Тайна костяного гребня - Страница 5

— Что ж, там и начнем, — согласился Станислав Борисович. — Теперь смотри. Вот колышки с циферками, вот складной метр. Всю полянку делим этими колышками на равные квадраты, как раз метр на метр. Составляем схему, на которую наносим точное расположение колышков, вместе с их номерами. Потом надо будет эту схему соотнести с крупномасштабной картой, как можно точнее.

— А потом? — спросил я.

— А потом, когда ты начнешь копать, ты сможешь зафиксировать точное место каждой находки. Иногда это бывает очень важно. Например, ты что-то откопал во втором квадрате. Ты помечаешь это место крестиком на своем плане, и еще записываешь: «Квадрат 2-3-5-6. Расстояние от стороны 2–3 48 сантиметров, от стороны 3–5 36 сантиметров, от стороны 5–6 52 сантиметра, от стороны 6–2 64 сантиметра». И делать это надо как можно тщательнее. Копать можно начинать вот этой лопаткой, а если ты наткнешься на что-нибудь интересное, то лучше пользоваться вот этим плоским совочком или вот этим скальпелем. В крайнем случае, если тебе кажется, что ты наткнулся на что-то очень интересное и что ты можешь что-то испортить одним неловким движением, счищаешь землю вот этой кисточкой. Справишься?

— Справлюсь! — заверил я. И огляделся. — Так я буду здесь работать один?

— Один. И сильно нас выручишь. У нас рук не хватает, и время поджимает. Мы и так собирались обследовать это место, но это означало бы задержку в день. Теперь ребята смогут с толком довести до конца другие работы. А если здесь найдется что-нибудь безумно интересное, то можно и задержаться, чтобы поработать всем вместе.

И он ушел, а я взялся за дело.

Прежде всего, я составил схему на миллиметровой бумаге, стараясь как можно точнее воспроизвести очертания берега и все расстояния. Я даже стал мерить складным метром землю от самого берега, чтобы точно знать, где будет находиться первый колышек. Мерил я и ширину песчаной полоски пляжа в разных местах.

Словом, за дело я взялся очень серьезно.

Только записав все измерения и нарисовав карту моего участка в довольно точном масштабе, я стал забивать колышки, разделяя всю полянку на метровые квадраты, и каждый квадрат нанося на ту же карту-план, с обозначением номеров колышков.

Неудивительно, что я провозился часа три. К тому времени, как я присел на бугорок передохнуть, раздумывая, с какого квадрата начинать раскопки, всех стали выкликивать к обеду. Меня тоже позвали. Я поднялся, собрал всю амуницию — колышки, естественно, оставив вбитыми — и пошел к палаткам и костру.

По мискам разливали уху, и Ванька уже был там — сидел рядом с Александром, довольный-предовольный. Похоже, им повезло в их поисках.

— Присаживайся и бери миску и ложку, — приветствовал меня Станислав Борисович. — Как дела?

— Пока никак, — ответил я. — Только-только успел составить подробный план и забить колышки.

— Уже неплохо, — сказал Левон Гургенович. — В археологии дела быстро не делаются. А бывает и так, что провозишься несколько дней, а результат — ноль. Но отрицательный результат — это тоже результат, так что постепенно привыкаешь не огорчаться.

— Вы хотите сказать, у меня, скорей всего, отрицательный результат будет? — с подозрением спросил я.

Левон Гургенович пожал плечами.

— Станислав Борисович уверен, что там мы что-то найдем. А у меня есть сомнения. Мы, так сказать, придерживаемся разных теорий.

— Что за теории? — заинтересовался я.

— Теории, почему первое поселение — первое городище, — возникшее на этом месте, было разрушено. А потом появилось другое, сгинувшее позже, в начале пятнадцатого века. Его сожгли в результате всяких междоусобиц, набегов и войн.

— Так почему первое поселение было разрушено? — встрял Ванька.

— Я-то считаю, что люди просто нашли более удобное место. Переместились туда, где речным судам было сподручней причаливать и где вокруг пристани стал расти городок, живущий на обслуживании проходящих судов и на торговле. Там, где выгодней, поселились, вот и все. Теория Станислава Борисовича покрасочней, конечно. Но… — он примолк, как бы показывая этим, что красочность теории вовсе не означает ее истинность.

— Красочная? — мы с Ванькой повернулись к Станиславу Борисовичу. — Какая?

Станислав Борисович кашлянул, несколько застенчиво, но и лукаво.

— Что ж, если до того дело дошло… Развлеку вас за обедом. Хотя ребята, конечно, знают. Но пусть послушают еще раз. А может, и свое слово вставят. Так вот…

Станислав Борисович примолк ненадолго, потом опять заговорил.

— Не знаю, известно ли вам, что такое русалии. Про Ивана Купалу вы знаете. Русалии — это, естественно, от слова «русалки». Так назывались языческие обряды и праздники, которые сопровождались купанием и поклонением воде. Разумеется, главные русалии приходились на Ивана Купалу, но русалии справляли и на святки — время водосвятия смешалось с христианской традицией, и на Троицу… Ну, в самом названии «Купала» вы слышите происхождение от слова «купание». Справляли по-разному. В некоторых областях сжигали чучело русалки, в некоторых, наоборот, проточным водам кланялись и зарекались в это время рыбу ловить. Но общим было купание — особенно в дни летнего солнцеворота. Эти дни очень много значили для всего годового цикла возделывания земли, а, следовательно, и для языческой мифологии. Христианская церковь всегда осуждала эти празднества, считая, что «во время оных мерзость творится», и преследовала их участников. Еще в одиннадцатом веке митрополит Иоанн жаловался в своей грамоте, что «приносят жертву бесам, и зверям, и водам». Вот против «жертв бесам» и боролись. Боролись, как вы понимаете, очень жестоко. Точно по Джерому Джерому, в его «Праздных мыслях лентяя», — усмехнулся Станислав Борисович. — «Если пещерный человек говорил, что он «раздавил своего оппонента», то родные и друзья оппонента больше оппонентом не интересовались, потому что это значило, что на оппонента сброшен кусок скалы весом килограмм этак в пятьсот». И казнили по-всякому, когда ловили, и сжигали. Если вы видели фильм Тарковского «Андрей Рублев», то помните, конечно, эту сцену, когда на Ивана Купалу идут русалии — пиршество на берегу — и все жгут костры, и купаются нагишом, а потом нагрянувшие невесть откуда монахи и сопровождающие их воины ловят купальщиков и казнят… В фильме есть исторические неточности, но, по сути, все верно изображено. Так вот, главное, чему сопротивлялся народ при введении христианства, это запрету на русалии, и люди продолжали устраивать русалии еще долго, как за это ни карали. И если мы поглядим на расположение первого городища — то увидим, что находился он немного на отшибе, так, чтобы никакая власть не достала. Здесь корабельщики могли останавливаться для ремонта своих судов и для перетаскивания их волоком через перешеек, пока самый первый канал между озерами еще не появился. Значит, на корабельщиках можно было заработать и жить безбедно и спокойно, потому что вряд ли какие духовные власти и карательные отряды сквозь леса добрались бы незамеченными. И само место — берег озера на впадении реки — очень хорошее для празднования русалий. Словом, с какой стороны ни погляди — получается, что поселение, скорее всего, было основано людьми, ушедшими на «вольные выселки», чтобы жить как вздумается и без помех отмечать традиционные для них празднества. И, надо думать, на эти празднества народ собирался издалека, зная, что на Ивана Купалу они здесь найдут и стол, и кров, и уже зажженные костры…

Так вот почему вы меня о кострах спрашивали! — осенило меня.

Именно поэтому, — кивнул Станислав Борисович. — Мне думается, тот изгиб озера был идеальным местом для русалий, и какие-то следы должны были остаться, если там Ивана Купалу отмечали двести лет подряд, из года в год. Но, естественно, такое поселение не могло существовать вечно. С усилением христианского государства его, конечно, должны были в итоге прихлопнуть. И вот, в двенадцатом веке — скорей всего, на Ивана Купалу, чтобы побольше еретиков и безбожников подловить — сюда добрался-таки карательный отряд…