Тайна Мага - Страница 2

— По-моему — все, только не поступать в лакеи!

— И по-моему также. Но если принципы этих людей допускают такое… Если положение лакея не унижает их собственного достоинства?..

— Это потому, что они выродки своих славных предков, — проговорил Гюйон. — Великий Аристомен… Но вот мы и у цели, я полагаю!

Стоянка археологов, до сих пор скрываемая изгибом долины, в этот момент вдруг открылась взорам путников. Перед центральным шалашом прогуливался, как бы кого-то поджидая, молодой человек приятной наружности с дамой в дорожном костюме.

— А вот и наши хозяева! — вскричал доктор, завидев эту парочку и обмениваясь с ней приветственным жестом.

Несколько туземцев подбежали принять лошадей, и в ту минуту, как посетители слезали с коней, брат и сестра подошли к ним.

— Мой родственник и друг, лейтенант Гюйон, вдвойне счастливый, так как ему представляется случай познакомиться с вами и снова попасть в образованное общество, — проговорил доктор, принявший на себя роль церемониймейстера. — Мадемуазель Кардик, Мориц Кардик!..

— Мадемуазель Кардик!

Лейтенанту понадобилось все его самообладание, чтобы удержаться от восклицания и не высказать громко своего удивления, которое, однако, ясно выразилось в его глазах.

В молодой девушке не было решительно ничего похожего на ту особу, какую рисовал себе Луи Гюйон. Мадемуазель Кардик не была ни суетливой пансионеркой, ни синим чулком. Среднего роста, очень стройная, с матовым, слегка бледным цветом лица, с задумчивыми, спокойными глазами, она на поверхностного наблюдателя могла производить впечатление слабости и беспомощности. Но доктор Арди, хорошо ее знавший, уверял, что «ничего не может быть крепче этого худенького кулачка, этой слабой руки и маленькой ножки». Она владела киркой не хуже самого здоровенного работника, совершала, не жалуясь, самые трудные переходы, а при случае умела хладнокровно пустить в дело ружье Лебеля или револьвер. Ее белокурые волосы ложились волнистыми прядями, образуя классическую прическу в форме каски, которая придавала ей вид Минервы.

Вполне отрешившись от своих первоначальных предубеждений, лейтенант всей душой предался удовольствию свидания с симпатичными соотечественниками. Морицу Кардику прежде всего хотелось показать новоприбывшим начатые работы, но, исполняя долг гостеприимства, он объявил, что ничего не покажет раньше, чем гости не подкрепят свои силы.

— Итак, — сказал лейтенант, — у нас есть довольно много времени, чтобы поговорить, прежде чем проникнуть в тайны наших изысканий. Прежде всего я желал бы знать, где мы находимся? Извините за этот вопрос, но в деле археологии я круглый невежда.

— Мы сами не знаем, что перед нами, — скромно отвечал молодой ученый. — Мы ищем. По нашим предположениям, мы попираем развалины Экбатаны… Но если судить по тому, что мы успели до сих пор добыть, то между нами и теми, кто считает себя невеждами, не окажется большой разницы.

— Стало быть, — вмешался доктор, — с тех пор, как я с вами расстался, вы не открыли ничего нового?

— Ничего определенного, но мы все-таки близко подошли к цели! — с живостью проговорила девушка.

— Мой молодой друг обладает верой, способной двигать горы и колебать скалы, — сказал доктор Арди, обращаясь к Гюйону. — Поверите ли, лейтенант, что эта маленькая ручка владеет киркой, ружьем, револьвером, что эта головка полна знаний греческого, персидского, арабского и санскритского языков!

— О, доктор, — возразила мадемуазель Кардик с неподдельно умоляющим выражением в голосе, — не будем говорить обо мне! Посмотрите лучше, что заставляет меня верить в приближение к цели.

И, вынув из кармана маленький предмет, она подала его доктору.

Арди, рассматривая поданный ему предмет, несколько раз повертел его в руках, не находя в нем ничего особенного.

— Это похоже на кусок эмалированного кирпича из очага в моей кухне, — заметил он.

— Слепец!.. — смеясь проговорила девушка. — Как можете вы без уважения смотреть на этот почтенный обломок, созерцавший длинные династии самодержцев… который, без сомнения, видел Александра, Дария и, — кто знает? — может быть, даже Кира!..

— А кто мне докажет, что этот кусок кирпича видел все это?..

— Цвет его, строение, характерный рисунок говорят сами за себя. Но это еще не все… Посмотрите-ка на этот угол!

— Ах, извините!.. Я не умею быстро разбирать клинообразные надписи…

— И я также. Но это, я полагаю, вовсе не надпись… Это, если не ошибаюсь, конец крыла.

— И поэтому мы находимся на месте древней Экбатаны?.. Я не вижу здесь ясной связи идей…

— Не торопитесь так. Разве вы не слыхали об изображении Кира, найденном на одном из барельефов Пасаргады?

— Совершенно верно: завоеватель представлен там украшенным четырьмя крыльями.

— Ну, так оконечность перьев на этом обломке вполне напоминает конец правого верхнего крыла Пасаргадского изображения.

— Гм… А скажите, каким образом добыли вы этот фетиш?

— Сегодня утром я споткнулась о неровность почвы. Предчувствуя находку, бегу за своими инструментами, делаю три или четыре удара заступом и открываю вот это!

— Но почему, — даже предположив, что вашему кирпичу более двух тысяч лет, и что эти неясные черты представляют оконечность крыла, а это крыло принадлежит изображению великого Кира, — почему эта находка должна обязательно предвещать близость исчезнувшего города, следов которого более не находят? Разве не мог быть этот кусок принесен сюда из Пасаргады?

— Точно так же, как у Вольтера раковины, занесенные на вершины гор пилигримами, — смеясь заметил Мориц Кардик, до сих пор молча слушавший объяснения сестры. — Да, доктор, вы правы: этот обломок, может быть, и в самом деле занесен сюда из другого места… Но не бойтесь, — мы не ограничимся одним куском эмалированного кирпича. Нам нужно все изображение, если только оно здесь имеется, — вся стена, на которой это изображение сделано, — все колонны, ее поддерживавшие, все карнизы, капители, фронтоны… Земля должна открыть нам и дворец Дейока, и город, который его окружал, и семь стен, которые его защищали…

— Как он увлекается!.. Как он увлекается!.. — вскричал доктор. — Его энтузиазм заразителен!.. Еще одно слово, — и я возьму кирку и присоединюсь к вам…

— И я не отказался бы от вашей помощи, — сказал Мориц, — напротив, мне были бы очень кстати несколько интеллигентных волонтеров. Одно из наших главнейших затруднений здесь — это то, что ни мы не понимаем своих рабочих, ни они нас. Я не говорю о языке, но о сочувствии, о нравственной поддержке. Как работать с людьми, ни одному слову которых никогда нельзя верить, которые вас презирали бы, если бы предполагали в вас настолько глупости, чтобы вы могли высказывать правду!

— Кому вы это говорите!.. — вскричал лейтенант. — Мои обязанности не легче ваших, так как мне поручено шахом обучить европейскому строю его войска. И вот уже три месяца, как я бьюсь с этими медными лбами, но подвинулся вперед настолько же, как и в первый день…

— Ба! — воскликнул, смеясь, доктор. — Вот что значит молодо-зелено! — А я практикую среди персов уже давно и, уверяю вас, понимаю их отлично: когда они говорят белое, я подразумеваю черное, и наоборот. Они, видите ли, смешивают понятия… Ну, да во всяком случае, каковы бы они ни были, я не беспокоюсь за вас, Мориц: вы всегда сумеете ими управлять. Недаром ведь вы ветеран археологии: вспомните-ка ваше участие в раскопках Сузы…

— Да, это было хорошее время!.. — вздохнув, проговорил молодой ученый.

Мориц Кардик, глава и душа экспедиции, несмотря на свою молодость, вполне обладал знаниями и опытом, необходимыми для того, чтобы с успехом выполнять начатое им трудное предприятие. Воспитанник Дьеляфуа, он изучил под руководством этого достойного учителя тысячи тайн своего дела, усвоил метод изысканий, постиг малейшие приметы, по которым можно различить драгоценную находку под слоем вековой пыли; кроме того, он обладал терпением, которое помогает человеку переносить, не жалуясь, всевозможные лишения, болезни и неудобства; наконец, ему присуще было то героическое упорство, которое противостоит упадку мужества и непослушанию подчиненных, их недоверию и тупости… Будучи бретонцем по происхождению, он был снабжен порядочной дозой упрямства, присущего его соотечественникам. Если у него составлялся какой-либо план или являлась какая-либо мысль, — не было, кажется, силы, способной заставить молодого археолога от них отказаться.