Табор уходит в землю - Страница 1

За окнами пятиэтажки расстилалась унылая южнорусская степь. Грузный цыган лет сорока, до самых бровей заросший курчавой бородой, пренебрежительно окинул взглядом низкий потолок комнаты, перевел масляный глаз на кривые стены скромной однокомнатной каморки и брезгливо усмехнулся. Блеск его золотых зубов гармонировал с блеском массивных золотых перстней.

— Дура ты, Кармен. Так и будешь всю жизнь со своим смазливым оборванцем Яшкой в этой конуре ютиться. А пошла бы за меня, я бы для тебя трехэтажный особняк отгрохал!

Но ослепительно красивая молодая брюнетка, к которой он обращался, только сверкнула огненно-черными глазами и рассмеялась.

— Ты, Степан, сам посуди — зачем мне дом в три этажа, если я по нашему цыганскому обычаю не могу даже на второй этаж подняться? Зачем мне муж, к которому я не имею права спиной повернуться? Хватит с меня этой дикости! Я себе цену знаю и свободы своей на теплый угол, да на жирный кусок не променяю. Запомни это и больше со своими сладкими посулами ко мне не подъезжай. Я за Яшку замуж выхожу и негоже мне на других мужиков глядеть.

Степан замер посреди убогой комнаты. Ярость душила его, глаза наливались кровью.

— Значит не нравлюсь я тебе? И обычаи наши старые не нравятся? И законы цыганские тебя не касаются? — прорычал он. — Что же, тогда получается, что идти девкой под венец тебе вовсе не обязательно.

Резким ударом огромного кулака он вырубил девушку, потом швырнул ее бесчувственное тело на диван, разорвал на ней одежду и навалился своей многопудовой тушей. При этом он рычал и пускал слюни как похотливый боров.

Сам половой контакт продолжался недолго. Степан и не собирался получать удовольствие от совокупления со строптивой красавицей. Ему хотелось изломать, унизить ее. Сейчас он жалел лишь о том, что жертва его насилия находится без сознания и не может страдать в полной мере.

Наконец Степан запыхтел и задергался, потом затих на секунду. После этого он вскочил на ноги и торопливо натянул перепачканные спермой брюки с идеально наглаженными стрелками. В ярости он пнул лакированным ботинком все еще бесчувственное тело своей жертвы и, грязно выругавшись, выбежал из квартиры.

Когда Кармен пришла в себя, то в первый момент почувствовала лишь стойкую вонь от выделений немытого и потного мужского тела. Потом ощутила невероятную тяжесть в нижней части живота. За тяжестью пришла боль. И тут она вспомнила все и с ужасом поняла, что опозорена навсегда.

Кармен поднялась. Глаза ее были сухими. Это был не тот случай, чтобы плакать. Она хорошо знала, что ей нужно делать. Сначала она села за стол и написала Яшке прощальную записку. Затем она выдвинула стол на середину комнаты, прямо под люстру. Веревка нашлась в шкафу. Не такая толстая, как хотелось, но Кармен надеялась, что она окажется достаточно крепкой, чтобы выдержать вес ее тела.

Люстру снимать она не стала, просто закрепила на ее крюке один конец веревки. На другом попыталась завязать подобие скользящей петли. Получилось не сразу. Наконец она накинула петлю себе на шею и стала на край стола. Оставалось шагнуть вперед или просто упасть вниз. И все… Но что-то удерживало девушку от последнего рокового шага. Она застыла в состоянии неустойчивого равновесия.

Хлопнула входная дверь. Кармен вздрогнула. Ее качнуло назад, она дернулась, оступилась и в самом деле рухнула со стола. Веревка затянулась и она ощутила резкую боль в области шеи. Больше она ничего не почувствовала.

Чахлые перелески северной части страны выглядели ничуть не радостнее южных степей. Когда-то политрук Клочков сказал:

"За Волгой для нас земли нет!"

И был почти прав. То есть земля-то, конечно, была. Но каждый, кому доводилось перебраться через не слишком широкую в верхнем течении великую русскую реку, оказывался в краю безлюдья, бездорожья и редких населенных пунктов, постепенно переходящих из мест жительства в места заключения.

Городок Вяземск находился на границе цивилизации и архипелага ГУЛАГ, ныне переименованного в ГУИН. В приткнувшейся на восточной окраине города шашлычной сидели четверо крутых как вареные яйца молодых людей. Все в коже и золоте. Они пили водку, закусывали мясом и помидорами.

— Мне во сне приснилось, что меня в задницу трахают, — радостно сообщил один, курносый толстый парень, похожий поросенка.

— Сегодня пятница, Артурчик, значит сбудется! — заржал сидевший напротив бритоголовый кавказец со зверской рожей.

Засмеялись и двое остальных собутыльников. Оба были смуглыми, крепкими и смахивали на цыган. Один повыше, с кудрями до плеч. Другой коротко стриженный, с золотой фиксой во рту.

Парень с фиксой оторвался от телевизора, где на экране крутили клипы.

- В зимней шапке даже Дженнифер Лопес выглядит по идиотски. А не только я один, — убежденно и с облегчением произнес он.

— Ты, Жорик, и без шапки выглядишь полным идиотом, — огорошил его курносый толстяк.

— Слушай, Ибрагим, мы дальше вместе двинем или разделимся? — обратился к кавказцу высокий цыган.

— Зачем вместе? Работа на сегодня плевая, для детей. — Мы с Жорой Айболита тряхнем. Папа считает, что он наш товар крысит.

Коротко стриженный Жора снова сверкнул фиксой:

— Поехали хоть сейчас. Папа велел побыстрее с барыгой разобраться.

— А ты, Вася, бери Артурчика, — тот, кого звали Ибрагимом ткнул пальцем в толстого юношу. — Заглянете к этому козлу Зарькову в новый магазин.

— Он что, опять храбрость с жадностью перепутал? — ухмыльнулся длинный Вася.

— Да, немножко брыкается, — презрительно сплюнул на пол Ибрагим. — Если снова откажется платить, поломайте ему мебель и ноги. Папа разрешил с ним не церемониться. Главное, не убивайте. Пока.

— Не помрет, гарантирую. Жить будет, правда хреново! — тряхнул вьющимися патлами Василий. — Очень трудно, бля, выбитые зубы сломанными руками собирать!

— А если шмалять придется? — забеспокоился толстый Артур. Он старался держаться воинственно, но у него плохо получалось. — Я слышал, он мужик крутой.

Ибрагим громко рассмеялся.

— Кто, Зарьков крутой? Он овца, вот он кто. Ишак. Когда Папа ему на той неделе сумму отстежки поднял, так он даже не залупнулся. А теперь его жаба давит. Ничего, поломается как целка, для вида, и заплатит.

— Тогда по коням!

Ибрагим встал из-за стола. За ним поднялись остальные.

На улице их ждали машины: большой черный "опель-омега" Жоры и серебристый "чероки", принадлежавший Артурчику.

Взревели движки. Жора с Ибрагимом направились в сторону старых деревянных домишек на городской окраине. Вася с Артуром двинулись в центр, застроенный новыми многоэтажными домами.

Черный "опель" затормозил у покосившейся развалюхи, укрывшейся за глухим забором. Ударом ноги Ибрагим выбил запертую калитку. Под ноги непрошеным гостям метнулась косматая дворняга. Жора вскинул "наган" с навинченным на ствол глушителем и дважды нажал на спусковой крючок. Четвероногий страж с визгом зарылся в дворовую пыль. Таким же сокрушительным ударом Ибрагим высадил и дверь в дом.

Пройдя темные сени, каратели оказались в комнате. Здесь было чуть светлее. Над колченогим столом склонился тщедушный и бледный растрепанный тип. Перед ним стояли лабораторные весы и на большом куске целлофана лежали две кучки порошка. Одна желтоватая — это, вероятно, был героин. Вторая кучка выглядела гораздо белее. То ли мука, то ли зубной порошок. В комнате царила невыносимая духота, резко воняло мочой и уксусом.

Обитатель комнаты самозабвенно смешивал порошки в определенной пропорции, взвешивал и паковал смесь в крошечные пакетики. Увидев вошедших, он побледнел еще больше. Это называлось попасться с поличным.