S.W.A.L.K.E.R. Звезды над Зоной (сборник) - Страница 55

Хоббит упер руки в боки и проговорил голосом строгого учителя:

– Андрей, ты опять?..

Брат испуганно глянул на миску с первитином, его перекосило, он снова вскочил и потряс головой:

– Я – не. Я ж знаю, что помру. Я просто галоперидолом закинулся, и того… А она, – он кивнул на девку, валящуюся с блаженной улыбкой, – вообще на герыче. Я, короче… Хреново мне короче, ой, хреново…

Хоббит ему не поверил, протопал к окну и распахнул его, впуская свежий весенний воздух. Завтра первое апреля. Раньше этот день был Днем смеха, а когда в каждом городе появилось Ядро, всем первого апреля стало не до шуток. Потому что в тысяче городов в этот день семеро избранных могли беспрепятственно уйти в Ядро, и у одного из них появлялся шанс прорваться к Монолиту.

Андрюху пробило на поговорить, он уперся в подоконник с пожелтевшей геранью в банке вместо горшка, навис над Хоббитом и пробормотал:

– Я ж не тута закинулся, а вон у нее. Короче, сначала не проперло. Ну, я еще таблеточкой догнался. А ей ширунься надо. Ну, я ее к Славику барыге привел, а там Бяку встретил и корешей… Короче, веду шайку сюда «винт» варить, вспоминаю, что еды нету. Иду в магазин, беру тележку и тут – хренак! – Андрюха себя шлепнул, Хоббит не поворачивался и не знал, по чему. – Короче, язык начал выпадать. Я – на измену. Столько народа вокруг, все поймут, что я того. А язык выпадает, уже как мальтийский галстук, нах, до самой груди висит, – снова шлепок. – Они все на меня смотрят, я хватаю язык и начинаю заталкивать. Заталкиваю – он вываливается. Заталкиваю, а он… Здоровенный, сука, нах! Вроде, затолкал, подхожу к кассе. А они смотрят… Я ж понимаю, что проглючило, – он дико заржал. – А ты представь, чувак ходит с вываленным языком…

Хоббит развернулся и посмотрел на него долгим взглядом. Но брат был в неадеквате, ржал и дергал ногой.

– С глазом что? – спросил Хоббит обеспокоенно.

Андрюха мгновенно стал серьезным и сказал испуганно:

– Выпадает, нах! На нерве висел, еле затолкал.

Хоббит шагнул к плите, заглянул в кастрюльку с «винтом» – пусто. Похоже, брат не «развязался», от первитина не такой приход, но это не за горами – дольше, чем на три месяца, Андрюхи не хватает.

– Девку убери из квартиры, – процедил Хоббит сквозь зубы, склонился над наркоманкой: от нее воняло кожным салом и кислятиной. Волосы, выкрашенные в черный, слиплись у светлых корней, глазные яблоки катались под морщинистыми веками, губы побелели. – Еще помрет здесь, а мне отвечать.

– Не помрет, – махнул Андрюха левой рукой.

– Я твой поручитель, – отрезал Хоббит и демонстративно посмотрел на часы. – У тебя десять минут. Если не избавишься от нее, вызываю полицию. Время пошло.

– Да ты… Ты не посмеешь! Крыса ты! Крыса позорная!

– Десять минут, – с невозмутимым видом напомнил Хоббит на пороге своей комнаты. Точнее, комнат. И хлопнул бронированной дверью.

Сел на кровать и провел по лицу ладонью. Лег, не снимая ботинок, уставился в потолок. Из кухни доносилось:

– Карлованы… Позорные жить учат. Да я тебя, да я тебя, карлован!..

Хоббит научился быть жестким, Андрюха знал, что он слово сдержит, вызовет полицию, и вскоре смолк. В такие моменты Хоббит думал, что правильнее его усыпить. Или чтобы он умер и никого больше не мучил – лучше один раз его оплакать, чем делать это каждый день. Но с другой стороны, Андрюха – последний родной человек, который у него остался. Пусть живет долго – в память о матери и сестре. Они были дружной семьей.

Были.

…блаженная улыбка на бескровных губах, слипшиеся корни волос…

Хоббит помотал головой, сел, скинул ботинки, протопал к письменному столу, вынул початую бутылку коньяка и приложился к горлышку. Вытер рот рукавом и уставился на выцветший календарь с изображением Периметра, обнесенного колючей проволокой. Календарю десять лет. Хоббит повесил его в пятнадцать. Оставил как памятник времени, когда он мог чего-то страстно желать.

Сначала каждую ночь накануне Первого апреля он желал стать сильным, смелым и набить морду Пису, который его все время задирал. Так романтично – семеро избранников сражаются за свое счастье.

Егерь, два Охотника, Мародер, Сталкеры и Одиночка. Человек человеку волк. К Монолиту дойдет кто-то один. В детстве Хоббит воображал себя Егерем или Охотником, хотя понимал, что будет он, как и в жизни, дичью, то есть Сталкером или Одиночкой.

Потом стал мечтать, что проснется с Меткой, доберется до финиша и попросит Зону, чтобы мама выздоровела. Но Метка досталась снова не ему, мама умерла.

Затем Хоббит захотел прибавить в росте сантиметров двадцать. Все-таки для мужчины метр шестьдесят – маловато. А потом Алина покончила с собой, Андрюха сел на иглу, и Хоббит поставил бронедверь, окопавшись в двух комнатах старой «трёшки».

Если пожелать, чтоб Андрюха избавился от зависимости, он впадет в уныние и лишит себя жизни. Монолит не страхует от нежелательных последствий.

Предыдущий счастливчик загадал самое большое в мире состояние и заработал психоз, потерял дееспособность, а его родственники передрались за право оформить опекунство. Не так все просто с Монолитом, лучше выбросить из головы все мысли о Зоне. Он – неудачник, карлован. Сколько б ни занимался боксом, он не станет выше и не заставит девушек смотреть с интересом.

Маму и сестру не вернешь: возвращение мертвых – табу, как и заявка: «хочу, чтобы все мои желания исполнялись». Все, что разрешено просить, Хоббита не интересовало.

Потому он допил коньяк, позвонил Кате, с которой встречался час назад. Наслушавшись долгих гудков, отключился. Не ответила. Что и требовалось доказать: Хоббит, ты – неудачник.

Карлован.

Брызнув на угли злости спиртом, он отправился в ванную, тайно надеясь, что Андрюха не выгнал наркоманку и можно разрядиться, отметелив его. Но брат ушел, оставив кастрюльку, где варился винт. Длинно и многоэтажно выругавшись, Хоббит схватил ее и долбанул в прокопченную, забрызганную жиром стену над плитой.

Отскочив, смятая кастрюля с жалобным звоном покатилась по полу. Хоббит переступил ее и заперся в ду́ше. Коньяк только сейчас начал действовать, и теплая усталость разлилась по телу. Наспех вытершись, Хоббит доковылял до своей комнаты, рухнул в кровать и тотчас уснул.

Ему снилось, что он бредет в абсолютной темноте на завораживающий женский голос, пел, декламировал детскую считалку: «Раз, два, три, четыре, пять, приготовься убивать. Жертвы прячутся в кусты. Мародером будешь ты».

Когда Хоббит проснулся, голос, постепенно затихая, все еще звучал в голове. В душе было гадко и грязно, как в квартире после пьянки.

Умыться. Побриться. Придумать, чем заполнить день.

Хоббит ненавидел воскресенья: везде кишат люди и негде спрятаться. Натянув спортивные штаны, он побрел в ванную. В кухне скворчала на сковородке еда, тянуло луковой зажаркой, Андрюха напевал себе под нос. Значит, ни глаз, ни язык у него больше не вываливаются.

– Брателло, я тут омлет делаю. Будешь? – спросил он, не оборачиваясь.

– Спасибо, не голоден, – буркнул Хоббит, шагая к двери в ванную.

– Ну что ты киснешь? Злой все время, – проговорил Андрюха, повернулся со сковородкой в руках. – Ё-о-о!

Воскликнув, он выронил сковородку. Омлет распластался на грязном линолеуме. Завоняло жженой резиной, но Андрюха и не думал спасать завтрак – таращился на Хоббита и отступал, бормоча:

– Во вштырило, нах! Второй день штырит, – он ткнул пальцем себя в лоб, будто хотел застрелиться. – У тебя тут… Короче, до сих пор глючит меня.

– Ага, – кивнул Хоббит. – Глаз подтяни, а то на нерве болтается. Мурзик проснется, может сожрать.

– Ммм, – мелко закивал Андрюха.

В ванной Хоббит не удержался, глянул на себя в зеркало и оторопел: прямо на лбу проступила Метка – огромная буква «М», похожая на слабо опалесцирующую татуировку. Знак Мародера. Сначала Хоббит обрадовался. Потом понял, что с ним такого не может быть никогда, и потер знак, ожидая, что он сойдет. Кожа покраснела, знак начал светиться ярче.