Тагир. Ребенок от второй жены (СИ) - Страница 53

Глава 29

Неделю спустя

Тагир

— Динар, будь здесь, — приказываю начальнику своей охраны, выходя из машины к воротам кладбища.

Он ездит со мной теперь для проформы. Никакая охрана мне более не нужна, охранять нечего и некого. Прохожусь вдоль низких оградок и каменных памятников к могилам родителей. На похоронах я не присутствовал, находясь в местах, не столь отдаленных. Только, выйдя из-за решетки, свободным я себя не почувствовал.

Скольжу взглядом по датам на каменных памятниках, неизвестно кем установленных. Участия в организации похорон и обустройстве могил я не принимал. Я только отдал распоряжение, чтобы они не лежали рядом с Маликой.

Известие о гибели родителей застало меня врасплох. И факт того, что именно отец положил ружье на виду у матери — целых два раза, тяготил, заставлял прокручивать нашу жизнь с самого начала. Из раза в раз. Как я мог не заметить, что он руководил ею, умело используя состояние аффекта. Мать всегда была горячей, обуреваемой гневом и ненавистью.

Вот только какие мотивы были у отца? Не хочу думать, что он такой трус, что дал женщине вершить месть, но других вариантов не вижу.

Постояв какое-то время, возвращаюсь в машину и прошу Динара проехать чуть дальше.

— В лес? — удивленно спрашивает он, и я киваю. Не комментирует, выполняет наказ. Мы въезжаем на участок дороги, ведущий к предгорью. То самое место, где отец часто охотился. Брал меня на охоту с собой, хотел научить выслеживать добычу. Многие тропы мне известны.

Хочу пройтись по ним, погрузиться в прошлое, потому что будущее без Ясмины беспросветно. И сейчас это то немногое, что способно подарить мне хоть и мнимый, недолгий, но покой.

Здесь хорошо дышится, напитываюсь лесным воздухом, вспоминая, как бродил тут с отцом, слушал его рассказы. Замечал ли я тогда, зеленым пацаном, какая гниль живет в душе родного человека, кого я боготворил? Счастливые воспоминания навсегда омрачены.

Нет их больше. Ничего нет. И надежды тоже.

Сам своими руками уничтожил. Порой я думаю, что мог сделать иначе. Заметить пагубное влияние отца на мать, странное поведение Ахмета, больную любовь матери. Тысяча если, столько же "бы", вариантов развития событий проносится в голове много. Думаю, перебираю, злюсь на себя снова, что всё упустил, потерял навсегда. Бизнес не радует, всё опостылело, Ясмина для меня запретна, а мой ребенок обо мне никогда не узнает…

Я лишь прокручиваю события прошлого, размышляя, что мог бы сделать по-другому, но каждый раз оказываюсь у этой точки невозврата. И так по кругу. Ведь ничего другого мне не осталось. Только воспоминания и боль. Агония, вспарывающая грудную клетку.

Подхожу к краю обрыва, откуда сорвались родители. Их бы и не нашли, если бы не GPS в телефоне, по которому их обнаружил дядя. Мелкий камешек срывается вниз, и я думаю о том, больно ли им было. Долго ли мучились. Странная штука человеческая психика. Мертвых сложно ненавидеть. А может, просто во мне атрофировались все чувства. Ничего не ощущаю, лишь ветер, раздувающий волосы. Больше мне тут делать нечего.

Наконец достигаю пункта назначения. Старое раскидистое дерево, многовековой дуб с огромным стволом, который не охватить руками, с раскидистыми ветвями и большим узким дуплом. Об этом месте мало кто знает, тропы тут нехоженые, но я с детства помню нужный поворот, невидимый глазу. Только если знаешь, как пройти, сможешь добраться до нужного места.

Меня ведет озарение. Откуда-то знаю, что нужно протянуть руку и засунуть ее в дупло. Темное нутро холодит кожу. Натыкаюсь пальцами на целлофановый пакет. И сердце останавливается.

Вытягиваю наружу завернутый в прозрачный плотный пакет сверток. Немного сырой, но конверт внутри остался сухим. Пахнет древесиной и немного табаком. Ощущение, что рядом отец. По телу скользит могильный холод. Вскрываю конверт и провожу пальцами по ровным строчкам.

Почерк отца не испортился, как у многих современных людей, кто не практикует написание ручкой. Каллиграфический.

Письмо короткое, одна страница. Но каждое слово намертво ввинчивается в мозг.

«Сын. Знаю, что ты нашел это письмо. Сожги, как прочтешь.

Впрочем, твое право делать с ним что хочешь. Ты сам теперь управляешь своей жизнью, а не отвечаешь за грехи своих родителей. Я об этом позаботился. Мы с тобой больше не свидимся, так что я считаю себя обязанным сказать свое слово тебе в последний раз.

Всю жизнь я был слеп. Из-за глупой ревности считал твою сестру плодом измены. Корил себя за слабость перед неверной женой. Так любил, что не мог ни выгнать, ни подтвердить свои подозрения.

Зря. Был бы я храбрецом, и не случилось бы с нашей семьей беды.

Ведь в том, что произошло с Маликой, отчасти моя вина. Но правда всплыла только восемь лет спустя. А тогда я винил себя, что завысил калым, отказывал в браке молодому Булатову. Думал, немудрено, что у парня съехала крыша. Каюсь, в тот день я достал ружье, чтобы уничтожить того, кто посмел опозорить мою дочь. Долго собирался. Не усмотрел. Анель опередила меня.

Но тебе я не мог признаться в собственном недосмотре, стыдился. Ты считал меня настоящим мужчиной, а я оказался просто трусом, который не смог даже посмотреть в глаза своей дочери. Знай я тогда, что она моя дочь по крови, может, была бы она сейчас жива. Впрочем, пути Аллаха неисповедимы.

Всю жизнь во всех бедах винил других: то Аслана, то твою мать. И когда настоящая правда всплыла наружу, больше держать в себе муки ревности и агонии не смог. Передавил. И твоя мать сделала то, что должна. И пусть всю жизнь была мне верна, но позволила любви Ахмета перерасти в зависимость, подпустила его слишком близко и к себе, и к нашей дочери. Тот, кто породил скверну, должен избавить мир от нее сам.

Ты был воспитан в лучших традициях предков: ты есть род, род есть ты.

И настал тот час, когда ты, Тагир Рамазанович, как истинный сын рода Юсуповых, взял на себя вину матери. Поступил как мужчина. Как я не смог. Я злился, проклинал судьбу, но в душе всегда знал, что возмездие рано или поздно настигнет нас. Жизнь расставляет всё и всех на свои места: и правых, и виноватых. Так завещал пророк.

Прощаюсь, Тагир. Завтра мы с твоей матерью пройдем по давним тропам, куда я не ступал несколько лет. Мог что-то забыть, перепутать. Так и скажут, что оступился старый Рамазан Юсупов и жену с собой уволок на тот свет, но ты будешь знать правду. Она ведь и есть главная сила. Если в обмане живешь, то и не живешь вовсе. Помни про это и сына учи.

Мои грехи не отмыть и не замолить, так что не прошу понимания и прощения.

Я сделал то, что считал нужным. Не тебе меня судить. И как истинный сын своего рода буду отвечать перед пророком. И перед Маликой, плотью от плоти моей, кровью от крови моей. Жаль, что многие вещи ты осознаешь лишь к концу жизни.

Не позволяй грехам и бедам прошлого повлиять на свое будущее. И не дай гнилой крови взыграть в своих венах. Прощай».

Я прочитал письмо лишь раз, но каждая строка отпечаталась в сознании так четко, что я не мог забыть о них ни днем, ни ночью. Ходил потерянный несколько дней, чувствуя, как внутри всё гниет и разрушается. А затем понял, как очиститься.

Дом, в котором прошла жизнь с Наилей, всё так же стоял на месте, хоть и опустел уже давно. То тут, то там были выбиты стекла, всё же приказа ухаживать за ним как хозяин я не отдавал. Что ж, такова его участь, как и итог всей моей семьи.

Все материалы привезли со мной, расставили по местам, но фитиль я зажег сам, ибо только моей рукой и моей волей будет уничтожен в прах символ моего бесчестия.

Достал из кармана пачку писем от Наили, перевязанных нитками. Мне передали их приехавшие из того дальнего села, где она жила. Не читал и не собирался. Кинул в занимающийся пожар, равнодушно наблюдая, как пламя поглощает бумагу.