Сын Наполеона - Страница 1

Император Австрии стоял в центре своего рабочего кабинета и с улыбкой напутствовал министра иностранных дел Меттерниха, сопровождая слова легким движением руки:

— Можете успокоить Европу, дорогой министр. Я прекрасно понимаю опасность, исходящую только от одного имени Наполеона… Наша дорогая дочь Мария-Луиза тоже поняла это, у нее не может быть ничего общего с тем, кто довольно долго носил его. За дочерью признаны герцогства Пармы, Пьяченцы и Гуасталлы. Она останется герцогиней Пармской. Что касается моего внука Франсуа-Жозефа-Шарля, то доведите до сведения всех посольств: у него не будет другого титула, кроме принца Австрийского, и он, возможно, навсегда останется в неведении о том, что его какое-то время называли Наполеоном!

— Да, Ваше Величество! — ответил Меттерних. — Ваше Величество проявляет большую мудрость. Нельзя допустить, чтобы призрак Наполеона смущал покой монархов. Спаси нас Господь! Мы покончили с этим кошмаром!.. Священный союз дал миру покой и безопасность. Тот, кто угрожал всем тронам и монархам, почти что умер на своем острове, сбежать откуда он не сможет… Что же касается сына, следует избавить его сердце от всего французского, чтобы он стал, как изволили распорядиться Ваше Величество, австрийским принцем и занял подобающее ему место в императорской семье сразу после эрцгерцогов. Вашему внуку никогда не придется направлять свой взор за пределы Вены. Его горизонт ограничится этим дворцом… Мне совершенно ясно желание Вашего Величества!..

Меттерних было откланялся, но вовремя спохватился:

— Обратили ли Ваше Величество внимание на то, что, лишая своего внука герцогства Пармского, которое прежде признавалось за ним, а теперь за его матерью, герцогиней, лишая также герцогств Пьяченца и Гуасталла, княжества Лукка и возможности передавать их по наследству, вы оставляете его без официального титула?

— Герцога Пармского больше нет, — промолвил император. — Мой внук не сможет занять никакой трон в Европе, даже самый захудалый. Это из осторожности, Меттерних! Став монархом, он вздумает, быть может, вернуть себе имя своего отца, которое слишком на слуху у всей Европы, а оно не должно никогда более смущать умы ни народа, ни королей…

— Понимаю и полностью разделяю… Но Ваше Величество не сказали мне, какое имя я должен произносить, доводя до сведения европейских дворов ваше неординарное решение.

— И то правда! — задумался Франц-Иосиф. — Я предполагал дать моему внуку титул герцога Модлинга, последней вотчины австрийских маркграфов, но, вероятно, более разумно найти ему новое имя. Он получит титул герцога Рейхштадтского, по названию земель, которые я дал ему во владение.

— Государь, — заверил Меттерних, окончательно прощаясь, — завтра же Европа будет знать решение, которое вы приняли. Я отправлю уведомления ко всем дворам о создании апанажа[1] и новом титуле Франсуа-Жозефа-Шарля, герцога Рейхштадтского…

Дождавшись ухода Меттерниха, император Австрии приоткрыл дверь, соединяющую кабинет с соседней комнатой.

— Войди, Франц! — велел он.

В императорском кабинете появился голубоглазый малыш с нежным светлым личиком, обрамленным белокурыми кудряшками. Это был Наполеон II.

Император, сев в кресло, обнял ребенка и поцеловал.

При чопорном дворе, где так сильна была ненависть к его отцу, императорское дитя нашло любовь лишь у своего деда. Он льнул к нему, любя его и желая все время играть с ним. Со своей стороны император очень привязался к маленькому изгою. Он стремился развить его ум, расспрашивал, задавал вопросы и во всем обращался с ним как со своим сыном.

— Во что ты играл? — спросил Франц-Иосиф, перебирая белокурые завитки ребенка.

— В солдатиков, — ответил юный Наполеон.

— Один?

— Нет, дедушка. С Вильгельмом, моим пажом.

— А! Ты хорошо ладишь с Вильгельмом?

— О да! Он очень добрый… Но, — добавил малыш с вопросом в голосе, — в Париже ведь у меня был не один паж, а много?

— Конечно, — ответил император, — но здесь нужно довольствоваться только Вильгельмом.

— О, мы большие друзья! Скажи-ка, дедушка, разве в Париже я не был королем? Меня называли королем Римским, ведь так?

Франца-Иосифа смутил вопрос ребенка, но он быстро нашелся:

— Да, тебя называли королем Римским, верно… Кто тебе это сказал?

— Вильгельм, дедушка.

— Ну-ну! «Вильгельма накажут, — подумал император, — на будущее станет меньше болтать».

— Скажи же, дедушка, — вновь теребил его ребенок, — что значит — «король Римский»? Рим — это город?.. Так я был его королем?..

— Когда ты станешь старше, Франц, тебе объяснят более точно значение этого титула… Сейчас, скажу тебе, я тоже король Иерусалимский. Это древний город, ты знаешь из Библии, но у меня нет никакой власти над ним. Стало быть, король Римский, как я — Иерусалимский.

— Ладно, дедушка, — произнес малыш, вздохнув. — Так я больше не король Римский?

— Нет, дитя мое… Но раз у тебя было несколько титулов, давай оставим один, тот, который ты будешь теперь носить. Мы только что решили с моим министром, что ты получишь в дар большие, прекрасные земли, богатое и очень славное владение, название которого будет отныне твоим титулом. Тебя станут называть герцогом Рейхштадтским!..

— Герцогом Рейхштадтским… — с удовольствием повторил малыш. — А у меня раньше было еще другое имя.

— Какое имя? — резко спросил император.

— Мне сказали, что меня звали Наполеон.

— У тебя нет этого имени! Ты не должен даже произносить его! Я запрещаю тебе это! — В голосе Франца-Иосифа явно чувствовался металл.

И сразу же, раскаиваясь в излишней строгости, видя, что ребенок испуганно дернулся, готовый разрыдаться, добавил намного мягче:

— Ну же, полно, будь умницей! Думаю, уже время капитану Форести давать тебе урок. Поди к нему.

— О, деда! Не раньше, чем поцелую тебя, а то ты очень рассердился! — воскликнул малыш.

Успокоившийся ребенок пошел искать капитана Форести, который занимался его обучением под руководством графа Морица-Дитриха Штейна.

У сына Наполеона был личный штат, состоявший из воспитателя, двух гувернеров, двух придворных дам (мадам Суффло и ее дочери), находившихся в подчинении у графини Монтескье, преданность которой простиралась так далеко, что она предпочла не оставлять своего питомца в изгнании. «Матушка Кье» стала Родиной-Матерью для сына Великого Изгоя.

В качестве компаньона для игр к нему был приставлен маленький француз, сын камердинера Марии-Луизы, Эмиль Гоберо. Поступив в услужение к юному принцу, Эмиль Гоберо взял себе немецкое имя. При дворе его знали только как Вильгельма. Двумя годами старше принца, он благодаря своей матери был хорошо осведомлен о тех вещах, которые доводил до сведения малолетнего хозяина.

Именно таким образом Вильгельм открыл герцогу Рейхштадтскому его императорское и французское происхождение.

При любом упоминании о Наполеоне и Франции ребенок без конца задавал вопросы и требовал объяснений. Никому при дворе, кроме его юного товарища, не приходило в голову, насколько мальчик был осведомлен обо всем, что касалось страны, где он родился.

Однажды, когда генерал Соммарива рассказывал о видных военачальниках и назвал самых известных полководцев того времени — Веллингтона, эрцгерцога Карла, Блюхера, — ребенок с живостью прервал его:

— Я знаю еще одного, которого вы не назвали, четвертого полководца, самого великого. Он их всех побил!

— Кто же это, Ваше Высочество? — удивленно спросил генерал.

— Мой отец! — воскликнул мальчик.

И убежал, оставив придворных в растерянности и смущении.