Тайна наглой сороки - Страница 23

— Василий Петрович? — спросил я.

— Да, — ответил Климентьев, крепкий мужик со «шкиперской» бородой, в которой кое-где проглядывала легкая проседь. — А вы-то кто?

— Мы от Степанова. — И я протянул ему бумагу.

— Мандат, значит? — усмехнулся Климентьев, внимательно прочитав написанное. — Что ж, изучайте состояние дел на заводе. А зачем вам это надо?

— Степанов хочет отправить меня учиться на бухгалтера или аудитора, — объяснил я, — и это у нас вроде практики. Или разминки.

— Так вам помочь, — спросил Климентьев, — или вы сами справитесь?

— Ну... — Я пожал плечами. — Аудитор вообще изучает всякие бухгалтерские книги и счета, да? Но ведь, наверно, он и по заводу ходит?

— Все эти книги мы и сами можем посмотреть! — живо вмешался Ванька. — Но вот если бы вы провели нас по заводу и рассказали, что и как работает, то было бы просто здорово!

— Ну, нельзя сказать, чтобы здесь слишком много чего работало, — опять усмехнулся Климентьев, — но показать, что и как МОГЛО бы работать, я вам покажу. Пойдем!

Он встал и, выйдя из закутка, кивнул нам:

— За мной идите, устрою вам полную экскурсию.

И мы пошли по цехам завода. Надо сказать, это было безумно интересно, даже несмотря на то, что многое было не ахти в каком виде. Такие станки, сякие станки, такие конвейеры, сякие конвейеры. Климентьев периодически включал то одно, то другое. Включил и выключил станок для тонкой шлифовки металлических изделий, чтобы мы могли попробовать, как он работает — мы с Ванькой отшлифовали по небольшому металлическому брусочку, — а потом врубил один из конвейеров. Конвейер затрясся, заскрежетал, потом пополз, подрагивая и поскрипывая. Из этого цеха мы вышли в большой ангар без передней стены. В этом ангаре кончались рельсы, уходившие куда-то вдаль.

— А это что? — поинтересовался Ванька.

— Одноколейка, — ответил Климентьев. — Небольшая грузовая ветка, на которую подают вагоны, и в эти вагоны складывают готовую продукцию. Километра через два она впадает в основные железнодорожные пути, а там — маневрируй составами и гони их по всей стране.

— А сейчас поезда ходят тут, хоть иногда? — спросил Ванька. У него глаза загорелись — видно, здорово ему приспичило прокатиться на настоящем грузовом поезде! Хотя бы в вагоне — с открытыми раздвижными дверьми, разумеется, чтобы можно было вокруг глазеть, — а уж в кабине машиниста еще лучше!

— Практически нет, — сказал Климентьев. — Так, вывозят иногда что-то, таскают на паровозике вагон или два до основной линии. В основном от старого хлама избавляются.

— От какого хлама? — тут же мне стало интересно.

— Ну, от совсем изношенных станков, которые только на металлолом годятся, от прогнивших настилов полов, чтобы вместо них можно было новые сразу класть... Вы ведь видели, в двух цехах настил снят.

— Да, мы видели.

— Так ведь вместе со всем этим металлоломом можно было и весь алюминий перетаскать, из-за которого столько шуму было? — спросил я. Я так понимал, что спрашивать можно откровенно, раз Климентьев — человек Степанова.

Климентьев только ухмыльнулся и подмигнул мне. И я понял, что я прав, но распространяться об этом не стоит.

— Так этими вагонами и рабочие могут использоваться? — предположил Ванька. — Закинуть что-нибудь свое — станок какой-нибудь небольшой или что там еще, по хозяйству нужное, а за территорией завода забрать?

— Не получится, — серьезно ответил Климентьев. — Первую остановку вагоны делают только на сортировочной, за два километра, как я уже сказал. Там их гонят через стрелки туда и сюда, чтобы каждый вагон направить в нужную сторону — на Вологду, на Санкт-Петербург или куда там еще. На сортировочной уже дежурит военизированная охрана, да и вагоны там опечатывают. А иногда опечатывают еще на заводе. Да и смысла мало. Заводской рабочий район за три километра отсюда, в другую сторону от железной дороги, так что от сортировочной получается все пять. Легче прийти на завод с тачкой или зимой с санками и вывезти все необходимое. На мелкие заимствования для домашнего хозяйства или там на электролобзики собственной сборки сторожа смотрят сквозь пальцы и всегда пропустят. Они тоже с этого свой небольшой доход имеют. А тащить что-нибудь настолько крупное, чтобы для этого вагон понадобился, да еще ухитриться тормознуть вагон между заводом и сортировочной, на неохраняемом участке пути, чтобы выгрузить похищенное... — Климентьев с иронией покачал головой. — Сами понимаете, никому из здешних это не под силу и не по карману. Да и надобности нет.

Я призадумался.

— Выходит, Степанов знал, как алюминий покинул завод? — спросил я.

— Выходит, знал, — хитро улыбнулся Климентьев. — Но тут не подкопаешься, по документам все чисто. Здесь было загружено столько-то металлического дома, списанного за негодностью, в конечной точке выгружено такое же количество лома, в чем получатель и расписался. Кто-то может подозревать, что в этот лом попал и алюминиевый лист, который совсем не был «негодным», а, наоборот, был очень даже нужным, но, повторяю, по документам все чисто. Вон, видите, голый пустырь, где раньше свалка металлического лома была, чуть не до небес высотой?

— Но это ж все сборщики металла растащили по пунктам сдачи, так? — спросил я.

— Верно, они. Но что мешает написать, будто эта куча мусора была разобрана централизованно и загружена в вагоны и отправлена на переплавку — ее часть хотя бы, та, что весу алюминия соответствует? Да тут еще можно и дополнительные расходы приписать, на зарплату грузчикам, которые, мол, чуть не месяц трудились, пока перетаскали и пораспихали по вагонам нужное количество... Все равно все эти накладные расходы гасятся из кармана получателя, и, если он с ними согласен и не требует проверки, то ни у кого другого вопросов вообще нет.

— Вот не знал, что Степанов и на этом наваривает... — пробормотал Ванька.

— А он и не наваривает, — ответил Климентьев. — Он позволяет наваривать другим, вот и все. У Степанова интересы покрупнее.

— Кому позволяет? — спросил я. — Деду? — меня вдруг осенило. — Так, может, вы и есть Дед?

Климентьев расхохотался.

(Я еще раз напомню, кто забыл, я, по-моему, сказал об этом довольно много страниц назад и вскользь, что Дед — это была кличка таинственного владельца целой сети подпольных скупок металла — владельца, которого милиция уже несколько месяцев безуспешно пыталась вычислить и поймать.)

Отхохотавшись, Климентьев спросил:

— Почему ты решил, что Дед — это я?

— Ну... — Я замялся, но, перехватив восторженный, почти зачарованный взгляд Ваньки, продолжил уверенней, чтобы оправдать восхищение моего братца: — Наверно, прежде всего из-за бороды. Ведь бородатых людей часто называют «Дед», даже если они еще не старые. Но конечно, главное то, что вы знаете, как можно вывезти лом из района так, чтобы никакая милиция не засекла — через эти вагоны, и доступ к загрузке и пломбированию вагонов мало кто, кроме вас, имеет. Так? А еще...

— Я понял! — перебил меня Климентьев. Он поглядел на меня с веселым восторгом. — Все по логике. Если Степанов обучит тебя и возьмет в аудиторы — то только держись! Теперь понимаю, что он не зря на тебя с твоим братом ставку делает, котелки у вас варят. Но должен тебя разочаровать. Я не Дед. Больше того, я сам хотел бы знать, кто он такой. Дед подкатывался ко мне — не сам, а через посредников — чтобы я разрешил ему пользоваться вагонами. Самым безопасным путем вывоза, тут ты прав. Я отказал, даже не советуясь со Степановым, а он потом меня одобрил. Одно дело — вывозить металл, принадлежащий заводу и находящийся на территории завода, а другое дело — если Вся рвань со всей округи поволочет сюда, по наводке Деда, кучи ворованного провоза, алюминиевые лодки и хрен знает что еще. Милиция сразу всех заметет, ни мне, ни Степанову не поздоровится. Тем более, к заводу сейчас такое пристальное внимание из-за этого аукциона и истории с алюминием. Если бы я не знал, по слухам, про жадность Деда, готового на горячей сковородке извертеться ради лишней копейки, я бы решил, что это провокация, чтобы потопить Степанова. Потому что все, что Степанов делает в последнее время, сильно бизнес Деда подрывает.