Таежный робинзон (СИ) - Страница 1

ЛЕОНИД ЧИГРИН

Таежный робинзон

Роман

Дни стояли теплые, уже несколько дней не было дождей, земля просохла и мягко пружинила под ногами.

Один за другим валились на землю высоченные кедры, стучали топо­ры, очищая стволы от ветвей. Ахмад Расулов трудился с подъемом, вдыхал свежий воздух, напитанный ароматом смолы, и даже позабыл на время, что находится в заключении.

На третий день случилась неожиданность — исчезли овчарки.

— Куда подевались наши четвероногие сторожа? — полюбопытствовал Ахмад у бригадира Файзулина.

— Эпидемия чумки началась у них, — хмуро ответил тот. — Должно быть, от грызунов прихватили. Всех собак в карантин в лагере определили, ветери­нар возится с ними.

Слова бригадира будто подтолкнули Ахмада. Вот удобный случай бежать. Собак нет, ограждения нет, а в таежной чащобе какая может быть погоня. Подумал так и тут же отбросил эту мысль. В одиночку в тайге не выживешь. Без еды, без укрытия и хищников полно. Оружие нужно, а где его возьмешь?

И все-таки эта мысль не давала покоя. Ахмад лежал на груде пахучих вет­вей и не мог уснуть. Вскрикивала какая-то ночная птица, глухо шумели кроны кедров, ярко светили звезды в проемах между ветвями.

Ахмад приподнялся, осмотрелся. У каждого конвойного горел костер, но они спали, опершись на винтовки. Костры еле тлели, светили красными угольями.

Здравый смысл останавливал, но им руководило одно стремление — бежать. Заросли можжевельника были почти рядом, на невысоком пне стоял мешок. Ахмад знал, что в нем несколько буханок хлеба, сахар, соль и спички.

Он подполз к пню и стащил мешок на землю. Полежал, прислушиваясь, стараясь умерить дыхание. Сердце стучало так сильно, что, казалось, его может услышать конвойный.

Ахмад полз к можжевельнику, двигая мешок впереди себя. Конечно, если бы на месте оказались овчарки, любая попытка бежать была бы безнадежной. Но сейчас предоставился тот редкий случай, который может никогда больше не повториться, и Ахмад не собирался упускать его.

Он добрался до зарослей можжевельника, чуть помедлил, прислушиваясь. В любую секунду мог послышаться грозный окрик «Стой!» и лязг винтовочного затвора. Но шум кедров действовал усыпляюще, и конвойных сморила дрема.

Ахмад, как ящерица, скользнул в заросли, осторожно раздвигая ветви, потом поднялся на ноги и пошел, стараясь ступать так, чтобы под ногами не хрустели сухие ветки. Он помнил, в какой стороне река Курейка и спешил к ней, надеясь, что там обретет спасение. Ночью идти в тайге трудно. Оги­бал один ствол и тут же наталкивался на другой, продирался сквозь заросли кустарников, раздирая одежду, не зная, можно ли обойти их или следует двигаться именно так, напрямую. Но всего труднее давались завалы, когда старые деревья создавали непроходимые преграды. Ахмад перелезал через них, падал на землю. И молил всех богов, какие только есть на свете, чтобы не сломать руку или ногу. Тогда конец, тогда верная гибель.

А тайга все также шумела над ним, и мигали в небе звезды, то ли ободряя, то ли осуждая человека за безумную попытку обрести свободу.

Ахмад не стал перебираться через очередной завал. Сполз на землю и сел, опершись мешком на обветшалый ствол. Осыпалась сухая хвоя, пахло сыростью и смородиновыми листьями. Тьма стояла такая, что он не видел собственных рук. Дыхание с хрипом вырывалось из его груди, лицо заливал клейкий пот, от которого щипало глаза. Он настолько выбился из сил, что не мог заставить себя встать на ноги и идти дальше. «А будь, что будет», — вяло подумал он. И пришло сожаление, что поддался минутному порыву и решился бежать. «Ну, вот убежал, — чередовались в голове мысли, — а дальше что?» И появилось желание вернуться на лесосеку. Можно снова прокрасться мимо часового, лечь на свое место и заснуть, забыв о неудачной попытке вырваться на волю. Подумал об этом и тут же отбросил это соображение. Найдет ли он в этой тьме обратный путь? Скорее всего, нет. Но даже, если и найдет, то, скорее всего, добредет туда на рассвете. Его появление охрана расценит как попытку побега, а в таких случаях пристреливают на месте.

И Ахмад решил идти дальше к реке, положившись на судьбу. Уж если она помогла ему скрыться в тайге, то может и дальше выведет на верную дорогу. Нужно только набраться сил... И он заснул сидя, опираясь мешком на древес­ный завал.

Пробудился Расулов, как от толчка. Знобило от предутреннего холода, тело словно налилось свинцом, глаза слипались.

Рассвет еще только угадывался. Серая полутьма разлилась по тайге, но стволы уже различались. Ахмад с трудом встал на ноги, помотал головой, приходя в себя, и полез на завал.

Теперь идти было легче, он видел звериные тропы и шел по ним, надеясь, что хищники выходили по ним к водопою.

Сам он ориентироваться в тайге не мог. Говорили, что в лесу или степи, где нет ясных примет, человек ходит по кругу. И так до той поры, пока не сва­лится от изнеможения. Ахмад опасался именно этого и полагался на инстинкт зверей, оставивших в тайге свои следы.

Конечно же, его будут искать. Глупо надеяться, что побег останется без последствий. Но охрана вряд ли сообразит — в какой стороне его искать. Хотя, не исключено, что погоня тоже устремится к реке. Но, скорее всего, конвойные поспешат в лагерь, возьмут одну из здоровых собак, и она пове­дет их по следу беглеца. Опытные заключенные говорили, что собаки теряют чутье, если по ходу сыпать за собой махорку. Но махорки не было. Говорили, что следует натирать подошвы ботинок еловой хвоей. Она тоже имеет силь­ный запах и может сбить собак с толку. И хотя Ахмад не знал — насколько это верно, все-таки сел на поваленный ствол и старательно протер ботинки пучком еловых веток.

Его, действительно, искали. Утром, во время поверки, обнаружилась нехватка одного заключенного. Когда установили, кого именно, то моло­дой лейтенант Самеев, начальник конвоя, даже изменился в лице. Лагер­ное правило известное: упустил беглеца, сам вместо него бушлат зека наденешь. В таких случаях не только начальник, весь конвой получит по шеям, и дай бог, если отделаются только взысканиями. Свободно могут и срок влепить.

Рассыпались по кустам, побегали из стороны в сторону, постреляли в воз­дух для острастки. Но вполне понятно, толку от таких метаний немного. Тайга — враг, но может быть и другом. Так укроет беглеца, во век не сыщешь.

— Бегом в лагерь, — приказал лейтенант сержанту Майбороде. — Проси розыскную собаку Найду. От нее еще никто не уходил.

Сержант вернулся с Найдой, но уже темнело, а ночью даже с собакой в тайге не походишь. Оставалось ждать утра.

На рассвете Найда уверенно пошла по следу. Она бежала быстро, натя­гивая поводок. Проводник и трое конвойных с трудом успевали за ней, про­дираясь сквозь заросли кустарников и преодолевая завалы.

— Ну, тварь! — цедил сквозь зубы сержант, пропотевший насквозь от утомительного преследования. Понятное дело, что он имел в виду бегле­ца. — Поймаем, пожалеет, что на свет родился.

Собака вела погоню к реке. Запах хвои, исходивший от ботинок Ахмада, не смутил ее. Шли по следу до вечера. Как не спешили, а в тайге во мраке особо не побегаешь. К реке вышли к середине следующего дня. Найда добе­жала до воды, лакнула ее, заскулила, зарычала, давая понять, что дальше хода нет.

На песке явственно виднелись отпечатки ботинок заключенного, в воде лежала его матерчатая кепка с козырьком, зацепившаяся за прибрежный куст.

Курейка — река широкая. Один берег пологий, песчаный, другой — обры­вистый, круто уходящий в воду.

— Метров триста, пожалуй, будет, — прикинул сержант. Опустил руку в воду, холодная, больше минуты не выдержишь.

— Ясное дело, — пришел сержант к выводу. — Попытался переплыть реку и утоп. Глядите, на тот берег при всем старании не выберешься.