Тайна Летающей Женщины или Исповедь Старейшины Чая - Страница 28

Осторожно, по миллиметру, движется острый нож. Сделав надрез в длину чуть более фаланги пальца, сестра Фу раздвинула края раны и левой рукой вытолкнула головку малыша. Осторожно, двумя руками я захватила головку малыша и вывела плечевой пояс, и далее извлекла прекрасного большого мальчика, который сделал судорожный вдох, как будто просто учился плавать. Мы положили его на грудь Бао, а сами занялись ее раной.

Сестра Фу накладывала один за одним швы специальными нитками. Поверх раны она приложила шелковую ткань, пропитанную специальным травяным настоем. Малыш восторженно дышал, все было нормально. Оставалось только ждать.

Я попыталась выдавить из груди Бао капельки молока, но у меня ничего не выходило. В это время в комнату доставили кормилицу, которая была уже заранее подобрана по моей просьбе. Она ловко взяла ребенка и приложила к груди; разработанная грудь оказалась легкой и желанной для малыша. Он без труда принялся сосать, однако через несколько минут устал и заснул. Кормилице было приказано прилечь и не двигаться, пока ребенок спит у нее на груди, несмотря на то, что мы пока не трогали пуповину. Мы накрыли кормилицу с малышом тонкой шелковой простыней, чтобы прилетавшие на запах крови мелкие мушки не беспокоили их. Я также зажгла благовония, изгоняющие всех злых духов и заодно всех вечерних насекомых из комнаты.

Сестра Фу достала серебряные иглы из точек обезболивания и поставила две специальные банки на запястье и на грудь Бао, так же, как она это делала и для матери Бао — Фан, когда той становилось плохо из-за слабого сердца. Я убрала в комнате и простерилизовала инструменты. Состояние Бао было неопределенным. Сестра Фу молилась за Бао, уйдя глубоко в себя. Я не смела прерывать ее целительной молитвы. Более того, мне хотелось присоединиться к ней, но я всецело была сосредоточена на малыше, и тихая радость и восторг охватили меня. Мой малыш жив, он рядом, он со мной!!!

Мне не хватало воздуха от радости, улыбка сияла на моем лице. Мне хотелось прижать его к себе. У него были мои глаза. Моя принцесса и мой первенец уже давно ушли из жизни, и я встречалась с ними только во время своих путешествий в мир духов. Еще год назад я считано достаточным для себя, но теперь я понимала, что ничто не может сравниться с радостью смотреть на этот маленький живой комочек света с моими глазками. Рот же, напротив, был копией рта Ши. Во сне он очень серьезно поджал губы, совсем как его отец в последние дни. Да, как нам не хватало его улыбки в это время!

Я светилась от счастья. Наконец я осмелилась взять малыша и положила его на свою грудь, разрешив кормилице выйти и привести себя в порядок. О чудо, как только я прикоснулась к нему, у него на губах появилась улыбка. Я чуть не потеряла рассудок от накатившихся на меня радостных эмоций. Как будто мы всегда были вместе. Я назвала его «Пришедший прямо из рая».

Его райская улыбка покорила меня. Я поняла, что открытость, спонтанность, дружелюбие, чувство дома, творчество, умение играть и вовлекать в игру других будут свойственны ему от самого рождения, как нечто естественное.

Я наслаждалась своим счастьем, мне хотелось смеяться, плакать, прыгать от радости одновременно. Но я не могла даже пошевелиться, ведь малыш лежал у меня на груди и спал.

Через окно в комнату заглянул Ши. Он не знал, что произошло с Бао, но, увидев малыша, очень обрадовался. Я приложила палец к губам, давая ему понять, что надо соблюдать тишину. По моей радостной улыбке он понял, что все хорошо, подумав, что Бао просто отдыхает после родов. Он тихо зашел в комнату и погладил Бао по волосам, затем, наклонившись, поцеловал. И — о чудо, Бао открыла глаза и улыбнулась. Сестра Фу также вышла из своего состояния и дала знаками понять Ши, что все в порядке, но он должен выйти.

Счастливо улыбаясь, Ши почти выбежал из комнаты, однако сестра Фу сделала жест, означавший, что Ши должен подождать около двери. Убедившись, что с Бао все в порядке, она встала и, выйдя из комнаты, подошла к Ши. Он, ожидая новостей о рождении своего сына, был крайне удивлен, что беспокойство сестры Фу было связано не с рождением малыша, а совсем с другими событиями. Оказалось, что всего за чае до отъезда из монастыря сестры Фу из соседнего монастыря пришло сообщение, что войска Темурджина двигаются в направлении к Ханчжоу. О том, чтобы увезти сейчас Бао из столицы вместе с малышом, не могло быть и речи, так как ее состояние было очень тяжелым.

Наследник империи, которому астрологи пророчили долгие и счастливые годы правления, был в опасности. Ши верил предсказанием, гак как все они сбывались, но только я знала, какой ценой. Поэтому я также была обеспокоена всерьез приближением Темурджина. Единственное, что меня действительно обнадеживало, что при путешествии в долину духов, которое мы предприняли вместе с Ши во время ритуала в пещере, я не встретила никаких угрожающих жизни Ши обстоятельств. Да и он, пройдя ритуал победы над Темурджином, сохранял внутреннее спокойствие. Однако все это наше спокойствие больше напоминало беспомощность и безответственность.

Армию, необходимую для защиты города, так и не удалось собрать. Увезти наследника тоже не было возможности. Бао лежала при смерти, в неизвестности. Только малыш, моя маленькая радость, моя огромная вселенная, лежал на моей груди, как будто говоря: все будет хорошо, я же пришел к тебе, я пришел к тебе прямо из рая.

Ши был вдохновлен рождением сына, даже X смертельная опасность не нарушила его внутреннего спокойствия. Он не верил в смерть, он не верил, что городу угрожает опасность. У него не было армии Цинь-Шихуана, и, тем не менее, он чувствовал себя сильным и спокойным. Он вспомнил слова монаха-Учителя: «Я не буду учить тебя боевым приемам, пока ты не покажешь мне свое умение побеждать без боя».

В это же самое время Темурджин стоял в подземелье в гробнице самого Цинь-Шихуана, которую ему показал его Учитель. Слабый свет масляных фонарей играл на лицах двухметровых воинов, отчего они казались живыми, марширующими в полном боевом снаряжении. На мгновение Темурджину почудилось, что он слышит топот этого многочисленного подземною войска. Его ноздри стали раздуваться, как у боевого коня перед схваткой.

Священный мистический страх овладел им. Сливаясь с духом Цинь-Шихуана, он хотел разгадать тайну его силы. Он видел Великую Китайскую стену длиною в десять тысяч ли, он видел несметные богатства, спрятанные в гробнице Цинь-Шихуана, он мысленно просил его научить управлять другими людьми так, чтобы создавать такие богатства, осознавая, что разрушать завоеванные города — это не его цель. Его истинная цель — создать великое государство, подобное тому, что создал этот первый император — Цинь-Шихуан. Семь тысяч двухметровых воинов в униформе со всеми знаками воинских различий, выстроенные в безупречном порядке, и сотни боевых коней с ровно уложенными челками охраняли императора и после его смерти.

Темурджин увидел целый арсенал оружия и прекрасные боевые колесницы, которые заставили его сердце трепетно биться. Он невольно протянул руку, но Учитель крепко схватил его запястье, предостерегая от неверного движения. Осветив стену фонарем, Учитель перевел Темурджину записи, восхваляющие деяния императора Цинь-Шихуана. Из многих и слабых княжеств он создал единое государство с единой властью, принадлежащей самому императору, которая не ограничивалась ничем. Для простоты управления он разделил всю территорию на несколько административных районов, правители которых назначались лично императором. Цинь-Шихуан унифицировал письменность, деньги и метрическую систему. Даже дороги стали строить с шириной колеи, точно установленной императором. Таким образом, он ввел впервые в мире понятие стандартов. Все это способствовало быстрому хозяйственному процветанию всех районов за счет межрайонного хозяйственного и культурного обмена.

Введя единый язык, он пытался ввести и единую идеологию. В частном пользовании разрешалось иметь только сельскохозяйственные справочники, медицинские трактаты и гадательные пособия. Огонь пожирал древние рукописи, навсегда унося тайны тысячелетий для смертных. Сам же Цинь-Шихуан, одержимый поисками бессмертия, послал морскую экспедицию на поиски «эликсира долголетия». Но никто из ныне живущих не знает, нашел ли Инчжэн, правитель царства Цинь, провозгласивший в 221 г. до нашей эры себя первым императором — «Шихуаном», — эликсир долголетия за морями и стал ли он бессмертным. Он правил всего пятнадцать лет, видимо, его рецепт эликсира долголетия сгорел вместе с книгами на костраx, которые он сам разжег. Однако именно он создал Китай как единое государство, сохранившее все то, что другие государства отдали песку времени.