Сын лейтенанта Шмидта - Страница 48

Мадрас встретил «Веселую Мэри» клаксонным ревом. Облепленные рекламными щитами стены домов предлагали соки и кинофильмы. Около дверей лавочек шеренгами сидели в позе лотоса продавцы.

— Кофе! Бисквите! Сари! Сьютс! — выкрикивали они.

Мимо текла двухцветная толпа — мужчины были все в белом, женщины в желтом. Обгоняя автомашины, мчались, вихляя, велосипеды. Если на стальном коне ехала семья, то глава ее крутил педали, на багажнике восседала мать со взрослым сыном, а спереди к рулю была привязана корзинка с младенцем.

Автобус въехал на базар и застрял в Гималаях бананов, манго и гуаявы. Выбравшись, он наконец сделал последнюю остановку у гостиницы. Первое, что предпринял здесь Николай, — взял у администратора телефонную книгу. Пухлый потрепанный том открылся на букве «Ф»: «М-р Фатхэ-сингх… М-р Фуч… М-р Флендерс…»

Госпожи Фандерфлит не было. Пришлось попросить, чтобы прислали переводчика. Явившемуся юноше-индийцу от «Радхи» Николай обрадовался как родному.

— Мы сработаемся. Зер гут. У меня большие связи в вашей фирме. Дам вам хорошую рекомендацию. В Дели меня знают, — заверил он стеснительного тамила. — Думайте, с чего начнем?

Решили начать с визита в полицейское управление.

— О, она есть ваша родственница? Кузина. Мы уважаем ваши чувства. Прилететь из далекой Сибири, — всех русских мадрасские полицейские считали сибиряками, — чтобы встретиться с очень пожилым человеком, на это способны только сибиряки. Но к сожалению, мы сожалеем без меры, списков всех, кто живет в нашем городе, у нас нет. Вообще нет списков. У нас в Тамилнаду, да и вообще в Индии, это не принято. Нас так много…

Огромный трехмиллионный город насмешливо смотрел на наивного чужестранца. За полицейским окном продолжала кричать и образовывать водовороты толпа. Люди с фамилиями на все буквы алфавита, изнывая от зноя, как щепки, неслись прочь.

Полицейские, ласково улыбаясь, стали прощаться.

— Что же нам делать? — спросил Николай переводчика, когда они вышли на улицу.

Юный сын «Радхи» пожал плечами.

— Ваша кузина, принимая во внимание ее возраст, безусловно верующая. В городе есть единственная в Индии православная миссия. Может быть, кто-то из прихожан что-то знает о ней?

За белокаменным забором миссии плескалась благоговейная тишина. Звуки города не перелетали через забор. Среди тонких зеленых кипарисов бесшумно, как рыбы, проплывали черно- белые монахини. О русской Фандерфлит тут ничего не знали: «Может быть, она приняла католичество?» Разговаривавший с Николаем настоятель при такой мысли воздел руки горе. «Не может ли посетитель пожертвовать на нужды общины? Сейчас собирают деньги на беженцев со Шри Ланки». — «О да, конечно. К сожалению, не захватил с собой крупных купюр. Русский посетитель завтра же сделает денежный перевод». Настоятель понимающе улыбнулся.

Назад шли тенистой заброшенной улицей. На стенах висели плакаты, оставшиеся от прошедших неделю назад выборов. Портреты кандидатов перемежались с намалеванными на заборах эмблемами партий. Чаще всего попадались корова, серп и молот.

— Торжествуют идеи парламентаризма? — спросил Николай. — Знакомое дело, борьба за электорат. Это не опасно для страны, где днем в тени сорок градусов? Вижу, что коммунисты у вас тоже есть. Вместо яблока у адептов Явлинского и Болдырева, наверное, символ — тыква папайя? Либеральные демократы на заседания все как один приходят в набедренных повязках, а у богатеньких демороссов на плакатах нищая тростниковая хижина? Признайтесь, ведь бывают жаркие схватки?

— Доходит до драк, — согласился провожатый.

— Еще бы! Тропики. Зато какие возможности для борьбы с конкурентами! Соперников можно устранять весьма экзотическими способами. Скажем, посылать им на дом кобр в корзинах с фруктами. Или заказывать наемных убийц — пигмеев с Никобарских островов с колчанами отравленных стрел.

Юный переводчик оспаривать веселые предположения Николая не стал.

— Что вы думаете делать? — спросил он. — Я прикреплен к вам только на один день. Завтра у меня поездка в Тривандрам — пятьдесят немцев, самому младшему сорок пять, самой старшей восемьдесят, все любители ловли морской рыбы на спиннинг и острогой. В Тривандраме отличная рыбалка.

— Жаль, все рушится, — посочувствовал Николай. — Не прибегать же мне к помощи оккультных сил? Один житель Бериара, шикарный лесник, уверял, что ему всегда помогают советом гуру. Но откуда взять такого?

— Ну, найти, наверное, можно и здесь. В каждом райончике должен быть свой гуру, — возразил юный переводчик.

— Попробуем. Давно не говорил с носителем высшей мудрости. Я читал про разговор одного русского искателя смысла жизни с вашим соотечественником. Дело происходило в Москве, русский был молод и не смог подняться до вещей, о которых говорил философ…

Небольшой двухэтажный беленный известью дом, к которому привели после долгих расспросов Шмидта и его гида, оказался на самой окраине города. Поднявшись по скрипучей, ветхой деревянной лестнице, гость очутился в узкой длинной комнате с распахнутыми окнами. Вдоль трех стен неподвижно и молча сидели ожидающие своей очереди поговорить с учителем печальные женщины. У дальней четвертой стены лежал сухонький старичок с морщинистым желтым лицом. Легкий ветерок, врываясь в окна, шевелил на его голове седой пух. Старичок был так худ и невесом, что, казалось, подуй ветер чуть сильнее, он унесет мудреца. Две женщины, устроившись на полу ниже гуру, помогали, непрерывно растирая его босые, обнаженные до колен ноги, движению крови.

Заметив иностранца, один из служителей подвел Николая к учителю. В чашке около коврика, на котором лежал гуру, блестели серебряные и медные монеты.

— Вы можете задать учителю вопрос и тотчас же получите ответ, — сказал, поклонившись, служитель.

Николай бросил в чашку десятирупиевую бумажку.

— Неудобно сразу лезть к нему с такой мелочью, как адрес, — шепнул гость переводчику. — Как вы думаете, уместно спросить его, как правильно жить?

— Сформулируем так: «Как жить, оставаясь самим собой?» — согласился выученик «Рад- хи». — Этой теме в Калькуттском университете, который я окончил, был отведен целый семестр.

Руки женщин, сидевших у ног гуру, задвигались с удвоенной скоростью. Учитель приоткрыл глаза и начал что-то отвечать.

— Ему понравился вопрос, — сказал переводчик. — Учитель говорит, что поступки человека неразделимы. Кто, бросив надежное, стремится к ненадежному, теряет надежное. Советует бояться переправы через большую реку. Не будьте ни слишком грубым, ни слишком упрямым, ни слишком мягким. Излишек в чем бы то ни было опасен.

— Отлично сказано, — согласился Николай. — Мне нравится такая беседа. Особенно точно сформулировано насчет излишка. Поэтому попросите у него разрешения задать и низкий вопрос, — и он, наклонившись, положил в чашку еще одну бумажку. — Спросите, не знает ли он, где в городе живет бледнолицая леди по имени Эвелин Фандерфлит.

Около гуру началось движение. Кто-то ушел в соседнюю комнату и привел оттуда несколько древних, едва двигающихся стариков.

Те, пошептавшись, что-то почтительно доложили гуру.

— Гость может спокойно идти, — перевел гид. — Гуру говорит, что высшим благом среди благ является знание. Его не отнять, оно неоценимо и никогда не иссякает.

«Наслушался басен, потерял час времени. И что меня потянуло сюда идти? — Николай молча и мрачно спускался по лестнице. — Тот философ в московской гостинице, по крайней мере, ничему не учил, а только сам задавал вопросы…»

Когда Николай уже шагнул было через порог дома, его догнал бесшумный служитель в белом и сунул в руку записку.

— Дайте ее мне, — сказал юный гид. — Так… «Махабалипурам, Рани-роуд, 35». Это городок на юг от Мадраса. Часа три на машине. У вас есть деньги? Завтра рано утром, прежде чем идти к немцам и их спиннингам, я посажу вас на какую-нибудь попутную машину. Со своей соотечественницей, если она, конечно, еще жива, вы объяснитесь сами… Вот видите, а вы не верили во всемогущество наших гуру!