Тайна девятки усачей - Страница 10

Его недовольство передалось всему звену. Траншею рыли вяло, без подъема. Было около восьми часов, когда ребята с грехом пополам справились с дневным заданием. Пошли в штаб. И опять старенькая баня допоздна гудела от мальчишеских голосов.

Иван Прокофьевич и его жена, возвращаясь с поля, услышали этот приглушенный гомон и остановились у крыльца своего дома.

— Парень-то у агронома заводной! — сказал Иван Прокофьевич.— Всего два дня здесь,— и оба дня в бане, как в улье. Всполошил он наших ребят!

— Они все трое, видать, такие! — добродушно ответила жена. — Мать на ферме бунтует: подавай ей новые доильные агрегаты! Подожди — и агроном развернется!

Саньке казалось в этот вечер, что стоит ему коснуться подушки — и он заснет. Но, когда после ужина он забрался на чердак и залез под одеяло, сон отлетел. Лежал Санька с открытыми глазами и смотрел в черный дверной проем, испещренный яркими звездами. А мысли были далеко. Они вели Саньку по болоту к сухим лесистым буграм — островинам. Он бесстрашно шел с автоматом на медведя, первым отыскивал таинственные партизанские тропы и с удивительной проницательностью указывал ребятам зарытые во мху мины.

Фантазия разыгралась вовсю. Уставившись на мерцающие звезды, он видел высокую гору, заросшую густым кустарником. Одинокий дымок курился над самой ее вершиной. У костра сидел Дима Большаков. Юный партизан забыл тропу через болото и много лет прожил робинзоном на островине, поджидая, когда Санька выручит его. И вот она — долгожданная помощь!

Заросший, грязный, в разорванной рубашке, Дима бежит навстречу мальчишкам, которых Санька провел благополучно через топи и трясины...

Поежившись от жутковато-сладкого чувства, Санька блаженно улыбнулся. С этой улыбкой он и заснул, честно признавшись самому себе, что в деревне не так уж плохо.

Но на следующий день Санька чуть не переменил свое мнение.

Он проснулся от страшной зубной боли. Вчерашняя рыбная ловля не прошла даром. Не привык он долго бродить по воде и простыл. Зуб не просто ныл или болел. Нет! Саньке казалось, будто зуб зажали раскаленными щипцами и дергают что есть силы из стороны в сторону.

Не видя перекладин стремянки, зажмурив от боли глаза, перед которыми вспыхивали лиловые и зеленые искорки, Санька спустился с чердака и мыча, как глухонемой, ворвался в дом.

Мать накрывала на стол.

— Зуб? — догадалась она, взглянув на сына, который руками придерживал щеку и мотал головой.

— Есть тут... больница? — выдавил из себя Санька и тоненько застонал.

— Купался вчера? — спросил отец и, не дождавшись ответа, добавил: — В городе надо было привести рот в порядок. Здесь больница далеко.

— О-о-о! — простонал Санька, плюхнулся на стул и свесил голову к коленям.

— Ложись на кровать — пригрейся! — посоветовала мать. — Я сейчас грелку тебе налью, а в обед принесу шалфея… Пополощешь — оно и пройдет к вечеру.

— К вечеру? — взвизгнул Санька, и вдруг его прорвало:— Почему нет больницы?.. Что это — не Советский Союз? Заболел — значит, умирай?

— Ничего! Я думаю, еще поживешь! — пошутил отец.

Санька взвыл.

— И чего ребенка дразнишь! — недовольно заметила мать. — Ложись, сынок! Пригрейся, потерпи...

Санька свалился на кровать и прикрыл голову подушкой. Во рту у него творилось что-то невероятное. Тупая раскаленная игла сверлила челюсть и выворачивала ее на сторону. Голова, казалось, распухла. Он даже не почувствовал, когда мать подсунула под щеку грелку, завернутую в полотенце, и не услышал, как ушли родители...

В восемь часов звено Мишука собралось у силосной траншеи.

— Опаздывает! — недовольно произнес звеньевой видя, что нет Саньки. — Начнем! — сказал он ребятам. — Ждать не будем!

Прошло пятнадцать минут, двадцать... Саньки не было. Мальчишки работали молча, оглядываясь на деревню в надежде, что Санька, наконец, появится.

Когда сделали перерыв и невесело расселись на куче выброшенной из траншеи глины, Вовка сказал, задумчиво рассматривая грязное колено:

— И задира, и хвастун, а какой-то он... С ним не скучно... И обижаться на него не хочется...

— Болен, может, — как всегда отрывисто и коротко произнес Сема.

— Ничего не болен! — возразил Гриша. — Я знаю, где он!.. Под мостом! Откопает что-нибудь и будет хвастать!

Это было похоже на Саньку.

— Если так!..— Мишук не докончил угрозы. — Вовка, слетай на речку! Не найдешь — забеги домой! Узнай!

Вовка убежал, а ребята снова взялись за лопаты, и каждый от души хотел, чтобы Саньки под мостом не оказалось.

Прошло полчаса, прежде чем Вовка появился на деревенской улице. Он еще издали прокричал что-то. Подбежав к ребятам, Вовка весело повторил:

— Болен!.. Зубы у него!

— Чему же ты радуешься? — удивился Мишук, хотя и сам почувствовал какое-то облегчение.

— Значит, не виноват! — простодушно объяснил Вовка.— А болят — страсть как! Воет, точно бешеный!.. Ждет обеда — мать шалфея обещала принести! Деревню кроет — страх! За то, что больницы нет!

— А ты ему объяснил? — спросил Мишук.

— Ему объяснишь! — воскликнул Вовка. — Он и не слышит ничего: воет и ругается!

Звеньевой посмотрел на мальчишек.

— Отпустим Вовку в Обречье? — спросил он и добавил:— Только норму сбавлять не буду — придется работать и за Саньку, и за Вовку!

— Отпустим! — согласились ребята.

И Вовка колобком покатился по дороге в соседнюю деревню.

Ему посчастливилось: он застал председателя в правлении.

— Павел Николаевич! Меня звеньевой прислал! — тяжело дыша, сказал Вовка, без стука влетев в комнату.

Он нарочно начал со звеньевого. Строгий председатель не любил, когда колхозники без разрешения бригадира приходили в рабочее время в правление.

— Как траншея? — спросил Павел Николаевич.

— Роем... Только у нас Санька зубами заболел!

— Санька? Это... А-а! Агронома сын?

— Да! Воет волком!

— Перекупался?.. С непривычки и заболел! — Председатель хмуро посмотрел на Вовку. — Вы там не в траншее, а в Болотнянке целыми днями сидите! Знаю я тебя, рыболова! Ты первый заводила, насчет речки!

У Вовки разгорелись глаза: он вспомнил про щуку.

— Вчера в-во какая!.. — начал он и осекся.

— Проговорился! — с укором произнес председатель.— А ведь звеньевой наказывал, наверно, чтоб ни-ни! А?.. Сего дня к вечеру заеду на вашу ударную стройку. С метром приеду! Сам обмерю! За недодел — по спинам! Внял? Этим же метром! А он у меня стальной!

Вовка не отвечал — помаргивал белесыми ресницами и сопел конопатым носом. Он не очень-то боялся Павла Николаевича. Все в колхозе знали, что председатель хотя и строг, но справедлив и чуток, особенно к ребятам.

Павел Николаевич снял телефонную трубку и спросил:

— Зубы?

— Зубы! — подтвердил Вовка и придвинулся к столу. Председатель положил трубку обратно на рычаг, в упор посмотрел на Вовку и вкрадчиво сказал:

— Ты присядь... Отдохни... Может, раскладушечку принести?

Вовка отодвинулся, а Павел Николаевич показал на часы и внушительно произнес:

— Время-то рабочее! — И вдруг сердито крикнул, широко раскрыв совсем не злые глаза: — Футболь отсюда, пока цел!

— Про зубы не забудьте! — напомнил Вовка, выскакивая за дверь...

Санька не находил себе места. Он уже устал ругать деревню и теперь давал себе страшные клятвы, что никогда и ни за что не сунется больше в воду, что при первой возможности уедет обратно в город и будет жить обязательно рядом с зубным врачом. В ушах звенело и стреляло, и все же он услышал, как к дому подъехала какая-то машина. В надежде на чудо Санька выглянул в окно и увидел белый фургон с красным крестом на боковом стекле и всю восьмерку усачей.

Он вспомнил, что Вовка говорил про какую-то «летучку». Но тогда Санька не обратил внимания на его болтовню — больных всегда успокаивают. А теперь нельзя было не верить: перед домом стояла настоящая «Скорая помощь». «Свезут к врачу!» — с облегчением подумал Санька и пошел к двери.