Таежный робинзон (СИ) - Страница 3

Но как Ахмад ни экономил хлеб и сахар, а они уменьшались. Река по-преж­нему несла плот вглубь Сибири, и он начал тревожиться. Что, если и дальше он будет на стремнине Курейки? Крутых извивов у реки нет, и будет плот так путешествовать до самого Ледяного моря. Географию Севера и Сибири он знал плохо, и Ахмаду представлялось: когда-нибудь река непременно упрется во льды. Вот это будет достойное завершение его побега.

Хлеб и сахар закончились. Уже двое суток Ахмад ничего не ел. Он при­мирился со своей участью, в конце концов, смерти никому не дано избежать, и гибель на воле от голода все-таки казалась ему предпочтительнее расстрела в одном из глухих карцеров БУРа, барака усиленного режима.

Он лежал на спине, смотрел в небо и ощущал слабость. Не хотелось ни двигаться, ни даже думать. Все-таки неделя на хлебе и воде, и двое суток без ничего — многовато даже для здорового, физически крепкого мужчины.

Плот наткнулся на что-то, накренился так, что Ахмад едва не сполз в во­ду. Он приподнялся, осмотрелся. Было именно то, чего он так долго ждал. Русло реки круто уходило влево, и плот уперся в залом из древесных стволов. И берег был рукой подать, по залому вполне можно было добраться до него.

Сил у Ахмада сразу прибавилось. Он перебрался на залом и устремился к берегу. Стволы прогибались под его тяжестью, и он до пояса погружал­ся в холодную воду. Он хватался руками за ветки, подтягивался, и метр за метром преодолевал препятствие. Мешок за спиной намок и мешал продвигаться к цели, но в нем были спички, приходилось мириться с тяжестью.

Сильное течение развернуло плот, он скользнул вдоль залома и поплыл вниз по быстрине. Сожаление кольнуло Ахмада: плот помог обрести ему свободу. Но с другой стороны, плот сослужил свою службу и уже не нужен был беглецу.

До берега Ахмад добирался довольно долго, но все же добрался. Обес­силенный опустился на песчаную отмель и долго сидел, глядя на быстрину реки. Вода с шумом уходила под залом, пенилась, раскачивала сцепивши­еся стволы.

Ахмад поднялся на ноги и осмотрелся. Прямо перед ним вздымался крутой откос, ощетинившийся камнями. Высота его была приличной, а там, наверху, виднелись лиственницы. Там начиналась тайга.

Ахмад стал взбираться по откосу. Сухая земля осыпалась под ногами, и дважды он скатывался вниз, обдирая ладони о камни. Падал и упрямо про­должал карабкаться вверх, хватаясь за выступающие корни.

Наконец, подъем был преодолен. Ахмад упал грудью на верхушку косого­ра и долго лежал, собираясь с силами. Он тяжело и шумно дышал, сердце так колотилось в груди, что сотрясалось все тело. Потом поднялся на дрожащие ноги и побрел вглубь тайги.

Ни в чем не угадывалось тут присутствие человека. Первозданная приро­да без следов вырубки. Нигде не виднелись черные проплешины от костров. Прямые стволы лиственниц и кедров казались отлитыми из меди, ели держа­лись кучно, их кроны сливались в темно-зеленую стену.

Прежде всего, нужно было позаботиться о пище. Ахмад побрел к елям, они растут на сырой почве, и там, вероятнее всего, можно найти грибы. И верно, он наткнулся на их россыпь. Это были белые грибы, крепкие, без единой червото­чины. Ахмад осмотрел спички, некоторые коробки подмокли, но были и сухие. Развел костер, нанизал грибы на прутик и стал поджаривать. Есть хотелось до спазм в желудке, но он съел лишь малость. В его положении излишек пищи мог обернуться большими неприятностями. Долго лежал у костра, наслаждаясь теплом. Тайга приняла его, и он верил — сохранит ему жизнь и дальше.

День угасал, следовало позаботиться о ночлеге. Набрал сухих дров, сло­жил их в кучу, прикинул: до утра должно хватить. Темнело быстро, стволы деревьев и кустарники сливались в сплошную черноту. Послышался глухой рев, Ахмад вздрогнул. Так мог реветь дикий северный олень, а мог и медведь, встреча с которым была бы нежелательной. Он спал чутко, время от времени пробуждаясь и бросая ветки в костер. В кустах поодаль кто-то шумел, словно продирался сквозь заросли, красными огоньками светились чьи-то глаза. Ноч­ная тайга была полна жизни, но никто не пытался напасть на него, и Ахмад благополучно дотянул до рассвета.

Утром он снова поел жареных грибов, особой сытости не чувствовал, но голод не так томил, а главное — появилась уверенность, что он спасся от гибели.

Он шел на восток, в сторону восхода солнца. Он упрямо стремился имен­но туда, где зарождался день. Какой-то инстинкт побуждал его двигаться именно в ту сторону.

Ахмад забрел в самую глушь тайги. Лиственницы и кедры стояли вплот­ную, косматые пихты преграждали путь, опять появились завалы, преодоле­вать которые было подлинным мучением. Наверное, не следовало удаляться от реки, разум подсказывал ему это, а интуиция гнала вперед. Один раз он наткнулся на родник, напился вволю, отдохнул и пошел дальше. Пошел, навер­ное, не точно сказано; он брел, путаясь ногами в траве и мшистой поросли, и озирался по сторонам, отыскивая, что бы можно съесть. Встречались кусты малины, смородины, невысокие деревца боярышника. Их ягоды еще не вызре­ли, но годились в пищу. Он набивал ими живот до икоты и все-таки мучи­тельно хотел есть. Это была несытная пища, дававшая лишь видимость еды. Кедровые орешки были питательнее, но они росли высоко и добраться до них было сложно. По прямому гладкому стволу не залезешь, а палкой удавалось сбить лишь несколько шишек, не больше.

Ахмад брел по тайге, потеряв ощущение времени. Если бы его спроси­ли — сколько дней прошло с той поры, когда он выбрался на берег, он бы затруднился ответить. Вечерело, он устраивался на ночлег, рассветало, снова отправлялся в путь. Он был занят только поисками пищи. Живности было полно: по стволам сновали белки, проскакивали зайцы, видел соболей, но у него не было ружья, а голыми руками зайца не поймаешь. Много было птиц, несколько раз в кустах отыскивал гнезда, в них лежали три-пять яиц. Пил их сырыми или запекал в костре, все-таки хоть какое-то разнообразие. От грибов и ягод его уже мутило.

Часто шли дожди. Укрывался от них под густыми елями, пережидал. В углублениях скапливалась темная вода, пил ее; все чаще останавливался на отдых. Подолгу сидел на стволах поваленных деревьев или на обломках камней, покрытых лишайником. В голове вяло струились обрывки мыслей: долго ли еще бороться за жизнь и найдется ли какой-нибудь спасительный выход? Теперь даже лагерное бытие не казалось ему столь тягостным. Все-таки там был среди людей, можно было с кем-то перекинуться сло­вом. Были, если не друзья, то, по крайней мере, товарищи, искренне рас­положенные к нему. Теперь же одиночество томило его не меньше голода.

Он вспомнил слова одного политического заключенного: «Человек — суще­ство общественное» и согласился с ним. Именно общества, пусть даже уго­ловников, не хватало ему.

Тайга то поднималась на холмы, то опускалась в низины. В одной из низин Ахмад увидел небольшое озерцо. Голубоватая вода в обрамлении зелени походила на осколок зеркала. Ахмад спустился к озеру, сел на камень, наслаждаясь тишиной и неяркими красками сибирского лета. И вдруг его словно подбросило. В озере водились рыбы. Он не знал их названия, но они были довольно крупными, и, главное, не боялись человека. Рыбы подплывали к берегу и застывали, уткнувшись носами в тину.

Ахмад снял рубаху, завязал рукава и ворот, застегнул на все пуговицы, вошел в озеро, и потащил за собой рубаху, точно бредень. Даже такое нехи­трое приспособление оказалось действенным. Не прошло и часа, а он уже добыл с десяток крупных рыб. Почистил их, нанизал на прутья и поджарил на костре. Соль у него была, и ужин получился поистине царским.

У озера Ахмад прожил три дня. Отдыхал, вдоволь ел, и даже запасся рыбой в дорогу. Не хватало хлеба, но тут уже он ничего не мог поделать.

Он шел по-прежнему на восток. Мог, в конце концов, устроиться у озера, вырыть в склоне пещеру и подготовиться к зимовке. Пища была, вокруг много сухого валежника, как-нибудь продержался бы до очередного тепла. Хотя нет, не продержался бы. Он уже знал, насколько сурова и безжалостна сибирская зима.