Сын Снежной странницы - Страница 1
Кэтрин Фишер
Сын Снежной странницы
(Снежный странник — 1)
Посвящается Рейчел
Пролог
Та дверь оказалась последней по коридору. В неровном свете пламени было видно, что она замкнута на массивную железную цепь с висячим замком, а земляной пол перед ней покрыт слоем ржавой пыли, которая вот уже много лет осыпалась с цепи от постоянного отпирания и запирания двери.
Тюремщик повесил фонарь на гвоздь, снял с шеи грязную верёвку, на которой висел ключ, и вставил его в замочную скважину. Потом оглянулся.
— Ну чего смотришь, открывай! — прорычал стоящий за ним высокий незнакомец. — Я хочу посмотреть, что она там прячет!
Тюремщик усмехнулся; он давно понял, что незнакомцу страшно. Повернув ключ обеими руками, он сбросил ржавую цепь в облако пыли и толкнул дверь. Она лишь слегка приотворилась. Сквозь тёмную щель дохнуло мраком и сыростью.
Отступив подальше, тюремщик протянул незнакомцу фонарь и кивнул на дверь. У него не было языка; колдунья хорошо позаботилась о своей тайне.
Незнакомец медлил; из-за двери тянуло холодом, а он смотрел назад, вглубь коридора, словно внезапно ощутил тоску по теплу и свету. «А судя по тому, что я слышал, — подумал тюремщик, — не будет у тебя ни того ни другого».
Наконец незнакомец поднял фонарь и толкнул дверь. Тюремщик внимательно следил за его лицом и огромной рукой, крепко сжимавшей амулет. Незнакомец медленно вошёл в комнату. Дверь затворилась.
Тюремщик ждал, напряжённо прислушиваясь. Из-за двери не доносилось ни звука, а подойти ближе он не решался. Вот уже шесть лет он отпирал и запирал эту дверь для колдуньи Гудрун и старого хитрого карлика, которого она приводила с собой. Больше здесь не было никого — до сегодняшнего дня, когда появился этот рыжебородый громила.
Шесть лет тюремщик оставлял под дверью еду, а потом убирал пустые тарелки, слышал шуршание и звуки шагов, но ни разу не заглянул внутрь. Только однажды ночью, примерно год назад, отойдя от двери на порядочное расстояние, он внезапно обернулся и в сумрачном свете различил чью-то тонкую, как птичья лапа, руку, поднимавшую блюдо с едой.
Дверь неожиданно распахнулась; тюремщик застыл на месте, схватившись за нож. На пороге стоял незнакомец, держа в руках что-то тяжёлое, завёрнутое в старую медвежью шкуру. Держал очень осторожно, обеими руками; внутри шкуры кто-то шевелился. Потом оттуда раздался странный, ни на что не похожий тихий звук.
Рыжебородый был бледен, его голос звучал очень тихо.
— Скажи ей, — процедил он сквозь зубы, — что я сохраню её тайну и позабочусь о нём лучше, чем она.
Оттолкнув тюремщика плечом, он направился к выходу по тёмному коридору, на стенах которого плясали тени от фонаря.
Тюремщик ждал; ждал, пока вдали не затихли звуки отпираемых цепей и ворот. Потом осторожно просунул фонарь в дверь и заглянул в комнату.
Он увидел каморку с окошком под самым потолком, сосульки, свисавшие с подоконника, низкую кровать, солому, очаг, полный остывшего пепла. Осторожно ступая, вошёл внутрь. На полу валялись крошки еды, и больше ничего, что могло бы хоть что-нибудь ему объяснить.
И только оглянувшись, увидел он эти знаки: ряды и ряды странных спиралей, нацарапанных на влажной стене возле кровати.
Глава первая
Молод я был, странствовал много и сбился с пути; счёл себя богачом,
спутника встретив, друг — радость друга[1].
Зал был пуст. Тихонько проскользнув внутрь, Джесса мерила его шагами, кутаясь в меховой воротник. Она пришла слишком рано.
Ночь выдалась морозная. Из-под двери намело много снега, и теперь он лежал на полу. Вино, пролитое кем-то под стол, превратилось в кусок красного льда. Джесса тронула его носком сапога — вино было твёрдым, как стекло. Даже пауки замёрзли в своих паутинах, их тонкие сети дрожали на сквозняке.
Джесса подошла к огромной колонне из дуба в центре зала. Она была густо испещрена старинными рунами и магическими знаками, поверх которых шёл новый рисунок: белая змея, кольцами обвивающая колонну сверху вниз. Джесса перчаткой стёрла с рисунка иней. Змея — это знак Гудрун. Знак колдуньи.
Джесса продолжала ждать, кроша каблуками льдинки и превращая их в снежную пыль.
Медленно начало светать. Из мрака выступили края столов и гобеленов; за окном прогрохотала телега, и крик возницы эхом отозвался под крышей.
Джесса пнула остывший очаг. Ну почему она не явилась последней — вошла бы не спеша, любезно улыбаясь, заставив ярла как следует подождать, просто чтобы показать, что ей всё равно и он не смеет ей приказывать. А теперь уже ничего не изменишь.
Прошло ещё пять томительных минут.
Но вот откинулся полог; вошёл раб и начал снимать ставни. В пустые окна посыпался снег; в зал ворвался ледяной ветер и зашевелил края гобеленов.
Раб её не заметил. Джесса рассердилась. Переступая с ноги на ногу, она с удовольствием наблюдала, как резко обернулся слуга, как побелело его лицо. Увидев её, раб сразу успокоился. Это рассердило Джессу ещё сильнее.
— Мне нужно поговорить с господином ярлом, — резко и чётко сказала она. — Я Джесса, дочь Хорольфа.
Таким голосом она всегда говорила со слугами — холодным и отстранённым. Старая Марикка, её нянька, говорила, что это голос гордости. «Что-то сейчас делает Марикка?» — подумала Джесса.
Слуга кивнул и вышел. Джесса нетерпеливо переступала с ноги на ногу. Она ненавидела это место. Здесь каждый чего-то боялся. Люди ходили обвешанные амулетами и талисманами; прежде чем заговорить, они опасливо оглядывались по сторонам, словно их кто-то подслушивал. Гудрун. Странная жена ярла. Снежная странница. Говорили, что она даже умеет читать мысли того, кто стоит перед ней. Джесса поёжилась.
Раб вернулся и опустился на колени перед очагом. Увидев весёлые язычки пламени, Джесса поспешила к огню, чтобы отогреть руки. Потом принялась растирать щёки так сильно, что они заболели. Раб подбросил в огонь ещё несколько поленьев и вышел. Джесса с ним не заговорила. Ходила молва, будто все слуги ярла немые. Правда ли это была или нет, но те и в самом деле никогда не разговаривали.
Присев перед огнём на корточки, Джесса разглядывала зал. Вдоль стен на соломе валялись грубые дощатые столы и табуретки. В дальнем конце зала находилось почётное место — возвышение, где на резных деревянных стульях лежали красные подушки, а на столах ещё оставались тарелки с едой. Джесса взяла со стола оловянный кувшин. Вино в нём замёрзло. Джесса со стуком поставила кувшин обратно.
Внезапно за возвышением отдёрнулся гобелен, и в зал вошли пожилой мужчина и мальчик примерно её возраста. Мальчика она узнала сразу. Это был её кузен Торкил, сын Харальда; его привезли сюда месяца три назад. «Нарядили как куклу», — презрительно подумала Джесса. Впрочем, Торкил всегда любил красиво одеваться.
Мужчину звали ярл Рагнар. По-прежнему высокий и статный, в последнее время он начал почему-то сутулиться; его роскошная вышитая голубая мантия свободно болталась на худых плечах. Он выглядел до того больным и измученным, словно из него вытекла жизнь, но его маленькие глазки смотрели всё так же холодно.
Джесса поклонилась как можно небрежнее.
— У тебя такие же манеры, как и у твоего отца, — криво усмехнувшись, сказал ярл.
Джесса молча следила, как Торкил притащил две дощатые табуретки и резное кресло ярла. Поймав на себе её взгляд, Торкил выдавил слабую улыбку. Она подумала, что ему очень неловко, но всё же он рад её видеть. Ничего удивительного. Тюрьма есть тюрьма, пусть даже ты и расхаживаешь в одежде из драгоценных тканей.