Тайна гибели Бориса и Глеба (др. изд.) - Страница 14

По свидетельству НIЛМ, перед походом на Святополка Ярослав собрал 4000 воинов: «Варягов было тысяча, а новгородцев 3000, и пошел на него. Святополк же, услышав о том, собрал бесчисленное множество воинов, выйдя против него к Любечу, и встал на этой стороне [реки] со множеством воинов. Ярослав же, придя, встал на [противоположном] берегу Днепра, и стояли тут 3 месяца, не смея сразиться. Воевода Святополка, по имени Волчий Хвост, ездя возле реки, начал укорять новгородцев: „зачем пришли с этим хромцом, – вы плотники, а мы заставим вас хоромы рубить!“ И начал Днепр замерзать. И был преданный Ярославу муж у Святополка, и послал к нему Ярослав отрока своего ночью. И сказал ему: „то сделаю, что велишь: меду мало варено, а дружины много“. И тот муж так ответил Ярославу: „если меду мало, а дружины много, то к вечеру дать“. И понял Ярослав, что ночью велит биться. Тем же вечером переплыл Ярослав на другую сторону Днепра и оттолкнул лодьи от берега, и той же ночью пошел на битву. И сказал Ярослав дружине: „отличитесь, повязав головы свои полотнищем“. И была ожесточенная битва, и бились, хватаясь за руки (т. е. – врукопашную), и по низинам кровь текла. Многие верные видели ангелов божьих, помогающих Ярославу, и до рассвета победили Святополка. И бежал Святополк к печенегам, и между Чехией и Польшей погиб окаянный, и так окончил злую жизнь свою, и дым до сего дня есть [в том месте]. А Ярослав пошел к Киеву, сел на стол отца своего Владимира»[118].

В НIЛМ говорится о воеводе по прозвищу Волчий Хвост, провоцировавшем воинов Ярослава на столкновение со Святополком. Этого воеводу, командовавшего авангардом в карательной экспедиции Владимира на радимичей, упоминает под 984 г. и ПВЛ. Это дает основания полагать, что Святополку удалось заручиться поддержкой некоторых соратников Владимира. Только НIЛМ говорит о том, что Ярослав в свою очередь пользовался поддержкой некоторых приближенных Святополка, которая сыграла ключевую роль в подготовке Любечской битвы 1016 г.

Впрочем, уже в течение нескольких десятилетий эта дата вызывает сомнения у историков. Как отмечал исследователь древнерусской хронологии Н.Г. Бережков: «Восточные славяне приняли вместе с христианством византийское летосчисление от с[отворения] м[ира], но удержали свое исконное весеннее начало года, начинали год мартом, а не сентябрем, как византийцы. Между сентябрьским годом и мартовским годом с тем же обозначением (числовым) мыслимо два отношения: или мартовский год начинался полугодом позже сентябрьского (был, как прежде говорилось в литературе, „моложе“ сентябрьского по своему началу), или – полугодом раньше его (был „старше“ сентябрьского). Год, начинающийся шестью месяцами позже сентябрьского, называется в литературе мартовским; для года, начинающегося шестью месяцами раньше сентябрьского, Н.В. Степанов предложил название ультрамартовский, и оно может считаться принятым. Мартовский год совпадает с мартом – августом сентябрьского года, имевшего то же обозначение, и с сентябрем – февралем следующего сентябрьского года; ультрамартовский год охватывает март – август сентабрьского года с предшествующим обозначением и сентябрь – февраль сентябрьского года с одинаковым обозначением. Иными словами: мартовское обозначение года одинаково с сентябрьским обозначением в марте – августе и меньше сентябрьского на единицу в сентябре – феврале; ультрамартовское обозначение превышает сентябрьское на единицу в марте – августе и совпадает с ним в сентябре – феврале. Ультрамартовское обозначение на всем протяжении года единицею больше мартовского»[119]. В летописной статье 1015 (6523 г. от «сотворения мира») ПВЛ и НЛМ пользовались мартовской системой летоисчисления, из чего следовало, что Любечская битва, приуроченная к 1016 (6524) г., относится к 1015 календарному году. Летописи сообщают, что трехмесячное противостояние Ярослава со Святополком на берегах Днепра, очевидно, начавшееся осенью, завершилось уже в период заморозков. Таким образом, сражение могло иметь место зимой 6523 г.

Впрочем, если следовать тексту ПВЛ, Любечская битва не привела к немедленному вокняжению Ярослава в Киеве, о котором говорится под 1016 г.; лишь в статье 1017 г. сообщается о том, что Ярослав вошел в Киев и погорели церкви[120]. Это дает основания предполагать продолжение борьбы за власть и после «сечи» у Любеча. Кроме ПВЛ о пожаре в Киеве в 1017 г. сообщает также Титмар Мерзебургский. Интересно, что Софийская I летопись, чьи сведения о событиях этого года совпадают со сведениями мерзербургского епископа, относит к этому времени начало градостроительной деятельности Ярослава, в том числе и закладку храма Св. Софии, о чем ПВЛ сообщает под 1037 г.[121] Надо сказать, что этот акт Ярослава представляется более логичным для 1017, чем для 1037 г., так как в этом случае масштабные градостроительные работы (к которым мы еще вернемся) можно объяснить реконструкцией Киева после пожара.

Вряд ли можно согласиться с исследователями, которые исходя из формального анализа текстов, утверждают, что летописец «не оценивает права отдельных героев по единой шкале политической легитимности», «не определяет степень обоснованности и законности их действий» и что единственным оправданием борьбы с соперником служит «обвинение противника в инициировании конфликта, отсылка к необходимости самозащиты и мести за братьев, истолкованной как осуществление божественного возмездия» (М.Ю. Парамонова)[122]. Напротив, древнерусские книжники приложили немало усилий для того, чтобы оправдать переход киевского «стола» от Святополка к Ярославу не только с этой точки зрения. Как было установлено анатомическим исследованием останков Ярослава Мудрого в 1939 г., его возраст, сообщаемый в летописной статье 1054 г., – 76 лет – оказался несколько завышен и по заключению антропологов Д.Г. Рохлина и В.В. Гинзбурга не превышал 70 лет, поэтому некоторые из биографов киевского князя сегодня относят его рождение к первой половине 980-х гг.[123]

Учитывая экстраординарность событий 1015–1019 гг., следствием которых стало отстранение представителя старшей княжеской ветви, летописцы, а за ними и агиографы, попытались приписать Ярославу хотя бы возрастное старшинство. По словам П.П. Толочко: «Видимо, уже во время правления Ярослава летописная традиция претерпела изменения и постепенно стала формироваться мысль о его старшинстве, а, следовательно, и преимущественном праве на киевский престол»[124]. Таким образом, вокняжение новгородского князя в Киеве было представлено легитимным и с формальной и с фактической точки зрения.

Бегство Святополка в Польшу после поражения у Любеча отнюдь не прекратило междоусобной войны: династический конфликт только обострился, выйдя на европейский уровень. Под 1018 г. ПВЛ сообщает о том, что Святополк при вооруженной поддержке Болеслава Храброго нанес Ярославу поражение в битве у реки Буг и таким образом вернулся на киевский стол. Существует точка зрения, согласно которой Болеслав сначала пытался установить контакты с Ярославом, посватавшись к его сестре Предславе, но получил отказ, ставший причиной войны.

В октябре 1017 г. между Польшей и Священной Римской империей открылись мирные переговоры в Мерзебурге, которым было суждено подвести финальную черту в вооруженном конфликте между ними[125]. По утверждению Титмара, Генрих II «только тогда узнал, что король Руси, как и обещал ему через своего посла, напал на Болеслава, но, овладев [неким] городом, ничего [более] там не добился»[126]. Комментируя ситуацию в Мерзебурге, автор этого перевода А.В. Назаренко полагает, что император узнал о действиях своего союзника Ярослава против поляков задним числом[127]. Очевидно, к тому времени между двумя правителями уже велись военные действия, с которыми обычно связывается поход Ярослава к Берестью, о чем мы знаем из НIЛМ. После того как Генрих II выбыл из игры, Ярослав, считает исследователь, создал антипольскую коалицию с участием Дании и Швеции[128].