S.W.A.L.K.E.R. Звезды над Зоной (сборник) - Страница 38

Выпили и по второй.

– Я так смекаю, все было проще пареной репы, – крякнул Епифаныч и отер губы рукавом. – Слыхал я об этом Картофляныче, мир его праху. Полагаю, что решил он самогон гнать из картошки, да разве, мечтая о прынцессах, что-нибудь стоящее сделать можно? Вот задумался, не то да не туда сыпанул, порядок заведенный нарушил – тут его аппаратик-то и рванул. Да хорошо, говорят. Видели, мол, в ночи аж огненный шар над его домом поднялся. Все село набежало, избу затушили кое-как. Так что до прынцесс только зад его, небось, и долетел. А на что прынцессам его зад – поди угадай.

Разлили и по третьей. Вернувшаяся хозяйка водрузила перед гостем дымящееся блюдо с тушеной репой да жареную утку-гадюшку. Некоторое время купец с аппетитом жевал, а трактирщик, знай, подливал в чарки свою знаменитую продукцию.

Скрипнула дверь, и вошли сыновья Сафона.

– Знакомьтесь, этот, что постарше, – отец указал на неулыбчивого, схожего с ним детину, – Иван, а тот, что помладше… – Вперед выступил светловолосый и голубоглазый. – Василь.

Оба степенно кивнули хозяину и, покосившись на висевший в красном углу трактира Крестос, сели рядом с отцом. Засуетилась хозяйка, поднося горшки с кашей из репы, хлеб, молоко крис-козы, пасущейся на заднем дворе.

– Вот младшенький мой все хотел историй твоих, Епифаныч, послушать. Особенно про Дубы Лукоморные и прочие страсти лесные. Охоч он что-то до такого стал. А я, – Сафон поднялся, – пока схожу, посмотрю, как там лошадки да крысуха.

Дожевывая кусок утки, купец вышел.

– Дубы Лукоморные, говоришь, кхе-кхе. Эт проще пареной репы, – старик пододвинул блюдо с зеленью и захрустел луковицей. – Хотя лично не видел. И век бы их не видать…

…Картофляники готовила Федоту мать. Не какие-нибудь плоские, унылые, серые, как картон, егерские драники, а именно картофляники – ароматные, кругленькие, как котлетки, поджаристые, с яйцом и с сыром. Стоя на кухне и повязавшись цветастым передником, мать терла на мелкой терке картофель и сыр, выдавливала в смесь пару долек чеснока, добавляла муку, яйцо и соль с перцем. Потом скатывала аккуратные шарики, смазывала маслом свой любимый железный противень, укладывала на него получившиеся котлетки ровными рядами и – в печку на полчаса. По дому скоро распространялся сытный запах жареной картошки и расплавленного сыра. Маленький Федотка, даром что на улице рубился с друзьями в «Витязей и Горынычей», тут же бросал игру и прибегал на кухню, шумно топоча ногами по истершимся половицам. Ему не терпелось открыть дверцу печи и проверить – как оно там? Скоро ли? Мать несильно шлепала баловника по ладошке – обожжется, не приведи Крестос. И вот еще минута, еще, еще… Федотка от нетерпения приплясывал на месте. Живот подводило, во рту скапливалась слюна. Мать тем временем жарила на сковороде золотистые кольца лука, а другой рукой (и как у нее получалось?) смешивала дольки замиренных помидоров со сметаной для салата.

И, наконец, – вот оно! Большое блюдо с синей каемочкой, самое Федоткино любимое, нагруженное румяными картофляниками, посыпанными сверху жареным лучком. Какая у них была хрустящая корочка! Как приятно было переваливать их – сколько угодно, ешь от пуза – в тарелку с салатом! От помидорного сока со сметаной картофляники чуть подмокали, но все равно – до чего же здорово было нанизывать их на вилку и, дуя, обжигаясь, отправлять прямо в рот! А мама улыбается, ерошит светлые Федотовы волосы, и улыбка у нее такая радостная, родная, своя…

…Улыбка их старшого, который упорно требовал, чтобы его величали «егермейстером», была щербатой, желтозубой и мерзкой, как заворот кишок.

– Егерь Колобов!

– Ну, я егерь Колобов.

– Как стоишь?!

– Стою прямо.

– А лежишь как?

– Как? – не понял Федот.

– Аполитично, козлоног тебя полюби! Не там и не с той!

Колобов захлопал ресницами. Лежал он со многими, пойди пойми, о которой речь.

– А лежишь ты, егерь Колобов, – разрешил его сомнения егермейстер, – лежишь ты в кровати Дуньки Репиной, а иначе Евдокии Ивановны, любовницы нашего, матьегозаногу, великого князя и государя всея Белой, Алой и Злой Пущи, Трех Холмов и Пяти Лугов.

Вперив в лицо подчиненного слезящиеся глаза и не обнаружив ни малейших признаков раскаяния, старшой снова заорал лютым басом:

– Чего же ты, Колобов, творишь?! Думаешь, тебе все и дальше сходить с рук будет?

Разъяренное начальство стремительно мерило шагами кабинет.

– Ну сколько тебя можно прикрывать? Своими любовными похождениями ты меня в могилу сведешь к дендроидам собачьим!

Егерь помалкивал, стоя у распахнутого, по случаю теплого денька, окна.

– И зачем ты полез в постель к этой корове тупой? Девок у тебя, что ли, мало? Да нет, много девок, всем бы столько. И как мне быть теперь с тобой?

Федот, тоскуя, уже в который раз оглядывал помещение. Все тот же древний пластиковый стол, не менее древнее пластиковое кресло с обивкой из шкуры пардуса. На стенах портреты князя и его красавицы-жены. На столе перья, чернильница, несколько тубусов с дорогущей, завезенной с юга, бумагой. В углу княжеское знамя.

«Солидно. Внушает, – думал Федот. – И скучно. Ох, как скучно».

Нет, конечно, были и плюсы в городской жизни. Мысли Федота направились в места не слишком отдаленные, а конкретно в район немаленьких сисек обсуждаемой девахи. Дуньку в посаде прозвали Репкой, и не столько из-за фамилии, сколько из-за того, что вышеупомянутые сиськи и впрямь крепостью и формой напоминали спелые репки. Затем мысли плавно стали спускаться вниз по телу. Не вверх же подниматься – глаза у нее, да, впрочем, и мозги, и впрямь были как у тупой коровы. Однако перейти к воспоминаниям о самом сладком ему помешал вопль егермейстера:

– …ютвоюбогавдушуивзадмать! Да ты и не слушаешь! Так, воин, выдвигаешься в сторону склада, у Митрича получаешь «Укорот» – князь разрешил – да полцинка патронов, кевларку накинь поверх. Не забудь рубаху из джи-волокна поддеть. Разрешаю взять шипострел и пяток, слышь, не больше, игл с разрывкой. Жратву получишь. Плюс по дороге, глядишь, что себе подстрелишь. Далее. Задача. Быстро выдвигаешься в район Калинова моста, затем мимо путеводного камня, прямо. Прямо, а не налево, понял? И не направо. Узнаешь, почему не везут оброк, все сроки уж прошли. Послали бы вестового на Жар-птице, да всех отправили в столицу. В общем, добираешься, выясняешь, устраняешь и там остаешься до особых указаний, пока здесь все успокоится. Я понятно излагаю?

Прекратив метаться по кабинету, егермейстер громко вздохнул.

– И что мне за наказание с этим бабником? А ведь егерь ты хороший, следопыт не из последних, воин… Вон, симб-волка один на один победил.

Колобов непроизвольно потер плечо, на котором остались шрамы от зубов твари, прокусившей даже кевларку.

– Бера, опять же, здоровущего не побоялся остановить, когда он уже почти до князя добрался. Только потому, скотина, и жив пока… Че лыбишься, я о тебе, а не о пресветлом князюшке…

Тут Колобову подумалось, что победа была не совсем честной. Дело решила обменянная на десяток шкурок белого северного зверька стрелка с ядом анчара, которой Федот ткнул в брюхо совсем уж было заломавшего его гиганта.

– В общем, вали с глаз долой.

– Ну и пойду, делов-то. Все развлечение, – пробурчал себе под нос егерь и, развернувшись кругом, вышел вон.

Через десять минут он уже подходил к складу-арсеналу, в котором заправлял вышеупомянутый Митрич. С этим старым воякой всегда можно было договориться. Глядишь, и разжиться чем посильнее, чем старый автомат и иглы с разрывкой…

Спустя какое-то время, выйдя через главные ворота гарнизона и прошагав сквозь строй охранных древниров, запечатлевших в своей памяти полный живообраз егеря, Федот двинулся по укатанной дороге. Вокруг бурлила жизнь. Посадские спешили по своим делам. В гарнизон катились телеги, груженные оброком. Проехало несколько легко вооруженных всадников. Сам Федот предпочитал двигаться пешком. Так ведь быстрее. Пока там животное своими лапами раз-два-три-четыре, человек ногами раз-два, раз-два. Да скотину корми, ухаживай… Между тем город закончился. Миновав еще одну, внешнюю, стену и помахав на прощание знакомым стражникам у ворот, Колобов отправился дальше. Канониры у двух надвратных пламеметов, всегда направленных на дорогу, проводив егеря взглядом, снова принялись играть в орлянку.