Сын Чернобога - Страница 4
Нельзя сказать, что Стоян сразу и безоговорочно поверил Кончаку, которого в ту пору и на свете-то не было. Но, с другой стороны, зачем беку Карочею лгать и своему сыну, и сыну старого друга. В конце концов, он мог бы просто попросить Стояна об услуге. Убить боготура – дело, конечно, нелегкое, но вполне посильное.
– Убить можно, – кивнул головой Кончак. – Но ведь речь-то не об убийстве, а о праведной мести, князь Стоян. Отец и сам сдержал бы клятву, данную когда-то над могилой друга, но годы берут свое. Вот он и поручил мне вершить правосудие. Ведь князь Горазд пал невинным. Не замышлял он ничего ни против князя Богдана, соправителем которого был, ни против его сына. Но угодил в засаду, устроенную князем Торусой и его сыновьями, был убит и оклеветан. Тут ведь история давняя, князь Стоян. Торуса, тогда еще боготур, был среди тех, кто убил полвека тому назад отца твоей матери князя Твердислава. Делалось все это с ведома и по наущению волхвов, но и Торуса приложил руку к смерти берестянского князя. Ган Горазд перешел в род своей жены, чтобы отомстить за смерть тестя, и преуспел в этом. Многие из убийц Твердислава ушли в страну Вырай с печатью князя Горазда на челе. Думаю, эта печать закрыла им дорогу в страну света, ибо волхвами тогда руководила навь, а не правь. Вот я и подумал, Стоян, что ты тоже захочешь поучаствовать в деле, порученном мне отцом, дабы смыть комья грязи с чести своего рода.
О смерти деда Твердислава князь Стоян слышал много раз. Эти рассказы мало чем отличались от того, который он сейчас услышал из уст Кончака, что было лишним подтверждением искренности не только молодого гана, но и бека Карочея, которого берестянский князь заподозрил в намерении рассорить его с сыновьями покойного князя Торусы.
– И все? – пристально глянул в карие глаза гостя князь Стоян.
– Нет, не все, – Кончак залпом осушил серебряный кубок, наполненный до краев вином. – Твой отец был соправителем великого князя Богдана, твой дед состоял в кровном родстве с великим князем Всеволодом, так почему в Радимицком княжестве всем заправляет князь Яромир из худого рода Торусы, а не князь Стоян, чьи предки правили радимичами сотни лет и кровью добыли для своих потомков этот изрядный кус земли?
– Ныне урсы-скифы уже сравнялись в правах с радимичами, и никто не захочет вспоминать прежние обиды, – махнул рукой Стоян.
– Так разве я против, – удивился Кончак. – Я ведь тоже скиф по отцу. Скажу более – мой отец доводился братаном покойному князю Владиславу, так что судьба юного князя Богдана небезразлична ни беку Карочею, ни мне.
Все сказанное Кончаком было правдой. Бек Карочей не был чужим для радимицкой земли, ибо его матерью была родная сестра великих радимицких князей Всеволода и Богдана. Другое дело, что в славянских землях сын принадлежит к роду отца, а не матери. Так заведено со стародавних времен, и никто не станет менять обычаи даже в угоду такому могущественному человеку, как бек Карочей.
– Если ты заподозрил моего отца в корысти, князь Стоян, то сделал это напрасно, – обиженно покачал головой Кончак. – Да и зачем первому беку Итиля радимицкий стол? Не о себе хлопочет Карочей, а о тебе, а заодно и о мире между радимичами и хазарами. Отец боится, что боготур Драгутин, верный пес варяга Рерика, втянет своего брата Яромира в затяжную войну с Итилем, а расплачиваться за их безумства придется вам.
О Воиславе Рерике князь Стоян был наслышан, как и все жители славянских земель. А Стояну довелось увидеть Рерика воочию, когда в составе радимицкой рати он принял участие в битве с хазарами у русаланской крепости Лука. Жаркое было дело. Стоян уцелел тогда чудом. Кагану Обадии, увы, повезло меньше. Он пал в той битве от руки все того же Рерика. Немудрено, что хазары так обеспокоены его появлением. Вот только в интересах ли князя Стояна ввязываться в этот спор, затеянный не им?
– Выбирать, конечно, тебе, князь, – развел руками ган Кончак. – Не в мои годы учить старших уму-разуму. Одно только могу сказать твердо, Стоян. Отсидеться ни тебе, ни другим радимицким старейшинам не удастся. Так им это и передай. Рано или поздно, но выбор сделать придется.
Князь Стоян знал это и без слов Кончака. Иное дело, что ган в силу молодости и легкомыслия еще не понимает, чем чреват подобный выбор. Он может привести к большой крови, а потому и тяжко князю Стояну сделать первый шаг, который поведет его по кровавой тропе либо к смерти, либо к славе и власти. Смерти князь не желал, от славы не отказался бы, не говоря уже о власти. Но зыбко все это, очень зыбко. Отец Горазд потянулся было к великокняжескому столу и даже присел на него бочком, но все закончилось бесславной гибелью и позором. А ведь и за князем Гораздом стояли сильные люди. Так почему же князю Стояну должно повезти больше?
– Ты ведь вдов, Стоян? – оторвал вдруг голову от кубка ган Кончак.
– Это ты к чему? – удивился князь.
– Я к тому, что и княгиня Милица тоже вдова.
– Ты предлагаешь мне жениться на сестре кровника? – насмешливо прищурился Стоян на легкомысленного гана.
– Я не сказал жениться, князь, я сказал посвататься. А потом – кровная месть на женщин не распространяется.
В молодые годы князь Стоян заглядывался на прекрасную Милицу, но ведь это было тридцать лет тому назад. С тех пор голова его почти поседела, да и дочь Торусы за минувшие годы отнюдь не похорошела. Честно говоря, без подсказки Кончака князю Стояну и в голову бы не пришло думать о новом браке. Ему вполне хватало холопок. Но с другой стороны – почему бы и нет. Такое сватовство не уронит его чести, зато даст повод наведаться в Славутич, порасспросить стариков, участвовавших в трагических событиях двадцатипятилетней давности, дабы лично убедиться в правоте бека Карочея. Уклоняться от выполнения сыновнего долга князь Стоян не собирался, но прежде чем поднять руку на боготура Драгутина, он должен быть уверен в его несомненной виновности.
Драгутин не был в родных местах четверть века и, казалось, не очень рвался домой, но стоило ему только ступить на радимицкую землю, как сердце защемило от тоски. Последние версты до Славутича он проделал едва ли не галопом. Старый боготур Осташ только головой качал, на него глядя. Мечники откровенно посмеивались, а Олегаст пожимал плечами. Ему эта заснеженная земля была чужой.
Олегу исполнилось восемнадцать лет, он уже прошел все положенные обычаем испытания и принес клятву Световиду. Возможно, это было сомнительным поступком, ну да бог простит, а мечники, приведенные им из Нейстрии, – тем более. Став ротарием, он занял почетное место среди ближников великого князя Воислава Рерика и уже успел отличиться в походе, первым взобравшись на стены Ростова.
Город тот уступал размерами Парижу, но стены имел крепкие, а населяющие его люди из племени с непривычным для франкского уха прозваньем «меря» оказали незваным гостям достойное сопротивление. Однако это не охладило пыл бывшего викинга Рерика. Захватив земли мери, он двинулся на Муром, и очень скоро верховья реки Волги были у него в руках. В Ладоге говорили, что в низовьях этой огромной реки находится столица Хазарии Итиль.
Почему так важно было помешать хазарским купцам в их торговых связях со свеями, Олег так и не понял, да и не собирался он ломать голову над подобными пустяками. Если князь Рерик говорит, что надо взять Ростов и Муром, значит, быть по сему. Под рукой у Олега была дружина, состоящая из сотни франков. Половину из них он взял с собой в далекое путешествие по землям славян. Кажется, оно теперь подходило к концу. Во всяком случае, боготур Осташ, опекавший всю дорогу юного франка, сказал, что до города Славутича рукой подать.
Олег оглянулся на своих мечников. Франки пострадали от славянских морозов, но держались они в седлах бодро. Что же касается викингов Драгутина, многие из которых были родом из этих мест, то они галдели как сороки в предчувствии возвращения к родным очагам. Более сотни радимичей четверть века назад уходили в далекий поход с Драгутином, сыном Торусы, а домой возвращались чуть более половины из них. Остальные так и остались навечно в чужих землях, куда рвались по легкомыслию, свойственному всем молодым.