Тайна Летающей Женщины или Исповедь Старейшины Чая - Страница 31

Странное впечатление производил всадник в чужеземном одеянии на мощном, рослом мерине арабских кровей, медленно едущий по древней, вымощенной цветным камнем улице и рассматривающий все вокруг с видом хозяина. Прохожие расступались и замолкали при виде его. Наконец Темурджин достиг центра города, где его ждал старейшина, совершавший жертвоприношения и другие религиозные обряды. Именно он и решал все важные вопросы в городе. Ожерелье из крупного жемчуга и цветных камней, красный, почти монгольского покроя халат и головной убор, похожий на корону, собранную из фигурных дощечек, расписанных образами божеств, говорили о его высоком положении. С возвышения, где проходили жертвоприношения, Старейшина прекрасно мог видеть войско Темурджина, однако вел себя спокойно и с достоинством.

Темурджин спрыгнул с лошади и поприветствовал старца, преклонив колено, чем вызвал вздох облегчения у всех горожан, наблюдавших за его появлением. Однако далее Темурджин резко встал и четко, почти без акцента — ведь это был язык его Учителя, — зычным голосом отрывисто произнес:

— Нам нужны лучшие кони и лучшие девушки. Ничего, если ваши овцы улучшат свою породу.

Старейшина поднял вверх правую руку.

— Город должен быть сохранен. Какие гарантии? — Старец понимал всю бессмысленность своих действий.

Однако Темурджин спокойно ответил:

— Гарантия — это я.

Старейшина подозвал к себе императорского чиновника и, обменявшись с ним несколькими словами, пообещал выплаты за коней из городской казны, призывая горожан к спокойствию и повиновению. Темурджин поднял правую руку, и его войско спустилось в город, присоединившись к празднику, царящему в нем. Монголы деловито выбирали коней, если те были лучше их собственных, выбирали женщин и направлялись к восточным воротам на выходе из города, где передовой отряд уже разбил ночной лагерь.

Праздник весны был непонятным действом в этом древнем, доселе спокойном городе. Монголы не чинили зла и сохраняли порядок по праву сильнейших. Единственное, что было жутким, это отсутствие детей на улицах. К вечеру город затих. Горожане молились за тех, кого монголы увели в свой лагерь. В городе не осталось ни одной лошади. Осторожные монголы вывели всех лошадей за город.

В час пятой стражи на месте ночной стоянки монгольского войска остались пепелища костров, дрожащие от холода женщины и старые, непригодные для похода лошади. Темная, непонятная стихия двигалась на восток, навстречу восходящему солнцу, по направлению к Ханчжоу.

Императорский чиновник отправил голубиную почту в Ханчжоу с донесением о нападении монгольского войска на город, наполненным чувством вселенского ужаса после встречи с немыслимыми полчищами неумолимых кочевников, вышедших из пустыни, хранящей в себе энергию внешних проявлений, в том числе агрессии. По странному стечению обстоятельств эта энергия в индийской йоге носит название положительной и происходит от избытка положительных ионов во вдыхаемом воздухе.

Старейшина объявил всех пленниц священными жертвами и спасительницами города. Из казны города была даже выделена сумма для компенсации ущерба этим женщинам. Однако при получении этой суммы они должны были указывать свое имя, поэтому желающих почти не оказалось. Город залечивал свои раны, а в монастырях на горах Уданшань количество сестер-монахинь стало увеличиваться. Возрастные ограничения для монахинь были сняты[16].

В Ханчжоу тем временем продолжались праздники. Только Наисветлейший мрачно сидел в своих покоях, расставшись со своей улыбкой. В его руке было донесение, полученное с голубиной почтой. Всего десять лет назад он вынужден был отдать власть сыну, став его попечителем во имя спасения династии. Теперь же ему казалось, что не было решений и не было надежд на спасение. Ши почти вбежал в покои отца, предчувствуя неизбежное. Сын и отец поняли друг друга. Ши прочитал донесение. Дыхание его стало прерывистым.

В час пятой стражи «Пришедший из рая», я и две кормилицы в сопровождении небольшого отряда преданных монахов покинули город. Сестра Фу осталась вместе с Бао, которая лишь изредка приходила в себя, находясь на грани жизни и смерти в покоях из белого камня, усыпанного лепестками опавших за ночь пионов.

Все собранные войска занимали линии обороны в городе, основная часть была выдвинута к крепостным стенам. Праздник фонарей приходил на улицы города. Появление красно-зеленых мундиров в городе принималось толпами горожан как часть праздника. Неприятель стоял под воротами на расстоянии нескольких ли от города. Монголы деловито занимались обустройством своего лагеря, не обращая внимания на суету стражи на крепостных стенах.

Дыхание Бао было ровным. Она открыла глаза. Сестра Фу устало улыбнулась ей и помогла сесть на подушках. Рана почти зажила, но вставать было еще рано. Бледно-фиолетовые, почти фужуновые губы Бао были сухими. Она осмотрела комнату и спросила, где малыш. Сестра Фу сказала ей, что малыш находится в надежном месте, куда она также будет отправлена, как только сможет передвигаться. Чувство вселенского холода вошло в сердце Бао, как будто ее саму разделили на две половины. Глаза Бао бегали по комнате, как две затравленные лисицы.

Сестра Фу приказала принести фрукты и рис. Пальцы не слушались Бао, палочки проскальзывали, роняя кусочки фруктов. Появление Ши не успокоило ее, его напряженное молчание только усилило беспокойство. Поцелуй его был больше криком о помощи, которую глупо было ожидать от ослабевшей женщины. Но обратиться ему тоже было не к кому, разве что к Небу.

Темурджин был не в силах сдерживать свое восхищение, впервые видя перед собой не разоренный и не разрушенный ранее город — древний Линъян — Ханчжоу — город тысячи дворцов и полутора миллионов домов.

Ветер доносил волнующий запах моря. Солнце вставало прямо из-за крепостных стен, окрашивая небо в невероятные оранжево-золотистые цвета. Темурджин менял точки наблюдения. Но никогда ранее он не видел такого совершенства. Он знал, что там, где начинается море, там конец Земли. Он дошел до конца Земли, за которым начинается бесконечность моря. Именно там растет дерево Фусан, из него выходит Солнце.

Город был затянут утренней туманной дымкой, питаемой прекрасными рукотворными каналами, доселе не виданными Темурджином, в подсознании которого богатство и вода были равнозначны. Строгий порядок улиц поразил воображение великого воина не меньше, чем усыпальница Цинь-Шихуана. Может ли тигр наслаждаться грацией убегающего от него оленя?..

День тянулся, как дрожащая от напряжения струна. Праздник фонарей был в разгаре. Темурджин издали наслаждался музыкой, зрелищем и мириадами огней города. Вдохновенное сердце великого воина услышало голос Учителя:

«Тот, кто, обладая Дао-Путем, оказывает как советник помощь государю, оружие не применяет, дабы силой взять Поднебесную, ибо к нам возвращаются плоды деяний наших.

Там, где прошли войска, родится только терновник да репей колючий, а по пятам за войском следуют голодные годы.

Благому следующий полководец лишь цели должной достигает, и все. Не смеет брать он то, что взять лишь силой можно.

Он достигает только должной цели и не гордится этим.

Он достигает только должной цели и не воюет более.

Он достигает только должной цели и не кичится этим.

Он достигает только должной цели и не более того.

Он достигает только должной цели и не творит насилий.

Когда живое существо сильно и крепко, но вдруг дряхлеет, говорят, это результат утраты Дао.

Кто истинный теряет Дао-Путь, тот гибнет рано».

Ши знал и чувствовал каждый вздох Темурджина с того момента, как его проводил пронзительный взгляд монгола. Ему не нужны были сигнальные огни, он лишь закрывал глаза и сразу видел войско кочевников, всегда готовое к бою.