Сын меча - Страница 1

Фараона похоронили, и теперь она стояла одна в спальне, их спальне, всматриваясь в ночь и думая о том, сколько еще раз ей осталось встретить восход солнца.

«Он не пришел». Эта мысль бесконечно крутилась в ее голове, монотонно, как усталый скрип колодезного журавля. «Он не пришел. Я посылала дважды, и ни слова, а теперь Тутанхамон в могиле, и я им больше не нужна».

Легкий ветерок подул из садов, и она глубоко вздохнула, заставляя себя успокоиться. «Я боюсь умереть», — тоскливо подумала она.

Позади послышались легкие шаги, и она обернулась. За спиной у нее была крепкая стена, она прижалась к ней и услышала биение своего сердца и прерывистое дыхание. Эй стоял в дверном проеме.

Оплывающая свеча отбрасывала его огромную тень, а другие тени скользили по стенам к потолку и дальше по углам. Он стоял, высокий и стройный, в своей белой мантии, и темнота была подобна покрывалу над его изможденным горбоносым лицом. В его глазах отражались отблески света.

— Тебе бы не стоило вставать, милая госпожа, — он говорил мягко, со старческой дрожью в голосе. — Ты устала — у тебя был тяжелый и печальный день.

— Чего ты хочешь? — прошептала она.

— Я желал только увидеть, что с тобой все в порядке, — ответил он. — Это был тяжелый день погребения твоего любимого мужа. Сейчас он гуляет в полях Амена, но ты действительно скучаешь без него.

После того, как он понял, что ответа не последует, Эй медленно продолжил:

— И теперь мне придется управлять Египтом. Как странно поступают Боги, моя госпожа! Мне будет очень трудно достичь славы твоего мужа.

«Славы», — она мысленно усмехнулась, вспоминая о бедном, больном, испуганном Тутанхамоне, кашлявшем кровавой слизью, и удивленно подумала, было ли у Эя чувство юмора?

— Я хотел сказать еще одно, — Эй дернул свою скудную седую бороду. — Я понимаю, что бремя печали может заставить делать странные вещи. Ты не принадлежала себе в первые дни после смерти фараона, и никто бы не сделал тебя ответственной за то, что ты сделала. Еще, милая госпожа, было не мудро писать царю хеттов.

Он знал!

— Хетты — варвары и враги, — сказал Эй сухо, как читающий лекции учитель. — Старый паук Шуббилулиума был их царем, ему пришлось больше всех постараться, откалывая от нас нашу империю, еще при твоем отце. Это его вина, что наши армии даже сейчас должны биться в Сирии за жизнь Египта. Нет, тебе не нужно было писать. — Он состроил гримасу, опутывая свое лицо сетью морщин. — Царь хеттов на троне Фив — ты предала бы саму себя. Это как будто над нами опять были бы гиксосы, пришельцы, с которыми твои собственные великие предки сражались, чтобы изгнать их из Египта. — Он покачал головой, и тень закачалась и искривилась за его спиной. — Я действительно не могу понять этого, моя госпожа. Даже во время грусти надо помнить, что ты — царской крови Египта.

В комнате было тихо. Так тихо! В темной пещере за дверным проемом отраженным светом блеснули наконечники копий кушитских стражников Эя. Она подумала в головокружительном изумлении, войдут ли они сейчас, чтобы ее убить.

— К счастью, — продолжал пересохший старческий голос, — царь хеттов сомневался, не ловушка ли это. Он ждал, чтобы ты написала снова и о том письме знали бы египетские воины. Он даже послал своего сына, но святой Амен все еще охраняет Египет.

Она вновь обрела голос, неожиданно ровный и твердый.

— Принц мертв. Твоя стража убила его в пути.

— Он умер от лихорадки, моя госпожа. Хетты были полностью удовлетворены этой версией. Я получил эту новость только вчера.

— Пусть это будет лихорадка, — сказала она утомленно. — Но, Эй, ты мог бы оказать мне одну услугу в память о старых временах. Ведь это мой отец, которого сейчас ненавидят, привел тебя к власти. Это он женил тебя на царской няньке, которая требовала, чтобы ты был на троне Египта. Ты служил конюхом моего отца и получил много доказательств его благосклонности, поклонялся с ним гробнице его Бога, чье имя нельзя больше произносить. Ты мне кое-что должен.

— Все, что ты захочешь, моя госпожа!

— Скажи мне — используй божественные искусства Амена — скажи, когда я могу ожидать удара, лихорадки? Я хочу знать, когда.

— Милая госпожа! — Эй вскинул костлявые, тощие руки. — Откуда такие мысли? Почему? Я постоянно молюсь, как и весь Египет, чтобы Боги послали тебе жизнь, здоровье и сил…

Она повернулась спиной, вдруг страшно устав бояться.

— Уходи, — сказала она.

— Моя госпожа, меня ранит, что ты будешь плохо думать обо мне…

— Какая разница? — безразлично спросила она. — Ты дурак, Эй. Ты просто кукла, которую генерал Хоремхеб дергает за нитки, а он в свою очередь орудие жрецов Амена. Так же, как мой муж, так же, как я, — все мы хорошие маленькие орудия, которые ломали то, что строил мой отец. Конечно, ты не думаешь, что есть какая-то воля, которая могла бы изменить ход вещей и сохранить мне жизнь? Нет, жрецы терпеливо выжидали, пристально наблюдая за Тутанхамоном с тех пор, как он стал слаб и напуган, и блестяще вели свою игру. Но моим единственным предназначением было помочь ему удержаться на троне, немного усиливать его притязания на него моим прямым царским происхождением. Теперь он умер, я тоже исполнила свое предназначение, и от последнего семени потомства Эхнатона, которое они ненавидят, можно спокойно избавиться. Нет, ты просто слишком робок, чтобы сказать мне в лицо, что я умру. Так что, пожалуйста, уходи.

— Моя госпожа…

Она повысила голос.

— Стража, господин Эй утомлен. Проводите его в спальню.

Он постоял минуту, нося свою тень как плащ, а затем повернулся на пятках и вышел. Она услышала, как ноги в сандалиях ступают по коридору.

Пепи прокрался из маленькой боковой комнаты, где он спал. В руке у него был кубок вина.

— Выпей это, моя госпожа, — сказал он. — Ты будешь лучше спать.

Она осушила кубок в несколько больших глотков. Раб припал к ее ногам, наблюдая за ней. Он был из Куша, черный, как ночь за окном, горбатый карлик. Носил он только набедренную повязку и большой сверкающий кинжал, да еще зубы светились на его невыразительном плоском лице.

— Если ты хочешь, госпожа, — сказал он, — в следующий раз, когда сюда придет господин Эй, я брошусь на него. Один взмах этого кинжала прекратит его болтовню.

— Что это даст? — спросила она и улыбнулась помимо своей воли.

Пепи был последним, что оставили ей. Один за другим слуги времен ее отца были отдалены от нее под тем или иным предлогом, один за другим ее друзья при дворе были смещены. Но Пепи-карлика она удерживала любой ценой. Он был последним существом на земле, которое любило ее.

— Не делай этого, мой друг, — сказала она. — Слишком поздно. Наш маленький заговор потерпел неудачу, и теперь это дело нескольких дней. Всего только отличный яд — ты не можешь пробовать всю мою еду. Да они убьют и тебя без колебаний. Я думала, однако, что могла бы еще отправить тебя обратно в Куш.

Он засмеялся.

— Нет-нет, моя госпожа, ты не избавишься от старого Пепи так легко. Есть ли еще, даже дома, кто-нибудь, кто замолвил доброе словечко за маленького чернокожего уродца? Разве ты не купила меня, чтобы спасти от обычного наказания за кражу у хозяина? — Он важно качнул своей большой уродливой головой. — О, я крал у тебя тоже, моя госпожа. Будь уверена, что крал. В царских запасах не заметна пропажа нескольких кусочков пирога, немного пива или нескольких медяков. Я должен тебе слишком много за пиво и доброту, чтобы теперь покинуть тебя.

Она вздохнула.

— Спасибо тебе, Пепи. С моей стороны жестоко позволить тебе остаться, но здесь одиноко, ты знаешь. Они все ждут, наблюдают и шепчут, ни один не вызовется быть другом тому, кого Амен прямо пометил для смерти.

Вино было крепким, и она почувствовала шум в усталой голове.