и от резкого движения его мотнуло из стороны в сторону.

— Уже легче, — сказал я, тоже поднимаясь. — Полезли туда. Кажется, насчет Климентьева прав был я, а не ты. И если так, то я знаю, кто Дед!

Мы перебрались через горный хребет из распиленных алюминиевых лодок и рулонов алюминия, и на еще одном пятачке, не занятом металлом, обнаружили Климентьева. Он негромко стонал, его глаза были закрыты, его голова разбита в кровь.

— Василий Петрович!.. — затрясли его мы. — Василий Петрович!

Он открыл глаза и приподнял голову.

— Ребятки... — прохрипел он. — Простите дурака... Кто...

— «Тридцать три несчастья», — сказал я.

Климентьев резко присел — от изумления полностью придя в себя и даже забыв о боли.

— Что?! Епифанов?!

Ванька выпучил на меня глаза.

— Ну, Борька!.. На этот раз ты точно пальцем в небо!.. Видно, у тебя мозги перекорежило от удара по башке!..

— Епифанов — это Дед, — сказал я, стараясь говорить твердо и спокойно. — И это все объясняет. Но давайте подробности потом... Сперва нам надо выбраться отсюда. Мы это сможем, Василий Петрович?

— Не знаю, — ответил Климентьев. — Надо попробовать... Помогите мне встать...

Он кое-как поднялся, опираясь на нас, потом, уже поуверенней, добрался до дверей вагона.

— Заперты, — сообщил он, подергав их туда и сюда. — А доски вагона крепки, не прошибешь. Если бы еще подобрать стальной ломик, то можно было бы попытаться. Но тут сплошной алюминий... и не наш! — добавил он, потрясенно оглядываясь по сторонам.

— В том-то все и дело, — кивнул я. — Теперь я знаю, какая затеяна махинация и как хотят потопить Степанова. Но чтобы выручить Степанова, нам надо выбраться отсюда до того, как с нами сделают что-нибудь совсем дурное!

— Объясни все-таки поподробней... — начал он, но тут мы услышали знакомое насмешливое стрекотание.

— Брюс!.. — ахнул Ванька.

Брюс, скотина подлая, сидел у окошка, пялясь на нас сквозь решетку, и что-то издевательски тараторил.

— Тихо!.. — шепотом сказал я. — Есть у меня идея...

Я лихорадочно соображал. Если Брюс утащил бриллиантовое кольцо в конуру Топы, то, очень вероятно, и что-то другое, особенно ценное в его глазах, он отволочет в тот же тайник. Что-то, на чем, естественно, будет наш запах — и Топа поднимет панику. Но чтобы родители поняли причины этой паники, это что-то должно быть определенно моим...

От волнения я прижал руку к груди — вдруг понял: вот оно!

В прошлых повестях я немало рассказал о нашем замечательном местном священнике, отце Василии. Отец к религии относился спокойно, но отца Василия очень уважал, посещал его храм, помогал ему во всех его благих начинаниях типа сбора теплой одежды и продуктов для детей из самых бедных семей и организации ежедневных бесплатных обедов для пенсионеров в трапезной при церкви — начинаниях, которые отец Василий называл с усмешкой «моя партизанщина»: его неуемная энергия порой настолько доставала вышестоящие власти, что вместо благодарности он получал по шапке за «излишнюю суетливость». И естественно, отец нисколько не был против, когда отец Василий подарил мне и Ваньке по крохотному образку из эмали на золотой цепочке: мне — Бориса и Глеба, Ваньке — Крестителя Иоанна — и велел носить постоянно, никогда не снимая. Этот образок и сейчас был на мне. И, если Брюс доставит этот образок в конуру Топы, а Топа в зубах принесет его родителям или своим беспокойным поведением заставит их как следует пошарить конуре, то ни у кого не возникнет никаких сомнений, что нас надо спасать. Все примчатся на территорию завода — и Степанов, и Миша со своими эфэсбешниками... А если догадаются взять с собой Топу — а ведь они наверняка догадаются, — Топа в несколько секунд приведет их к вагону...