Тайна Элизабет - Страница 15

Весь этот жирный достаток, долгая молодость и избыточная масса свободного времени неожиданным образом повлияли на традиционные семейные ценности. Оказавшись в полном комфорте и независимости от кого-либо и чего-либо, многие зрелые мужчины и женщины предпочли жить сами по себе, входя во временные или множественные гостевые браки. Большинство просто стало получать примитивное удовольствие и радость от каждого дня жизни, как делал Нильс и даже сам король, который имел тайную, но все же всем известную слабость к совсем юным девицам едва ли оправданного возраста. Если, плевавшие на все мужчины могли легко и открыто себе в этом признаться, то, пугающиеся своих глубинных шокирующих позывов, женщины продолжали искать того единственного и самого лучшего, то ли придуманного, то ли настоящего. Они придирчиво перебирали ухажеров, снова и снова пытаясь заполучить своего несравненного и особенного, но, почему-то, конца этому процессу не было и не могло быть, а сам он значительно ускорялся, стоило женщине родить первенца от какого-нибудь снизошедшего до нее рыцаря. Каким бы хорошим не казался жених, всего через неделю или от силы пару месяцев обязательно находился еще лучше или еще интереснее. За небольшими исключениями, имитация поиска вечной любви была лишь благочестивым оправданием и хитрой ширмой чего-то иного, о чем было не принято говорить вслух.

При всем этом жители города имели некоторые жесткие ограничения, например в мутациях, в отличие от Арогдора, где за этим вопросом никто не следил. Специальная Этическая комиссия, возглавляемая ни кем иным, как самим Альбертом Третьим, запрещала определенные типы мутаций. Например, было категорически запрещено менять пол через фазу, стирать основные узнаваемые черты лица, создавать излишне пышные формы или уж тем более наращивать изначально не существующие у человека части тела. Поэтому рыцари могли лишь сделать себя значительно больше и сильнее обычных горожан, да и то, на такие кардинальные изменения разрешение было только у них. Также в городе были абсолютно запрещены любые наркотики, включая табак, увеселяющие напитки, азартные игры и многое другое, что могло разрушительно повлиять на развитие и жизнь человека, в том числе, все равно популярные в темных чуланах магические практики и религиозные культы.

Этическая комиссия также неустанно следила за тем, во что одевались парфагонцы. Было запрещено носить старую и грязную одежду, а также слишком броские и откровенные наряды. За неоправданно короткую юбку, чрезмерно глубокое декольте и излишнюю телесную наготу могли легко оштрафовать на десяток золотых или даже отправить в одну из Башен заточения, надолго отбивающую желание нарушать законы. Поэтому люди на улице всегда были опрятными и часто выглядели по самому последнему писку моды. Женщины отдавали предпочтение облегающим платьям самых вычурных покроев, кожаным сапожкам или туфелькам, а на голове носили чепцы и шапероны, представляющие собой капюшон с длинным шлыком на спине и часто большой пелериной на плечах. Более знатные особы и модницы показывались на люди в неудобных пышных платьях и носили на головах геннин – высокую рогообразную или конусовидную шляпу с торчащим из макушки длинным прозрачным шлейфом, иногда доходящим до пяток. Мужчины же чаще всего обходились лаконичным балахоном, плотной кожаной курткой или подпоясанной рубахой поверх коротких штанов. На ноги они обували сапоги до колена или сандалии в жаркую погоду, а голову вовсе предпочитали оставлять открытой или надевали популярный у обоих полов и возрастов шаперон. Непременным атрибутом знати были широкоплечий короткий камзол, круглая шляпа с перьями, туфли с вытянутым носком, а также накидки и облегающие ноги колготки, неизменно вызывающие неудержимый смех Томаса, не раз поставивший Маргариту и Нильса в неловкое положение.

Полному счастью идеального города мешали только уродливые мутанты Арогдора, постоянно нервируя своими кровавыми набегами и являясь вечной угрозой благополучию. От полного порабощения врагом Парфагон умело оберегал своими дальновидными решениями Королевский совет, объединяющий все высшие должностные лица и руководимый непогрешимым королем Альбертом Третьим, за что всеобщее почитание и нечеловеческая любовь его восторженных подданных не имела предела.

Альберт Штейн, как его действительно звали, правил Парфагоном последние 232 года из своих долгих 312 лет. Его семья правила королевством с самого его основания 948 лет назад, от чего и велось летоисчисление, так как до этого на Селеции была сплошная смута и темные времена. Именно приход на престол Альберта ознаменовал резкий скачок уровня жизни и развития технологии управления мутацией через фазу. До него все это было на непомерно низком уровне. Люди хоть и могли жить дольше и как-то влиять на свою внешность через фазу, но мало кто мог это делать качественно. Проведенные Альбертом тотальные реформы в конечном итоге привели к созданию того идеального и почти сказочного Парфагона, в который попал Томас. Именно поэтому в короле все не чаяли души. Все его искренне любили и уважали, чем неизбежно проникся и сам бывший селянин.

Личная жизнь короля была большим секретом в Парфагоне. Несмотря на то, что за все время у него числилось шесть официальных браков, недавно появившаяся на свет и оберегаемая от всех принцесса Элизабет была его единственным известным ребенком. Она родилась от некой тайной женщины, но Альберт все равно дал ей высокий титул, хотя и без права наследования престола. В случае внезапной кончины короля, власть должна была перейти в руки канцлера Питера Калицы. Об этом Альберт позаботился сам лично, ввиду отсутствия других наследников и достойных претендентов на управление сложнейшими механизмами жизни Парфагона, о котором он так пекся два века кряду. Когда-то давно у него имелся кровный наследник, но творческая натура чувственного сына не выдержала жизни в идеальном городе, и он трагически покончил с собой, едва преодолев порог юношества, на целый месяц погрузив в траур все королевство, уже успевшее свыкнуться с мыслью о том, что он рано или поздно должен был стать их правителем.

В относительном благополучии прошли следующие тринадцать лет. За это время изменилось многое. Во-первых, все забыли, откуда пришел Томас, и его не только теперь считали своим, но и гордились им, часто ставя в пример менее упрямым в достижении целей юношам. Во-вторых, он все же относительно хорошо овладел фазой, хотя на вход в нее по-прежнему тратил ощутимо больше усилий, чем многие жители Парфагона, с чем он ничего не мог поделать, как ни старался. В-третьих, Нильс Дор, его свободолюбивый приемный отец, все-таки дослужился до вожделенного звания трибуна и носил на своей широкой груди долгожданный серебряный жетон, отчего все больше проводил время в рискованных командировках за пределами безопасной Стены.

Томас, которому уже было восемнадцать лет, с нетерпением ждал, когда тоже станет рыцарем и сможет составить компанию приемному отцу. Он вырос плотным, мускулистым и высоким шатеном с густыми волосами до плеч. Его спокойные зеленовато-карие глаза, а также всегда уверенное выражение лица сводили с ума романтичных девушек своей задумчивостью и, то и дело, проскакивающими искорками простоты из сельского прошлого.

Как и большинство молодых людей, одетый в белую наглаженную рубаху с толстым кожаным ремнем на поясе, аккуратные коричневые штаны и начищенные башмаки со сверкающей медной пряжкой, Томас вместе со своими друзьями сидел на деревянной лавочке у высокой резной двери в кабинет ректора, который находился на втором этаже главного здания Школы. Из арок открытого коридора перед ними полностью просматривался такой им родной внутренний парк, где новые поколения будущих парфагонцев с радостными возгласами запускали свои разноцветные змеи высоко в небо меж шумящих на теплом весеннем ветру многовековых дубов.

– Как думаешь, они примут мою лабораторную работу? – выпучив счастливые глазенки, спросила шестнадцатилетняя Мария, которая выросла в весьма фигуристую румяную брюнетку и практически не отходила от него все годы учебы.